Это касается и его жизни. Если встанет дилемма перед барыгой так, что жизнь с товаром, с деньгами или смерть, или же борьба ради идей, то он выберет жизнь с деньгами и товаром.
И именно поэтому тоже нам нужна профессиональная армия, которая соберет всех тех, кто видит свою жизнь в качестве воина. В армии по призыву остаются на контракт люди, порой далекие от мировоззрения воина, и часто в военные училища идут только за льготами и хорошей зарплатой, которая будет светить в будущем офицеру. Потому считаю, с абитуриентами, с курсантами должны работать отличные психологи, психиатры, которые бы определяли их способность быть воинами. Деньги, говорите, раз профессиональная? А разве офицер, прапорщик или контрактник из «министерских» не профессионалы? Профессионалы. Так и вопрос о профессиональной армии снимается, как вопрос сугубо денег. Воин должен быть как минимум состоятельным человеком в обществе. Каждый должен заниматься своим делом. Воин и управленец – воевать и управлять, а предприниматель организовывать добычу материальных благ для себя и общества. Думаю, так должен быть устроен мир. Это хорошее, правильное устройство мира. Не каждому дано воевать, и не надо тянуть человека на войну, если ему это не присуще и если общество на войне может обойтись без лишних в армии людей.
Сижу я за кухонным столом с Геной, пью крепкий чай. Заходит боец и сразу проходит к шкафу, что стоит за мной.
– Бинт нужен и таблетки бы… вот нурофен, – говорит он и смотрит на меня. – Нурофен хочешь? Он от всего помогает и успокаивает.
– Давай, – отвечаю я и вспоминаю, что супруга моя, Татьяна Владимировна, эти таблетки и пила, когда у нее голова болела. И потому в сознании моем при слове «нурофен» проснулось, что-то домашнее, родное и совсем непохожее на всю эту окружающую меня действительность. Да, вспомнил сразу супругу и подумал, что женщина и война являются предметами, совершенно несовместимыми. И когда я вижу на картинке женщину-снайпера или узнаю, что такая-то вот работает снайпером на войне, то мое сознание все равно сопротивляется этому и не может такую картинку встроить в выражение «это нормально». Красота, женственность, нежность – все это несовместимо с грязью, кишками и кровью, все это несовместимо с тем, что называется убийством. Как я относился к украинским женщинам-снайперам, ведь я слышал о них тогда? Как к врагам, как к мишеням, как к особому извращению. Существо, которое по природе своей должно дарить любовь и красоту людям, такое существо, превратившееся в орудие для убийства, уродливо. Хотя образ женщины-подпольщицы или женщины-партизанки, выпускающей из своего «браунинга» пулю в лоб бандеровскому полицаю или немецкому оккупанту, у меня в голове укладывается как нормальное явление, но всегда при условии, если это наша женщина. Просто сама война, с ее окопами, грязью и дикими нравами, на мой взгляд, несовместима с женской натурой.
В один из дней Гену забрали на какую-то боевую операцию. Этому не стоило удивляться, так как каждого из нас могли перекинуть с одной точки на другую внезапно и без предупреждения, и решение по этому поводу принималось командиром взвода. Он строил тактику и стратегию наших действий, исходя из установок и приказов, которые получал свыше, от комбата. Меня обрадовал факт того, что Гены не будет в доме, так как он все же претендовал на высокий статус хозяина этого дома, ведь он его когда-то приводил в порядок, обставлял и еще готовил еду для бойцов.
«Пусть сидит в окопах, – думал я. – Пусть хоть повоюет немного, засиделся уже на своей кухне».
Теперь, когда Гены не было здесь, я мог хозяйничать на кухне столько, сколько мне влезет, но мне кухня была не интересна. Хотя, наверное, в ней что-то и было привлекательное… Наверное, чай крепкий, горячий. Да, именно это и не более того. Так что на кухню я заходил чай попить и запросить поленья в печь, что делали мы все попеременно. Скажу больше, мне хватало еды из пайков, и я так к ним привык, что даже на ротации, помните ведь, как я писал ранее об этом, скучал по пайкам. И вообще, мне нравилась процедура открывания консервных банок, процедура подогрева пищи на сухом спирте, и вот это все мне казалось чем-то особенно сакрально-духовным, чем-то вроде боевого таинства, схожего с мистерией посвящения в воины. Да, в этом есть что-то особенное, что-то великое и таинственное, притягательное. Сама процедура приема пищи из военного пайка заслуживает, верно, целой отдельной главы. Но пусть это расписывают потом поэты и писатели в своих романах, а мне нужно идти в своем повествовании дальше…
Итак, к нам пришло пополнение, с которым на точку прибыл и Сухов. Пополнение привел заместитель нашего командира – армянин, который нас предупредил:
– Будьте готовы, скорее всего группа пойдет на штурм.
– Когда? – задаю я ему вопрос.
– Пока не знаем. Находитесь тут, но будьте готовы, – отвечает он.
Получалось, что судьба нас с Суховым снова свела вместе. Обрадовались друг другу. Я Сухова и еще одного бойца, который пришел в группе вместе с Суховым, проводил в свою комнату, так как там было еще два места. Там они и расположились на матрацах. Сухов посередине, а другой боец ближе к стене, что слева у окна. Повел их на кухню и все, что было Геной сварено в кастрюле, положил Сухову и бойцу. Почти все положил, что было. «Пусть едят, – думаю. – Давно, наверное, домашнего не ели». А там каждому по три здоровенных куска мяса попалось. Они чуть ли не обалдели. Не ожидали такого благоденствия. К вечеру, ближе к самой ночи, к нам пришла еще одна штурмовая группа. Эта группа была к нам направлена прямо из окопов, что находились около Курдюмовки. Все грязные, обогреться хотят, и им идти скоро на штурм ночной. Заняли они места в большой комнате, которая была поближе к кухне, и еще человек пять на кухне сидят. Галдят о своем, чай крепкий пьют, согреваются. Боец, что около меня сидит на скамье у окна, говорит:
– Сейчас идти на штурм, а автомат заклинило.
– Ты его смени, автомат свой, или прочисти сейчас же, – советую ему я.
– Сейчас идти уже скоро, сказали, не успею, – отвечает.
– Как там, на штурме без оружия? Чисти, сейчас дам масло, – настаиваю я на своем.
Вижу, что бойцу уже на все, как говорится, по барабану. Устал морально, видимо. Зима, окопы, и после короткой передышки у огня опять в лес, да еще и на штурм. А ночной штурм, это, извините, хрен знает
