— Нам известно, где сейчас находится командующий 6-м воздушным флотом генерал-полковник Риттер фон Грейм?
— Так точно, в Мюнхене. Два дня назад он звонил по поводу поддержки его флотом армейской группы фельдмаршала Шернера, базирующейся в Богемии. Фельдмаршал недоволен тем, что Грейм выделяет все меньше машин для поддержки его группы армий с воздуха.
— Не о Шернере сейчас речь, майор.
— Яи говорю: Грейм объяснил фельдмаршалу, что, выполняя ваш приказ, он направляет свои эскадрильи на прикрытие подступов к Берлину с юга и юго-востока. Недоволен им и генерал-полковник Рендулица, командующий группой армий, дислоцирующихся в Моравии, который получает еще меньшую поддержку и считает…
— Достаточно, майор, — хлопнул ладонью по краю стола Гитлер. — Лучше бы эти группы армий находились сейчас здесь, под Берлином.
— Но перебрасывать их сейчас к Берлину уже невозможно, они потеряют прекрасные позиции…
— Я спросил вас, знаете ли вы, где в данный момент находится генерал Грейм! — заорал Гитлер. — Так знаете или нет?! Вы способны отвечать на мои прямые, элементарные вопросы?! Или отправить вас командовать штурмовой группой на окраину Берлина?
— Я сейчас же попытаюсь связаться с ним по радио, — понял свою оплошность Йоганмейер.
— И передайте мой приказ: во что бы то ни стало прибыть сюда на самолете. Как можно скорее.
— На самолете? — растерянно уточнил майор-адъютант, но тотчас же опомнился: — Впрочем, как прикажете.
— И пусть захватит с собой Ганну Райч.
— Не так-то просто будет найти ее сейчас.
— Я издаю приказы для того, чтобы их выполняли, а не комментировали. Вы слышите меня, адъютант, выполняли!
— Так точно, ой фюрер, — невозмутимо согласился Йоганмейер. — Приказ должен быть выполнен.
— Если фрау Райч оказалась рядом с Герингом, пусть Грейм немедленно отзовет ее в свой штаб.
Майор был уверен, что Гитлер давно и безнадежно влюблен в эту хрупкую с виду но беспредельно храбрую летчицу-испытательницу, а посему прекрасно понимал, что скрывается за его словами: «Если фрау Райч оказалась рядом с Герингом».
— Грейм отзовет ее, мой фюрер. Я так и передам. Райч не должна находиться сейчас рядом с предателем.
— И согласовывать свой прилет с Герингом генерал не обязан, точнее, вообще не должен.
— Не должен? Будет передано, мой фюрер. Я попыта… простите, я, конечно же, разыщу генерала.
Гитлер даже предположить не мог, что как раз в эти минуты Борман вызвал в свой отсек штандартенфюрера СС Цандера, который был его советником по связям с гестапо, военной разведкой и СД, и велел немедленно связаться со штабом войск СС в Берхтесгадене, чтобы передать приказ: Геринга, его штаб и начальника канцелярии ставки Ламмерса арестовать, предъявив им обвинение в государственной измене.
Записав этот приказ в свой блокнотик, Цандер на какое-то время впал в полное оцепенение. И не выходил из этого состояния, пока Борман не наорал на него.
Когда же о нем узнал Йоганмейер, то, вместо того, чтобы немедленно броситься к фюреру и доложить о происходящем, лишь саркастически хмыкнул. Теперь он прекрасно понимал, что фюрер понятия не имел о том, сколь близко подступилась к нему измена. Как со стороны Геринга, так и со стороны Бормана.
— Вы намерены доложить о моем приказе фюреру? — без обиняков поинтересовался Борман, узнав об этой случайной утечке информации.
— Наверное, не стану.
— Почему? — заинтригованно спросил рейхслейтер.
— Порой у меня создается впечатление, что фюрер слишком устал.
— Что-что?! — подался к нему Борман с таким видом, словно услышал нечто совершенно немыслимое.
— Фюрер настолько устал, что, очевидно, не в состоянии воспринимать реальность всего происходящего даже здесь, в стенах рейхсканцелярии, не говоря уже о событиях за ее пределами.
— «Фюрер устал!» Прекрасно сказано, Йоганмейер, прекрасно! — повертел по-бычьи массивной головой Мартин Борман. — Стоит ли тревожить его по каким-то пустякам… нашего безнадежно уставшего фюрера?
И докладывать Йоганмейер действительно не стал. К чему беспокоить и без того уставшего фюрера?
Апрель 1945 года. Германия.
Ставка рейхсмаршала Германа Геринга в Баварских Альпах, в районе Берхтесгадена.
Около часа Геринг провел в изнуряющем, ожидании. Он уже несколько раз предпринимал попытку представить себе фюрера читающим его телеграмму; старался мысленно увидеть выражение его лица, услышать его голос, уловить его внутреннюю и внешнюю реакцию.
Однако после каждой такой провидческой попытки на душе у него становилось все тревожнее и тревожнее; какое-то внутренне чутье подсказывало ему, что у фюрера его верноподданническо составленная телеграмма вызвала совершенно иные чувства, нежели те, на которые он рассчитывал.
Рейхсмаршал пробовал перечитывать какие-то бумаги, которые случайно попали ему под руки, однако понять их смысл он так и не смог.
Несколько раз Геринг подходил к окну-бойнице, но теперь уже «горная гробница» не производила на него абсолютно никакого впечатления; затянутая плотной сероватой дымкой, она казалась невыразительно далекой и пронизывающе холодной.
Когда ожил телефон, Геринг в очередной раз оторвал взгляд от «горной гробницы» и метнулся к столу. Он был почти уверен, что звонят из рейхсканцелярии, возможно, на проводе сам фюрер. Однако не был слишком уж разочарован, когда услышал в трубке:
— Это майор Эрих Хартманн. Извините, что осмелился побеспокоить.
— Вы правильно сделали, что осмелились. Как вы там?
— Почти безнадежно. Я только что вернулся из задания, во время которого сбил свой 349-й самолет; кстати, это был новейший русский истребитель Як-11, и я сбил его уже в небе Берлина.
— Я рад за вас, Хартманн, и даже не стыжусь того, что откровенно завидую вам. Дай-то Бог выпить по рюмке коньяку за ваш сбитый 350-й. А вы, майор Хартманн, достойны такой победы, потому что вы — лучший пилот-истребитель Второй мировой войны.
— Мне приятно слышать это от лучшего германского пилота Первой мировой.
— Но всего лишь германского, как вы совершенно справедливо заметили, майор Хартманн. А вы — лучший истребитель вражеских самолетов Европы и всего мира. И это уже доказанный факт, хотя война еще не завершена. Но вы позвонили не только для того, чтобы сообщить о своей очередной победе в воздухе, правда?…
— Здесь, в штабе полка, всякое говорят… Вот я и решил убедиться, что у вас все хорошо, просто командуете теперь не из Берлина, а из Берхтесгадена. Но это еще ни о чем не говорит, так ведь, господин рейхсмаршал?
— Ни о чем, — рассеянно подтвердил рейхсмаршал. — Теперь моя ставка здесь. И это уже окончательно. Кстати, что именно… говорят, майор Хартманн?
Майор немного замялся. Геринг знал этого парня, как знал и то, что в кабине своего «мессершмита-109» он всегда чувствовал себя увереннее и смелее, нежели в кабинетах начальства. Он, Геринг, сам всячески пытался сблизиться с Хартманном, из уважения к его истребительскому таланту, от осознания того, что этот пилот очень напоминает его самого в начале его летной карьеры.
— Всякое говорят, господин рейхсмаршал, но в основном то, что вызывает опасение. Поэтому офицеры штаба и попросили меня связаться с вами. Так что будьте осторожны и еще… помните, что в горах пилоты чувствуют себя так же уверенно, как и в небе. Надеюсь, вы понимаете меня, — многозначительно произнес лучший ас рейха и, не попрощавшись, положил трубку.
«А ведь Хартманн позвонил только для того, чтобы предупредить, что по штабам воздушных армий уже гуляют слухи о моем аресте, — подумал Геринг, все еще глядя на телефонную трубку, словно ждал, что она вновь оживет. И намек на то, что в горах пилот чувствует себя не хуже, чем в небе, — тоже прозрачен. Это совет: пора бежать, пора скрыться где-то в горах. Рейхсмаршал Геринг — скрывающийся в одной из пещер Баварских Альп! Ничего не скажешь: достойное завершение карьеры лучшего аса Первой и главнокомандующего люфтваффе во Второй мировой!
Нет, на это я не пойду! Хотя прав был адъютант Инген: нужно было перебросить сюда несколько десятков моих авиаторов, чтобы уберечь себя от какой-либо неприятной неожиданности. Личная охрана рейхсмаршала люфтваффе, сформированная из лучших асов рейха: Герда Баркхорна, Гюнтера Ралля, Отто Киттеля, а еще — Новотного, Рудорфера, Штайнхофа![78] Уж эта ас-гвардия запомнилось бы миру надолго. И выглядело бы похлеще, нежели старая гвардия Наполеона. Впрочем, теперь уже вызывать кого-либо поздно. Поэтому, будь что будет!»
Если бы Хартманн вдруг позвонил еще раз, единственное, что он услышал бы от него, Герийга, — это пожелание продержаться еще пару недель, а значит, дожить до полного окончания войны.
