Ознакомительная версия.
– Разве здесь может быть два решения? – спросил он меня. – Здесь может быть только одно решение.
– Я понимаю…
– Останешься жив, расскажи, расскажи молодежи, что среди них могла бы присутствовать девушка-белокурка, дочь твоего бывшего командира и товарища. – Лелюков сжал бумагу в кулаке, встал.
Письмо Мерельбана обсуждалось на объединенном партийном и комсомольском собрании. Вопрос был необычен, и мы решили его обдумать сообща. Никто, конечно, не думал о выполнении ультиматума Мерельбана.
На собрании поднимались коммунисты и комсомольцы Молодежного отряда, грузины из отряда сСулико», крестьянские парни Колхозного отряда – виноградари из долин Судака и Алушты. Эти горячие головы требовали немедленных боевых действий против Солхата. Они готовы были принести свои жизни во имя короткого пламенного душевного порыва. И, слушая их выступления, я вспомнил блиндаж под Сталинградом, мою горячую вспышку после смерти Виктора, отрезвляющие слова Феди Шапкина и полковника Медынцева. Теперь я понимал, какой вред могут принести иногда хорошие, но не обузданные разумом чувства.
– Как ты думаешь, Сергей? – спросил меня отец.
– Выходить сейчас нельзя, отец. Немцы ждут этого… Зачем же нам поступать, так, как указывает враг?
Секретарь партийной организации, бывший работник одного из сельских райкомов Крыма, предоставил слово комиссару.
Отец сказал, что рисковать в последнюю минуту, не дожидаясь весеннего наступления советских войск, неблагоразумно и партийная организация пойти на это не может.
Тогда Семилетов предложил другое решение: провести операцию по спасению дочки Лелюкова малыми силами, использовав всего один взвод.
Лелюков сидел в стороне и молчал. Теперь он приказал Семилетову уточнить свое предложение. Семилетов заявил, что он сам возьмется за выполнение задания и уверен в успехе.
Собрание приняло решение – поручить спасение дочки Лелюкова члену партии Семилетову.
После собрания Семилетов явился в штаб и доложил нам план операции.
«Казнь состоится в четыре часа на главной площади Солхата, у развалин древней мечети султана Бибарса – государя Египта из кипчаков», – так писал Мерельбан.
Семилетов предлагал въехать в город в румынской форме, которая была у нас на складах для оперативных целей, и постараться на месте найти пути к спасению девочки.
Мы предоставили Семилетову свободу действий.
Вскоре Семилетов вышел из склада, одетый с исключительной тщательностью в мундир румынского кавалерийского офицера. В кармане его лежали документы на имя одного из офицеров 6-й румынской королевской кавалерийской дивизии, которой командовал генерал-майор Теодорини.
Семилетов любил выполнять опасные задания, и вся эта затея доставляла ему удовольствие. Он презирал врага, знал его слабые, струны, и главное – Семилетов был находчив и храбр.
Семилетов брал с собой по личному отбору девять человек. Его отряд был также одет в румынскую трофейную форму.
Все десять человек уселись на крупных лошадей, подседланных новенькими румынскими седлами. Семилетов отдал команду, пришпорил блестящими офицерскими шпорами своего вороного жеребца, и отряд скрылся в лесу.
После ухода кавалерийского отряда Семилетова в лагере стихло: выжидали. Может быть, стихло еще потому, что много бойцов разошлось по боевому расписанию: пришлось сгустить заставы, чтобы никто не мог предупредить противника об операции.
На кромку партизанского района подтянулась вторая бригада: над ней до возвращения Семилетова командование принял Кожанов.
Мы с Люсей сидели в моем шалаше и молчали.
Я смотрел на Люсю, и мне было хорошо.
Она попрежнему была скромна, строга и стеснялась своих чувств. Вероятно, так бывает со всеми искренно влюбленными неопытными молодыми людьми.
В обстановке партизанского лагеря, где все на виду, все обнажено, я бережно хранил свои возвышенные чувства к Люсе, которые я питал к ней еще с детства. Ореол не рассеивался, а еще более сиял вокруг ее светлокосой головки. Думы о ней не покидали меня и приносили мне радость.
При свиданиях с Люсей, – а они были коротки, – я утрачивал способность говорить и забывал все слова, которые приготовил для нее. Мне хотелось рассказать ей подробно и горячо о своих чувствах, но при встрече я больше молчал или говорил о вещах посторонних. Я боялся, что какая-нибудь неудачная фраза подведет меня и Люся обиженно встанет, как тогда под алюминиевыми тополями Фанагорийки, качнет плечиками и уйдет от меня со своими растопыренными косичками. Но нам и не нужно было откровенных признаний. Не высказанное словами мы дополняли красноречивыми взглядами.
Как часто мы вдруг умолкали, но разговор сердец продолжался, может быть, о самом главном!
Мои духовные силы крепли под этим облагораживающим воздействием любимого человека. Как часто, ложась с автоматом в цепь, слушая вой приближающейся мины и не зная, что произойдет в следующий миг, я вызывал к себе образ любимой, и мне было легко и надежно. В непроглядной тьме ночей, когда не видать даже пальцев вытянутой руки, я видел светлосиреневые цветочки ее милых глаз, как тогда, в яблоневом саду, при прощании с юностью.
Такой молчаливый разговор происходил и сейчас между нами, и на сердце было спокойно, хотя все томилось в ожидании и часовые ходили на цыпочках у шатра Лелюкова, как возле тяжело больного.
В землянку вошел Яша, попросил не обращать на него внимания и принялся что-то писать, изредка, не отрывая нахмуренных глаз от бумаги, покусывал кон чик карандаша, пришептывал губами.
Молодежный отряд по боевому расписанию дежурил сейчас по охране центрального лагеря и штаба. Я понял, что Яша выгадал несколько свободных минут, чтобы записать в оперативный дневник последние события.
– На площади, у развалин мечети… как ее? – спросил неожиданно Яша. – Надо записать: может быть, историю отряда когда-нибудь сочиним… – У Якова появились извиняющиеся нотки в голосе. – Развалины мечети султана Барбариса, что ли?
– Бибарса, – сказал я.
– Запишем Бибарса, – сказал Яков и с ожесточением нажал карандаш, сломал его, потянулся к поясу за ножиком, и тут его вызвал караульный начальник.
Мы снова остались одни до тех пор, пока в лес не пришли сумерки, сумерки не сгустились в темноту и небо не расщедрилось звездами.
По телефону передали, что Семилетов прошел передовую партизанскую заставу, возвращается в лагерь.
– Потери? – спросил я.
– Неизвестно, товарищ начальник. Прошел весь отряд на конях…
Расставшись с Люсей, я зашел к Лелюкову, которому уже доложили о возвращении отряда из операции.
Лелюков чуть-чуть скосил в мою сторону глаза, проследил до тех пор, пока я не уселся возле отца на лавке. В своих пальцах Лелюков дотла растер mm-росный окурок.
Мы прождали возвращения Семилетова около часу. Горная дорога была непривычна и неудобна строевым трофейным коням.
И вот, наконец, мы услышали стук копыт, ржание лошадей, веселые крики партизан. Люди побежали к дороге. Из лесу на перепавшем коне, в расстегнутом румынском мундире, без берета, с засунутым за пояс том появился Семилетов. Вслед за ним ехали Борис Кариотти, Шувалов и Василь. Позади – Саша Pедутов и еще трое бойцов из Молодежного отряда. Семилетов спрыгнул с седла возле Лелюкова и, не выпуская поводьев из рук, весело крикнул:
– Задание выполнено!
На опушку леса выехал партизан; он держал в руках что-то закутанное в одеяло.
Лелюков медленными шагами приближался к спешившимся партизанам.
Из глаз моего отца текли слезы, крупные, тяжелые. Нам было и радостно и тяжело. В этот момент и я и отец думали об Анюте.
Глава двенадцатая
Парольная песня Анюты
– Как же вам удалось все так ловко обстряпать? – расспрашивал я Сашу Редутова.
– Каменная выдержка Семилетова и почти сказочная осведомленность Кариотти… Через Солхат проезжает столько разных людей, что контрольный пост махнул рукой на свои обязанности и предпочел проверке документов игру в кости. Вначале я воображал: повторим Долохова и Петю Ростова. Так же будет бросаться мне кровь в голову, так же я буду хвататься за пистолет, когда черная фигура часового на мосту – обязательно на мосту – крикнет: «Пароль!» Я не ожидал, что Семилетов произнесет на чистейшем немецком: «Скажите, здесь ли полковник Meрельбан?» И, откровенно говоря, ожидал потасовки. Но все пронесло. На нас только подозрительно глянули, и то лишь потому, что мы слишком были шикарны для королевской кавалерии 6-й дивизии. В другой раз нельзя одеваться прямо с трофейного склада. И не получилось у нас подобие вылазки Олеко Дундича и Вадима Петровича Рощина, помнишь, по «Хождению по мукам»? Хотя у меня тоже была гнедая кобыла со стриженой гривой, а Семилетов подпрыгивал на вороном жеребце, который мешал ему своим темпераментом. В общем, Сергей, все по-другому. Меня, как архитектора, привлекали древние развалины мечети султана Вибарса, государя Египта, но мы к ним-то так и не попали. Операцию решили хитростью, Сергей. Кариотти оставил нас возле винницы на базаре, а сам ушел. Это было, если хочешь точно, в три ноль-ноль, а в три семнадцать он притащил напуганную до смерти девочку, которая решила, что ее ведут вешать. Мы завернули девочку в одеяло, предварительно успокоив ее, и ускакали к заставам Маслакова, а оттуда – сюда…
Ознакомительная версия.
