И когда моряки проревели свой боевой клич, это было неожиданно. Это было все тем же продолжением песни. Букреев, не стесняясь, что он командир батальона, закричал вместе со всеми. Рокочущее, как боевые барабаны, матросское слово «по-лунд-р-р-р-р-р-а!» объединило всех, кто не был до этого виден, и бросило вперед на приступ вершины.
По-прежнему было темно, и гранаты, брошенные в окопы передними атакующими, только на миг осветили каменные брустверы и черные силуэты добежавших до вершины людей. Послышались короткая, какая бывает при прочесывании траншей, автоматная стрельба, пистолетные выстрелы, и крики, и шум, воспринимаемый уже почти подсознательно. Букреев добежал до камней, перепрыгнул их и полетел куда-то вниз. Казалось, что все ошиблись, никаких врагов нет, а есть каменная стенка ограждения, какая бывает на автомобильных горных дорогах, и за ней пропасть. Такое ощущение продолжалось до соприкосновения ног с чем-то неподвижным, мягким, как куль, набитый шерстью. Подумав, что он попал на человека, Букреев инстинктивно отпрыгнул в сторону и ударился боком о камни. Он понял, что это стена каменоломни, приспособленной под траншею, и, следовательно, атака пришлась именно по тому месту, куда было заранее намечено. Совсем близко кто-то несколько раз выстрелил из пистолета, кто-то пронзительно закричал по-немецки и сразу же захлебнулся, кто-то выпустил очередь из «вальтера», личного оружия немецких офицеров. Светло-огненным раструбом поднялся большой и трескучий столб противотанковой гранаты. Возле Букреева появилось чье-то лицо; фосфорическим блеском вспыхнули глаза.
— Товарищ капитан! Первую взяли! Бегут туда!
— Курилов?
— Я! Я! — Курилов охватил руку Букреева повыше кисти липкими и горячими пальцами. — Взяли!
— У вас мокрые руки, Курилов.
— Я был в рукопашной! — срывающимся голосом выкрикнул Курилов. — Там было немного немцев. Но мне досталось! Досталось!
— Выводите людей из каменоломни. Собирайте и выводите. Надо брать вторую вершину.
Курилов мгновенно оторвался и пропал в темноте. Вскоре послышался хриплый надсадный крик Рыбалко. Сверху прыгали красноармейцы второго полка дивизии. Прыгнув, они притихали, переводили дыхание, потом их точно выбрасывала пружина, и они, очень правильно выбрав направление, бежали вдоль высокой отвесной стены. Букреев выбрался наверх, подхваченный Манжулой и Кулибабой, выпрыгнувшими из каменоломни раньше его.
Десант выбрался на гору, господствующую над Керчью и над тылами германских войск прикерченского укрепленного района. Первое препятствие было взято с ходу и почти без потерь. Надо было разыскать командира дивизии. Заранее намеченный план штурма выполнялся, но темнота и какое-то стихийное передвижение людей возле Букреева (все бежали, стучали по камням ногами, тяжело дышали после крутого подъема) беспокоили его.
Керчь не была видна, а только ощущалась где-то внизу, огромная, разваленная, опасно притихшая. На линии главных сил стреляли гаубицы, и вспышками на короткие мгновения освещался контур гряды. Слева угадывался вражеский аэродром — по светло-голубому свету посадочных прожекторов. Доносился отдаленный рокот снижающихся бомбардировщиков. Кое-где светлячками зажигались сигнальные и опознавательные фонарики. Над Огненной землей по-прежнему горело, и близко — казалось, от подножия горы — по ней били тяжелые пушки. Ветер летал над вершиной, теперь уже ничем не задержанный. В гимнастерке было холодно, тело сразу остыло. Дрожа от озноба, Букреев услышал, как кто-то собирал и командовал красноармейцами, как они задерживались и уже не бежали неизвестно куда. Появился запыхавшийся и возбужденный командир второго полка. Он радостно охватил Букреева руками, коротко, с каким-то булькающим смешком сообщил ему, что комдив недалеко, в блиндаже, что там есть свет и что ему приказано помогать морякам. Для этого ему надо спуститься с горы и нанести вместе со Степановым штурмовой удар с другой, противоположной удару моряков стороны.
Командир полка отдал приказания офицерам, и колонна двинулась слитной кучей, чтобы не растеряться в темноте, так как местность знали плохо — здесь не бывали: могли встретиться и впадины и обрывы. А потому что было темно и от возбуждения все казалось увеличенным — и самая гора и спуск, — естественно, увеличивались и размеры опасности. Всеми руководило глухое, подсознательное чувство во что бы то ни стало держаться вместе — кругом враги, и только вместе можно было противостоять им и победить их. Удачный штурм первой вершины укрепил уверенность в своих силах. Бойцы быстро спускались под гору, и в темноту крутого спуска удалялись сотни шуршащих камешками и травами ног.
Надо было найти Рыбалко. Букреев пошел вперед, под откос. Рыбалко стоял у камня вместе с Батраковым и что-то ему горячо доказывал. Замполит тихо возражал ему. Оказывается, только что было получено приказание комдива координировать удар по второй вершине с группой Степанова. Пехотинцы задержались, но Рыбалко не терпелось. Со второй вершины редкими очередями стреляли пулеметы, пока еще просто в темноту.
— Мы их зараз срубаем, товарищ капитан! — горячился Рыбалко. — Ишь як палит! Один, два, три, четыре… десять пулеметов повернул.
Трассирующие пули с ясно обозначенной траекторией летели к ним, посвистывали и цокали о камни. От первой ко второй вершине как бы перебрасывались светящиеся пролеты какого-то воздушного, феерического мостика. Моряки лежали, готовые к атаке, молчаливые, напряженные. Букреев, не отвечая Рыбалко, а только придерживая его подрагивающую мохнатую руку своей рукой, следил за движением светящейся минутной стрелки. Расчеты штурма были согласованы с майором, и солдаты, вероятно, уже накопились с другой стороны. Букреев отпустил руку Рыбалко и приказал ему поднимать матросов.
Вторая вершина была немного ниже первой, но сильнее укреплена, и противник теперь поджидал их. На второй вершине располагались немецкий штаб укрепрайона, подземные блокгаузы, радиостанция. Туда вела автомобильная дорога. По данным армейской разведки, вершина была опоясана проволочными заграждениями, но без минных прикрытий.
Моряки поднялись и ринулись вниз. Впадина между двумя вершинами считалась мертвым пространством и предохранила наступающих от пулеметного огня. Миновав впадину, моряки быстро побежали вверх. Сбежав вниз, Букреев передохнул и медленно, не успевая угнаться за быстрыми матросскими ногами, двинулся вверх. Теперь они выбрались из непростреливаемого пространства и попали под действительный огонь, попали на рубежи, заранее пристрелянные. Несколько человек свалились. К ним подбежала Надя, пригибаясь и поддерживая руками сумку. На пологом скате не росло ни одного кустика. Десять пулеметов били теперь длинными очередями, немцы не жалели патронов. Сверху полетели гранаты. Они пока не достигали атакующих, но, взрываясь, создавали как бы стену, преградившую дорогу к вершине. Букреев понял, что Степанов не успевает и что они поднялись рановато. Моряки залегли. Рыбалко выскочил вперед, обернулся и закричал. Светящиеся пули летали возле него. Он кричал сорвавшимся, но громким голосом, привыкшим командовать в шторм, не обращая внимания ни на эти фосфорические, свистящие нити пуль, ни на столбы огня, осколков и дыма, возникавшие то тут, то там. Казалось, он был заколдован, этот стремительный и храбрый человек.
Замешательство продолжалось недолго, но Букрееву показалось, что прошло много времени, что они очень задержались. Ему невольно вспомнились первый бросок с десантных судов, песок, взбуравленный пулями, Таня, побежавшая на минное поле. Букреев пошел к Рыбалко. Вперед выпрыгнул Манжула. Поднялись все моряки, побежали. Они первыми достигли проволочных заграждений и забросали их ватными куртками. Казалось, они готовы были сорвать все обмундирование с себя и бежали теперь на штурм полураздетые, только с оружием в руках, задерживаясь лишь для того, чтобы метнуть гранату.
Прихватив ремни оружия руками, выкрикивая не то ругательства, не то проклятия, они шли на штурм. Люди падали, разрываемые снарядами. Вот свалился Стонский, схватившись за живот. Он упал, поджав под себя ноги и ударившись лбом о камни. Где-то слышалось перекатное солдатское «ура». Степанов атаковал вершину.
