Когда первую пушку потащили на правый берег, Валериан тоже перебрался следом за ней. На том берегу остался Романов, в чьей распорядительности Мадатов не сомневался. А рядом с неприятелем командир должен быть сам.
Луна уже стала впереди над горой и светила, бросая большие тени от человеческих силуэтов, хоботов и лафетов орудий, редких деревьев, каким-то образом сумевших укрепиться на склоне. Их корни пробили и почву, и камень, а вот солдатские подошвы, вымокшие в реке, скользили, скользили, люди падали, едва успевая уворачиваться от колес.
Капитан егерей спустился сверху, спросил — не хочет ли князь погреться под буркой у одного из костров. Валериан хотел было уже отказаться, но сообразил, что, пожалуй, к утру устанет и закоченеет настолько, что уже не сможет верно соображать и приказывать. Поднялся и с очередной сменой осторожно прополз к пламени, лег параллельно огню, привычно оборачивая вокруг себя полы.
Насколько хватало глаза, версты на три впереди, он видел костры, костры, костры, пляшущие языки пламени и в их отсвете смутно различимые силуэты. Там двигались люди еще живые, с горячей кровью, твердыми мышцами; а через несколько часов многие из них станут холодными телами, слабым и страшным подобием человека. Эти люди возводили свои дома, любили своих женщин, заботились о детях и стариках. Но они же, напомнил себе Мадатов, разрушали чужие жилища, хватали и насиловали чужих женщин, продавали в рабство чужих детей, отрубали, походя, головы чужим старикам. Прежде они наводили ужас на чужие селения, теперь война пришла в их собственные дома. «Какой мерой вы мерили, такой же отмерится вам», — вспомнил Валериан странные слова, которые слышал от священника в Преображенском полку. «Но кто будет соизмерять обе меры», — подумал он, представил себе большие весы вроде тех, что стояли в доме дяди Джимшида, вообразил себя восседающим на одной чашке, а на другой…
— Ваше сиятельство! — услышал он тихий шепот и с ужасом понял, что задремал.
Небо светлело, звезды уже тускнели, и луна уходила за хребет все дальше и дальше. Он поднялся, опираясь на локоть. Перед ним на корточках сидел капитан Корытин:
— Последнюю пушку подтаскиваем. Светает уже. Наши выходят, наверное, скоро начнется.
Валериан поднялся. Впереди, за рекой он разглядел марширующие колонны. Трещали барабаны, стучали копыта конницы. Стукнули первые залпы, гора оживилась, везде гасили костры, люди поднимались, вставали и садились у брустверов. Он подозвал Романова и приказал ему строить батальоны повзводно:
— Теперь нам прятаться нечего, ударим в штыки, снесем тех, кто рядом, а дальше выкатим пушки. Славно, полковник, с Богом…
VI
Первые роты выступили из русского лагеря еще затемно. Одна часть стала перед мостом, другая, большая, направилась к левому флангу, где берега Манаса были не так высоки, обрывались не столь круто.
Белые клубы утреннего тумана скрывали движение, рассеивали звуки и свет. Артиллеристы вместе с солдатами прикрытия на руках выкатили орудия на места, намеченные еще с вечера.
Когда доложили, что отряд выстроен, Ермолов с конвойными проскакал вдоль фронта, выкрикивая напутствие идущим в сражение.
— Товарищи! — кричал он, поднимаясь на стременах, расправляя плечи, набирая воздух во всю широкую грудь. — Славные мои храбрецы! Эти горы впервые увидели русских солдат! Пусть же они навсегда запомнят вашу доблесть, бесстрашие, верность долгу! Разбойники, засевшие на той стороне, привыкли воевать с безоружными! Мы научим их опасаться одной нашей поступи!.. Товарищи! Друзья мои! Я не учу вас считать врагов! Я веду вас к победе! Государь и Россия!..
— Ура-а-а! — откликались батальоны.
Грохнули барабаны, и первые шеренги скорым шагом двинулись к берегу…
Шагабутдин выскочил из дома первый. Абдул-бек спешил следом, накидывая через плечо шашку.
— Проспали! Буди Ильяса, поднимай всех! Седлайте коней, джигиты! Русские уже у порога!..
Кабардинцы бежали к баррикаде, закрывающей мост. Впереди всех огромными скачками мчался штабс-капитан Гогниев, ожесточенно выплевывая ругательства. Когда русские были уже в двух десятках саженей от укрепления, навстречу им вдруг выплюнула разом свинец добрая сотня ружей. В пороховом дыму отчаянно кричали раненые, бились в последних конвульсиях убитые люди.
— Вперед! — орал Гогниев. — Еще один бросок, и мы за камнями.
Швецов ухватил его за плечо:
— Отходим, капитан. Уводи людей, быстро.
— Как назад, командир?! Вперед надо!
Но барабаны уже били отбой. Уставив штыки, кабардинцы отходили, пятясь, готовые встретить врага. Гогниев уходил последним, огрызаясь, грозя штыком, едва не отплевываясь…
Когда Абдул-бек прибежал на оставленное вечером место, его нукеры уже сидели у бойниц, готовые стрелять, как только услышат приказ.
Тагир встретил его у самого края выложенной камнем ограды:
— Они дважды подходили к мосту. И оба раза их откидывали пулями. Русские тоже лишь люди, Абдул-бек. И тоже не хотят умирать.
— Что же выше моста?
— Пока стреляют лишь пушки. Немного ружья.
Абдул-бек смотрел, прищуриваясь, через реку, туда, где Вельяминов неподвижно сидел на коне перед замершим строем мушкетеров и гренадеров.
— Словно чего-то ждут, — наконец, проронил он.
— Когда мы испугаемся пушек и побежим в гору.
Десять орудий неспешно, одно за другим бросали ядра через реку, круша укрепления защитников. Видно было, как время от времени люди отбегали от баррикады, оттаскивая в сторону задетых осколками камней и снарядов.
— Они боятся! — крикнул сверху Эльдар, прислушиваясь к разговору старшего брата и бека. — Они не решаются схватиться с нами лицом к лицу, как мужчины. Они думают перемолоть, словно бы зерна проса, и проглотить не разжевывая.
— Они пошли! — оборвал его Абдул-бек.
Вельяминов махнул и отъехал в сторону, барабанные палочки гулко прокатились по туго натянутой коже, батальоны ровным шагом двинулись к берегу. Одновременно взорвалась залпом невидимая до сих пор батарея. Гранаты ложились по склону, разбрызгивая землю, камни, останки человеческих тел.
— Туда! — крикнул Абдул-бек. — Они решились! Они пойдут через реку!..
Вельяминов подскакал к Ермолову:
— Мы только потеряем людей. Пока спускаемся, пока форсируем реку, они будет бить нас на выбор. А потом покатятся сверху и валуны.
Слышавший это Новицкий хотел было сказать, что именно так акушинцы разгромили и войско шаха Ирана, но решил за лучшее промолчать. Он, как и все, понимал, что отступать уже невозможно. Они либо должны перейти реку и взять завалы, либо остаться здесь навсегда.
— Что же Мадатов?
— Должен быть там! — прорычал свирепо Ермолов. — Когда прибежал гонец? Мы еще были в лагере. У него было три часа форы, а он молчит.
— Пусть кабардинцы идут на мост. На этот раз уже до последнего человека…
Когда колонна выстроилась, Швецов стал впереди рядом с Гогниевым.
— Опять понарошку, — сморщился командир первой роты.
— Нет, Гогниев. На этот раз отходить уже некуда. Только вперед.
Штабс-капитан хищно осклабился, подергивая большим хрящеватым носом, и поудобней перехватил ружье, взятое у убитого.
— Так точно, ваше благородие, господин майор. Не извольте беспокоиться понапрасну. Сейчас мы их успокоим. Рота! Бог любит троицу. Два первых раза не в счет! Чуть поднатужимся, и мы уже на мосту! За мной!
Выдержав залп, кабардинцы перешли на бег и успели подбежать к баррикаде, пока защитники пытались перезарядить ружья. Швецов и Гогниев были одними из первых. Штабс-капитан прыгнул к бойнице, ударил внутрь штыком, выдернул окровавленное, ударил в соседнюю.
— Наверх! Быстро! По спинам и камням! — орал он истошно и вдруг умолк, сунулся лицом к стене и сполз книзу, обдирая ногти в напрасных попытках задержать непослушное тело.
Швецов подхватил его, повернул и опустил наземь. Две пули пробили грудь и шею. Гогниев еще пытался что-то сказать, но только кровь пузырилась, вытекая из страшных ран.
— Кабардинцы! — бешено крикнул Швецов. — Гогниев мертв! Отомстим за товарища!
С хриплыми воплями солдаты карабкались по камням, прыгали вниз, на ту сторону баррикады, кололи, убивали, сами напарывались на кинжалы и умирали…
Абдул-бек выстрелил, отложил в сторону ружье, взял новое, которое уже держал для него Эльдар. Рядом Ильяс, уперев приклад в камень, старательно пробивал по стволу заряд.
— Я тебе говорил, а ты не поверил! Эта река станет красной!
— Они хорошо держатся, — пробормотал Абдул-бек. — Сколько надо пуль, чтобы свалить одного русского?
— Если хорошо прицелишься, то хватит и одной. Разве они не такие люди, как мы с тобой. Что скажешь, Шагабутдин?
Тот обернулся, и тут же прилетевший осколок камня рассек ему лоб. Кровь хлынула, заливая глаза. Двое стоявших рядом нукеров кинулись помочь раненому. Один помог сесть, другой распахнул бешмет и оторвал кусок от рубахи, сделать повязку.
