На смотре по физической подготовке Бурцев выстроил свою роту у перекладины. Утром сдавали кросс на три километра — весь полк пробежал на двойку. Солдаты старались, но старания не приносили успеха.
Выручил всех Маманкулов. Когда он подошел к перекладине, подтянулся до половины и издал громкий неприличный звук. Потом в потугах изрек фразу:
— Пелядь, ишяк, ни херя, не можем.
Вся рота грохнула со смеху. Проверяющий закатился слезами от смеха. После чего сказал:
— Ну, ребятишки, повеселили. Веселой роте ставлю «четыре».
После этого Бурцев понял, что оценка — вещь относительная. Какую захочет проверяющий, такую и поставит. Только во время проверки Бурцев, наконец, попал туда, что называлось учебным корпусом. Он думал, что только в том полку, где он служил, плохие классы, но здесь они были еще хуже. В каждом классе было по какой-нибудь ржавой железяке, несколько сломанных столов и табуретка. На весь учебный корпус не было ни одного тренажера, обучение проводилось сразу на боевой технике. Вот почему её так много поломано. Приходит молодой солдат, его тут же ставят на боевую технику, поэтому её ломают и бьют. Действительно, скупой платит дважды: жалеют на тренажеры копейки, платят миллионы на восстановление боевой техники.
К утру следующего дня все готовились к проверке по боевой готовности. Командир полка собрал всех офицеров и объявил:
— Тревога будет неожиданно, по моим данным где-то в шесть утра. Всем офицерам к шести быть на службе, но по полку не шататься, а спрятаться в своих подразделениях.
Командир батальона установил «ефрейторский зазор» и приказал всем прибыть к пяти утра. Самые исполнительные прибыли в полк в четыре. Солдат подняли в пять часов, одели и одетыми положили в кровати. Офицеры и прапорщики закрылись в канцелярии, кладовых и туалетах. Ровно в шесть прозвучал сигнал тревоги. Бурцев выбежал с ротой на улицу. Вся территория полка напоминала муравейник в хаотичном движении. Но из этого хаоса начали образовываться строи взводов и рот и под командой офицеров убывали в автопарк. Возле ворот автопарка Бурцев увидел толпы солдат. Роты всё прибывали и прибывали, а ворота всё не открывались — они были на замке. Дежурный по парку убыл в роту по тревоге, по оплошности забрал с собой ключи. Сменивший его дежурный ключи не спросил. Возле ворот собрался весь полк. Спустя двадцать минут появился виновник с ключами. Его материли со всех сторон. Он принялся открывать ворота. Появился зампотех полка майор Пятаков и объявил приказ комдива: «Технику не заводить, роты построить перед своими хранилищами».
На этом проверка боевой готовности закончилась. После завтрака весь полк отбыл на стрельбы. Все роты стреляли плохо. То ли прицелы были не выверены, то ли стрелки не умели стрелять — все вокруг приглушенно изрыгали матерные слова, а результаты были плохие. С руганью и шумом день закончился. Проверка подходила к концу.
В конце недели Бурцев получил задачу от командира батальона на подготовку двух БТРов с лучшими водителями. На машинах командир полка должен был выехать с комиссией на охоту. Утром, вооруженная автоматами и пулеметами комиссия, убыла на охоту. За ними двинулся с полевой кухней зампотылу полка майор Квашин. Охота была удачной. Выпили много водки. Квашин дал команду зарезать поросенка на прикухонном хозяйстве. Были приготовлены прекрасные шашлыки, домашняя колбаса. Когда вечером «охотники» возвращались, на свет фар выбежал молодой лось. Охотники из всех стволов открыли такой огонь, что лось превратился в сито. Успех охоты отметили в бане. Повара приготовили отменную лосиную печенку.
Наконец приступили к оценке полка за итоговую проверку. И когда половина комиссии уже валялась под столом, сошлись на оценке «хорошо». Прибывший утром в полк комдив утвердил акт проверки. Он был только на строевом смотре, а остальное проверяли его офицеры. Но он знал, что это всё липа. Да разве только в этом полку. В других то же самое. Но ему была нужна хорошая оценка, так как от этого зависела его дальнейшая карьера.
Подведение итогов было в клубе полка. Лучшей ротой назвали роту старшего лейтенанта Скворцова. Рота Бурцева получила «тройку». После того как уехал комдив, Бурцев пошел в штаб полка. Он решил обратиться к командиру и заявить о несправедливости. В это время выходил из кабинета начальник штаба полка.
— Что вы хотите, Бурцев? — спросил он.
— Я хотел обратиться к командиру.
— С каким вопросом?
— Я хотел обратиться с жалобой. Почему моя рота получила «тройку», а другая, хуже, чем моя, «отлично».
— Вы «тройкой» не довольны? Можем перепроверить. Я уверен, больше «двойки» не будет.
Бурцев понял, что всё распределено по полочкам: кому-то нужны очередные звания, очередные должности — поэтому нужны хорошие результаты. Если нет волосатой руки наверху, эти результаты покупаются различными подношениями верхним чинам нижними. «Вопросов больше нет», — сказал Бурцев.
Выйдя на улицу, он не знал, куда себя деть. В душе бурлило. Так вот, она коррупция — она как метастазы расползается по всему организму вооруженных сил. Все офицеры поставлены в зависимость от штабных чиновников. Ибо только в данной ситуации можно выдвинуть и очистить дорогу протекционисту без особого труда. По взятке или по звонку сверху ставится отличная оценка, пишется прекрасное представление и аттестация, и офицер идёт по лестнице карьеры вверх. Коммунист, передовик, отличник — ему обеспечена дорога.
Все остальные будут молчать, потому что знают — убрать с должности любого не составляет труда. Достаточно прислать честную комиссию с принципиальным председателем, и «двойка» обеспечена. Потому как боевой подготовки нет, и чиновник знает, что это ему выгодно. Он понимает, что если идет планово учеба, наиболее грамотные, энергичные, талантливые вступят в соперничество с их протеже и смогут победить. «Нет, — думал Бурцев, — я никогда не буду давать взятки. Стану как Гена». Но ведь уходят молодые годы. Нет, как Гена его не устраивает. Как быть? И вдруг промелькнула мысль: «Ася — это выход с этого тупика. Я женюсь на ней. Я буду любить её, у нас будут дети, сын и дочь. Это будет моя семья, моя крепость. Ну и что с того, что я закончу службу майором, мне будет сорок пять лет. Я начну жить с нуля. Устроюсь на работу, которая мне будет по душе». И тут же начал сомневаться, а может ему кажется, что он её любит. Может, потому что здесь мало других девушек. «Нет, этого не может быть. Я люблю её». В раздумьях он подошел к своему подъезду и уже тронул рукой за ручку. И вдруг, как наваждение, дверь открылась, и перед ним оказалась выходившая из дома Ася. Бурцев от неожиданности шагнул в сторону и замер. Его губы прошептали:
— Я люблю вас, Ася!
Ася остановилась:
— Что вы сказали? — переспросила она.
— Нет, нет, ничего, — ответил Бурцев и, покраснев, быстро скрылся за дверью.
После проверки начались отчетно-выборные партийные и комсомольские собрания. На партийном собрании роты Бурцева присутствовал секретарь парткома полка. Так требовали вышестоящие начальники, чтобы на всех партийных и комсомольских собраниях присутствовал кто-то сверху. Таким образом, создавался некий контроль верхов над низами. Видать, партийные боссы боялись инакомыслия в рядах партии, и, чтобы этого не было, ставили надзирателя.
В перерыве секретарь парткома спросил:
— Почему Шилов не коммунист?
— Он только с училища прибыл, — ответил Бурцев.
— Ну вот, и готовьте его в партию.
— Так я и сам четыре года после училища не вступал. Думал, будет недостаточный срок службы для вступления в партию.
— Поэтому и просидел пять лет на взводе. Кто же, не коммуниста выдвигать на вышестоящую должность станет?!
— Ах, вот, оказывается в чём гвоздь, а меня никто не предупредил. А как же, товарищ майор, в других государствах, где много партий?
— Ну, ты, старший лейтенант, антисоветчиной занялся, Ленина надо больше читать.
Бурцев замолчал, говорить ему на эту тему не хотелось. Он знал, что в училище и здесь, никто Ленина не читал. А обязательное конспектирование ленинских работ сводилось к переписыванию друг у друга. Солдаты, плохо говорящие по-русски, почти совсем не умели писать. На занятиях по политподготовке они переписывали классиков друг у друга, грузин у узбека, а узбек у казаха. Вся эта цепь переписывания велась из года в год, поэтому их конспекты были похожи на анекдоты из рубрики «нарочно не придумаешь». Шилов, чтобы повеселить офицеров, брал такой конспект и громко читал в канцелярии роты. Через пять минут в канцелярии никто не мог работать — стоял сплошной хохот.
Вспомнив всё это, Бурцев улыбнулся, и ответил секретарю парткома:
— Шилову пора в партию, я с ним поговорю.
На конец недели было назначено отчетно-выборное комсомольское собрание батальона, где присутствовали коммунисты батальона. Так требовала инструкция вышестоящего органа. Батальон собрался в одной из ленинских комнат. Народу было много, поэтому столы убрали, стояли только стулья. Бурцев сидел во втором ряду в ожидании начала собрания. Дверь открылась, и в зал вошли три девушки, среди них была Ася. «Что она тут делает?» — подумал Бурцев и тут же вспомнил: она состоит по штату в батальоне и как все — комсомолка. Он машинально подвинулся на свободное место и возле себя освободил стул.
