Нанеся удар, партизаны и десантники скрылись в глубине леса. На шоссе пылало семь костров, дым от них упирался в темные облака, низко стоявшие над лесом.
Взвод Акимова тоже успешно провел операцию. Он уничтожил две автомашины противника, на большом участке минировал шоссе, разрушил линию связи.
Партизаны и парашютисты действовали вместе четыре дня, наносили противнику удар за ударом. Англичане были довольны. Рыжий сержант восторженно говорил Игорю Акимову:
— Это настоящая работа! Я давно хотел такой работы… Я готов остаться с вами, дьявол меня возьми!
На пятый день капитан, командир десантников, сказал Никитенко, что его группа должна уйти.
— Идут большие колонны, на всех дорогах моторизованные патрульные отряды, — объяснил он. — Дальше здесь оставаться нельзя, мы будем пробираться к своим.
— Ничего, капитан, можно работать! Больше врагов — легче бить… Такой орел, как ты, любому черту рога обломает, — шутливо ответил Никитенко. — У тебя же еще много мин. Не тащить же их обратно!
Капитан подумал, согласился. Ночью, перед рассветом, его группа ушла со взводом Акимова в сторону Пеера. Отправляя партизан, Никитенко сказал Акимову:
— Смотри, чтобы англичане под удар не попали. Хоть они и десантники, а опыта-то нет… Ты за них в ответе! Если до вечера не вернетесь, выходи к Брею, на северную сторону канала. Дядькин стягивает отряды к Брею…
Акимов вернулся на другой день, поздно вечером. Лицо черное, в ссадинах, костюм изодран в клочья.
— А где англичане? — обеспокоенно спросил Никитенко.
— А черт их знает где! — зло ответил Акимов и выругался. — Друзья…
— Что случилось? Скажи толком!
— Ушли десантники. Мы со своим взводом остались в засаде у Гройтруда, а они отправились к каналу, минировать. Полчаса не прошло — патрульный отряд появился. Мы бой завязали, чтобы не пропустить немцев к каналу, англичан под удар не поставить… До последнего держались, думали, англичане подскочат, ударят с тыла… А они ушли. Бросили нас, и ушли… — Акимов обиженно закусил губу, покачал головой. — Нехорошо… Солдаты тут, конечно, не виноваты. Капитан их увел… Да, нехорошо! — Акимов подошел к костру, устало опустился на траву.
— Выходит, кишка-то тонка! — проговорил смуглолицый партизан Иван Гужов, зарывая в золу картошку.
— А может, заплутались где? — послышался чей-то негромкий голос.
— Во-во, заплутались… Не в ту сторону наступал, вместо «ура» «караул» кричал…
В слабом свете костра появилась стройная, сухощавая фигура Дядькина. С ним пришли Пьер и помощник начальника штаба Зенков. Дядькин молча сел рядом с Никитенко, зажег ветку, прикурил от нее. Лицо его было сумрачным, широкие брови тяжело нависли над глазами. Никитенко, посмотрев на Дядькина, спросил осторожно:
— Какие вести, Иван Афанасьевич?
— Плохие, Ефим Романович! — Дядькин бросил ветку в костер, помолчал. — Увезли людей… Из всех лагерей увезли. В одну ночь. — Дядькин повел плечами, словно ему было холодно. — Еще бы дня четыре… Союзные войска уже на границе!
— Да, опоздали… — тяжело вздохнул Никитенко. — Если бы нам сбросили оружие!
Дядькин молча, угрюмо смотрел в огонь. Молчали и партизаны.
— Англичане от нас ушли, — сказал Никитенко.
— Почему ушли? Дядькин настороженно повернул голову.
— Капитан мне сказал что дальше действовать невозможно.
— Вон как… Обойдемся без них! — Дядькин уставился на огонь. Потом повернулся к Зенкову, сидевшему сзади, попросил карту. Развернув на коленях, долго вглядывался в нее, потирая кулаком заросший жесткой щетиной подбородок.
— Надо, Никитенко, за Элликум группу выслать. Вот сюда, смотри… — Дядькин ткнул пальцем в карту. — Хорошее место для засады! Где взвод Максимова?
— Недалеко, за каналом.
— Его взвод и пошли.
— Сейчас дам команду… Сабадин! — Никитенко приподнялся, отыскивая глазами связного.
— Не надо, я иду к Максимову, — сказал Грудцын, неторопливо набивавший диск автомата патронами.
Дядькин посмотрел на политрука и одобрительно кивнул головой. «Это очень хорошо, что политрук пойдет со взводом…»
— Вторую группу надо поближе к Пееру выдвинуть, — сказал Дядькин. — Зенков поведет ее. Говорит, засиделся в штабе…
— Засиделся! — негромко рассмеялся Никитенко и поглядел на Зенкова. — Один нос от человека остался…
Грудцын поднялся.
— Ефим Романович, я пошел. Отправь кого-нибудь в деревню принять сводку Совинформбюро. У Вальтера хороший приемник…
Неожиданно из темноты вынырнул Кучеренко. Рядом с ним шел бельгийский разведчик Жан Колл. Увидев начальника разведки, Дядькин и Никитенко поднялись.
— Что в Брее? — нетерпеливо спросил Дядькин. — Где союзники?
— От Брея далеко… Есть карта?
— Идем в землянку!
Дядькин, Никитенко и разведчики ушли. У костра продолжалась негромкая беседа. Иван Гужов, ворочая в золе картошку, мечтательно говорил:
— Как вернусь домой, первым делом за хозяйство возьмусь. Сад думаю развести. У нас на Кубани, знаешь, какая земля? Палку в землю воткни — расти будет… Да, — сад надо будет развести. И хату хорошую поставлю. Не какую-нибудь там, а чтоб две-три комнаты было. С верандой. Под стекло…
— Ишь ты, с верандой, под стекло! — ехидно вставил пулеметчик Щукин. Он лежит на животе около самого костра, подперев кулаком подбородок. На лице его, мальчишеском, с коротким, будто подрубленным носом, светится улыбка. — Нагляделся тут на капитализм… На частную собственность потянуло!
— Пошел ты к лешему… По-человечески пожить охота. И хозяйствовать я страсть как люблю. Я по хозяйственной части человек способный. Столярничать могу, сапожничать, по печному делу… В садоводстве кой-чего тоже понимаю. Между прочим, по части винограда я тут пригляделся. Бельгийцы толково его выращивают… Виноград надо завести обязательно. Так что кто будет в наших краях — просим в гости. Хорошим вином угощу!
— Пиши первым, Иван Семеныч! — со смехом сказал Щукин. — А пока вино твое не поспело — картошечкой угости. Спеклась, наверное.
— Сейчас поглядим! — Гужов разгреб прутом золу, извлек несколько крупных, аппетитно пахнувших картофелин. — Лови, Коля!
Щукин поймал картофелину и, дуя на нее, перебрасывая с ладони на ладонь, принялся сдирать жесткую корку.
— Эх, и хороша картошечка!
Откуда-то издалека донесся едва различимый гул.
— Гром, что ли… — Гужов поднялся, прислушался. — Нет, не гром… Вроде бы орудия, артиллерия!
— Союзники! Близко фронт, совсем близко!.. — с волнением проговорил немолодой, коренастый партизан Григорий Дресвянкин, придвигаясь к костру.
— Вместе с союзниками вперед пойдем! — горячо сказал Гужов. — Навстречу Красной Армии.
— С союзниками? — Дресвянкин повернул голову к Гужову, подумал. — Нет, мы должны требовать, чтобы нас отправили в Россию. Мы с Красной Армией на врага пойдем!
— Верно! Правильно, Григорий Иванович! С Красной Армией пойдем! — партизаны вскочили, зашумели.
— Будем требовать, чтобы сразу отправили, — громче всех раздавался звонкий голос Щукина. — И чтобы всей бригадой. Тут вместе воевали и там должны быть вместе!..
— Правильно, Коля. Требовать!
— А как же мы к своим-то попадем? — сказал, раздумывая, Гужов. — Разве что морем плыть…
— Ну и что? Можно морем!
— Верно! Пускай командиры требуют!
— Зря горячитесь, товарищи, — спокойно сказал Дресвянкин. — Сейчас нам надо думать о том, как лучше союзникам помочь, как крепче по врагу с тыла ударить…
К костру подошли Дядькин и Никитенко.
— О чем это спор?
— Слышно, как орудия бьют, товарищ командир, вот мы и говорим…
— Да, союзные войска в Брюсселе… — Дядькин помолчал, подбросил в огонь веток. — Штаб решил взять Брей. Склады врагу вывести не дадим, промышленные объекты взорвать не дадим и дорогу закроем… Как думаете, товарищи партизаны?
— Даешь Брей! — весело крикнул Щукин. — Побреем фрицев в этом Брее… По-русски!
— Взять город! Взять! — послышалось со всех сторон.
— Когда выступаем? — спросил Акимов. — Надо быстрее ворваться!
— Ворваться-то нетрудно, а вот удержать… — Дядькин полез в карман за сигаретами… — Союзники могут задержаться. Здесь много каналов…
— Бельгийцы нам помогут! С патронами вот только худо… — проговорил Никитенко, устраиваясь у костра. Он выкатил из золы картофелину, разломил ее пополам — заблестела белоснежная, крупитчатая мякоть. — А что это песни не слышно? Давай, Григорий Иванович. Нашу, бригадную!
— Можно, Ефим Романович! — улыбнулся Дресвянкин. Он испытывал большую гордость оттого, что сочиненная им песня «Бригадная партизанская» пришлась партизанам по душе. Ее поют во всех отрядах. Дресвянкин сел рядом со Щукиным, обнял пулеметчика за плечи, и они запели вдвоем:
