— Можно, Ефим Романович! — улыбнулся Дресвянкин. Он испытывал большую гордость оттого, что сочиненная им песня «Бригадная партизанская» пришлась партизанам по душе. Ее поют во всех отрядах. Дресвянкин сел рядом со Щукиным, обнял пулеметчика за плечи, и они запели вдвоем:
По тропинкам глухим, по дорогам лесным
Партизанский отряд шел с боями.
На бельгийской земле в незнакомой стране
Партизаны сражались с врагами…
Партизаны подхватили песню. Лица стали строгими, суровыми. Пусть не так уж хорошо сложена эта песня, яо в ней — их жизнь и борьба, их чувства и думы.
Вдалеке от тебя, от родной стороны,
Мы с тобою, Россия святая,
Мы из вражьего плена сумели уйти,
Честь советских людей сберегая.
И ни холод, ни голод не смогут сломить
Нашу волю в борьбе за свободу.
Мы всем сердцем Россию умеем любить,
И верны до конца мы народу.
Ни облавы, ни зверства фашистских подлюг,
Не свернут нас с пути боевого.
Нас на подвиги тысячи мертвых зовут,
И наш путь — лишь к победе дорога…
Песня кончилась. Партизаны сидят молча, неподвижно.
Потрескивает костер, прохладный ветерок колеблет пламя, багряные отсветы прыгают, мечутся, выхватывая из темноты то длинные ветви сосен, то пулемет, чернеющий возле кустов, то велосипеды, лежащие горой в стороне, скользят по задумчивым лицам партизан.
— Хорошую песню ты сочинил, Григорий Иванович, спасибо, — негромко проговорил Дядькин. — Вот уедем отсюда, вернемся в Россию, а песня останется. Бельгийцы петь ее будут…
Вечером 14 сентября первый, второй и третий отряды бригады «За Родину», поддержанные бельгийскими партизанами, вступили в Брей».
Жители города толпами бросились им навстречу. «Свобода! Победа! Победа! Да здравствуют русские! Победа!» На улицах, уже погруженных в темноту, яркими мотыльками закружились огоньки: это бельгийцы с тротуаров, с балконов, из распахнутых окон приветствовали освободителей, размахивая карманными фонариками.
Войдя в Брей, партизаны выставили на мостах и дорогах сильные заставы, далеко вперед выдвинули секреты. Попытки противника прорваться в город успеха не имели. Партизанские отряды отбивали одну атаку за другой.
16 сентября ночью Кучеренко доложил, что в Пеере концентрируется сильная группа противника. Как показал на допросе пленный унтер-офицер, перед ней поставлена задача отбить Брей и разрушить мосты через канал.
Дядькин вызвал в штаб, разместившийся в здании бывшей немецкой комендатуры, командиров отрядов. Начальник штаба Воронков доложил обстановку.
— Положение, товарищи, серьезное, — проговорил Я Дядькин, придвигая ближе к себе карту. Дядькин не спал третьи сутки, смуглое лицо его стало совсем черным, еще резче обозначились острые скулы. — Да, положение серьезное… Англичане далеко, они бьют слева. А город мы должны удержать во что бы то ни стало!
Он ударил кулаком по столу, посмотрел на Воронкова, на Маринова, на командиров отрядов. — Я решил дать бой. Встретим гитлеровцев у моста.
— Решаете подпустить к самому мосту? — проговорил Никитенко, придвигаясь к карте. — А не лучше ли ударить на дороге? — Он взял высокий бронзовый подсвечник, поднял над головой, чтобы лучше видеть карту. — Я считаю, что на дороге атаковать выгоднее. Вот тут, у этого леска…
Дядькин молчал, раздумывая.
— Мне кажется, Никитенко прав, — сказал Маринов. — Гитлеровцы знают, что мы их ждем на мосту. Догадаться не трудно. А на шоссе… На шоссе удар будет внезапным! И чем дальше от Брея встретим, тем лучше.
— А вы как думаете? — Дядькин посмотрел на командиров отрядов Иванова и Горбатенко.
— Никитенко говорит правильно! — кивнул Горбатенко. Тактика проверенная.
— Я тоже так считаю, — поддержал Иванов. — Стукнуть на дороге, а у моста само собой…
— Принято! — решительно проговорил Дядькин. — Атакуем на шоссе. Нас слишком мало, чтобы сидеть в обороне и ждать. Пошлем группу, два-три взвода. Тут решает не число людей, а внезапность.
— Правильно! — поддержал Никитенко. — Пошлем взводы Акимова и Максимова. У них насчет засад опыт хороший. Командовать группой будет Тихон Зенков.
Утверждаешь?
— Хорошо! Давай команду!
Никитенко и его связной Сабадин ушли. Дядькин, взяв карандаш, сделал на карте пометки, проговорил раздумчиво:
— Тут они не проскочат, со стороны Пеера… Но Бохолт! Бохолт меня сильно тревожит… Ладно, будем маневрировать! Но один взвод все-таки придется выдвинуть сюда… Горбатенко, возьми эту дорогу на себя. Секреты надо выставить дальше. Отряд Иванова держит мост на Пеер. Сколько у тебя пулеметов, Иванов?
— Три. Вчера станковый взяли, новенький.
— Всё, по коням! — Дядькин хлопнул ладонью по карте, повернул голову к Маринову. — Ты сейчас куда?
— На мост, к Иванову.
— Воронков с тобой поедет. А Боборыкин — в третий…
Командиры отрядов, Маринов и Воронков, оживленно переговариваясь, направились к выходу. За ними было пошел Кучеренко, но Дядькин остановил его.
— В четвертый не удалось пробраться?
— Послал, еще не вернулись. Там все дороги колоннами забиты, никак за канал не проскочишь.
— Да, четвертый отряд отрезан… Обстановка там чувствую, трудная. На Мазайк идут крупные колонны…
— Ничего, справятся. Шукшину опыта не занимать… Бельгийцы говорят, что весь Мазайк поднялся, все шахтеры в леса двинулись. Только бы оружия побольше сбросили!
— Оружие… — Дядькин откинулся на высокую спинку кресла, закрыл глаза. Он просидел несколько минут неподвижно, потом, резко тряхнув головой, поднялся, энергично заходил по комнате.
— Слушай, Василий, а что если прощупать Бохолтский мост? Очень важное направление!
— Сейчас туда не сунешься.
— Я понимаю. Я говорю, что надо момент не прозевать… Взрывать они будут, когда отведут части за канал. Поднимаешь? Надо вести разведку!.. И соседние мосты тоже держать под наблюдением. Да, вовремя надо туда выдвинуться! — Дядькин остановился у стола. — Вот что. С рассветом поедем к Бохолту. Часа два поспим и двинемся.
— Ты отдыхай, а мне еще Жана Колла надо увидеть. Он ждет на квартире Марии Давенс…
— Добро!
Кучеренко ушел. Дядькин поднялся на второй этаж, лег на диван, на котором по очереди отсыпались работники штаба.
В большой, наполовину пустой комнате наступила тишина. Но скоро из дальнего угла, куда не доставал свет свечи, послышался голос:
— Жрать охота — спасу нет… Нет ли чего закусить, ребята?
— Найдется, — откликнулся кто-то из другого угла. — С моим дружком Трофимовым не пропадешь. Везет ему на харчишки. Одна добрая молодуха целого поросенка отвалила…
— Понравился, значит, — послышался чей-то густой басок. — Мужчина он видный, в силе…
Комната огласилась смехом, начались разговоры про разные веселые истории, про то, что было и чего не было…
— Будет вам, охальники! — прикрикнул Гужов, отличавшийся степенностью. — Только дай вам позубоскалить…
— Надо ж, Ваня, ночь скоротать, — ответил Трофимов. — Нам не пора идти сменять?
Гужов приблизился к свече, посмотрел на часы.
— Пора, Федя! — Он забросил за спину винтовку.
…Идет сильный дождь. Город будто вымер. Ни душа! По обеим сторонам узкой улицы мрачно темнеют каменные дома. По асфальту катится шумный поток. Трофимов и Гужов, вымокшие, продрогшие, идут по щиколотку в воде, настороженно вглядываются в темноту.
Из подъезда навстречу партизанам выскочил человек в черной накидке с капюшоном:
— Не найдется ли сигареты? — сказал он по-фламандски. — Какой сильный дождь…
— Найдется, — Гужов достал сигареты.
— О, русские партизаны! — проговорил бельгиец и, отвернувшись от ветра, чиркнул зажигалку. Огонек на секунду осветил немолодое, бровастое лицо. — Ребенок заболел… Иду в аптеку… — Он снова нырнул в темноту.
Гужов и Трофимов зашагали дальше. Но не сделали и десяти шагов, как из глубокой ниши магазина, с которым они поравнялись, выскочили вооруженные гитлеровцы. Раньше чем партизаны схватились за винтовки, их сбили с ног и обезоружили. С гитлеровцами был человек в черной накидке, который только что просил у партизан сигарету. Он подошел к Трофимову, вцепился сильными пальцами в его плечо:
— Веди за канал. Встретится ваша застава — назовешь пароль. Если вздумаешь что — пуля! Понял? Веди! — гитлеровец толкнул Трофимова стволом пистолета в спину.
