Снова на дороге следы бомбежки — опрокинутый грузовик, раздавленные повозки, снарядный ящик, пушка, мертвые лошади. Так и лежат рядышком, в упряжи. Объехал я их, выскочил на пригорок и увидел направленные в мою сторону покачивающиеся, шарящие по земле лучи. Мотоциклисты... Пять лучей — пять мотоциклов. Неужели они на машинах в разведку ездят? Какая наглость, ничего не боятся, катаются с зажженными фарами.
Моторизованная разведка... Это было мне на руку. Они вынуждены держаться дороги, мне же нужно перетащить свой мотоцикл через кювет, откатить его как можно дальше в сторону и выждать, пока разведка проедет мимо. Я поспешно погасил фару, выключил мотор и тут же услышал шум идущей мне навстречу машины. Что такое? Впереди блеснула фара, я попал в луч слабого рассеянного света. Из ложбинки выезжал шестой мотоцикл, ушедший далеко вперед от своей колонны. Вот оно... Доигрался! Прятаться было поздно.
Шестеро против одного... Нет, их было больше. Когда я зажег фару, то увидел, что на мотоцикле с коляской сидят трое или даже четверо. Восемнадцать против одного! Прорываться с боем? Не выйдет, изрешетят. Паду, как говорится, смертью храбрых, а мост останется цел, его захватят гитлеровские десантники, одетые в советскую форму.
Вперед! И не тушеваться...
Встречный мотоцикл замедлил ход. Съехались. Их было трое. Строгие, мрачные лица, словно с похорон едут. Я начал первый, не ожидая расспросов:
— Где командир?
— Сейчас подъедет, — оглядывая меня, сказал сидевший за рулем ефрейтор. — Ты откуда?
На такие вопросы можно было не отвечать, тем более какому-то ефрейторишке... Я торопился, мне нужен был командир. Они молча смотрели на меня, когда отъезжал. Сами они не тронулись с места, очевидно, ефрейтор решил подождать колонну, он, конечно, предположил, что и связной, везу какой-то приказ. Беда... Кто-нибудь из них обязательно смотрит вслед «связному». Теперь уже не свернешь, не спрячешься. Встречи не миновать. А далекий костер пылал яркой, косматой звездой в ночи, звал меня. Пятнадцать против одного. Если не считать тех, кто остался за моей спиной. Если не считать... Да и пятнадцати достаточно.
Вот они! Едут медленно, с небольшими интервалами.
Передний мотоцикл останавливается. Я лихо, что называется на всем скаку, подкатил к ним.
— Где командир?
Молчание. Точно так же, как и те, мрачно смотрят на меня. Неужели что-то заподозрили? С первой же минуты? Произношение? Черт возьми, у меня отличное произношение. В чем же дело? Я хотел повторить свой вопрос, но тут из коляски второго мотоцикла отозвался плечистый гитлеровец в кожаной куртке и шлеме танкиста:
— Я командир.
— Обер-лейтенант Вейдман? — Я поднес правую руку к виску. Два пальца.
— Какой Вейдман? Я фельдфебель Румпф. Принял на себя командование...
Фельдфебель нехотя вылез из коляски, подошел ко мне. Верзила, пожалуй, выше меня на голову. Но что за вид у него — левый рукав и пола куртки разорваны, нет — выгорели, лицо в саже. Принял на себя командование... Я взглянул на далекий огонь моего «маяка» и понял, что это горит танк. Их танк! Нельзя было терять ни секунды, меня могли спасти инициатива, натиск. Их командир погиб, фельдфебель — тупица, типичный немецкий солдафон.
— Где ваш командир?
— Что тебе надо? — нахмурился фельдфебель. — Я командир.
— Где тот офицер, от которого вы приняли командование?
Снова молчание, тяжелые взгляды исподлобья. Фельдфебель отводит глаза, облизывает губы.
— В чем дело, господин фельдфебель?
— Что ты орешь! — начал сердиться Румпф и добавил скорбным тоном: — Нашего лейтенанта нет в живых, остался в танке. — Он дернул плечом, показывая в сторону далекого костра. — Вон его могила...
(Огненная могила... Неплохо для солдафона — образно, поэтично даже.) Я недоумевающе посмотрел на «маячок», делая вид, что до меня с трудом доходит смысл слов фельдфебеля. Понял наконец и, изобразив на лице мимолетное сострадание, спросил растерянно и даже с раздражением:
— Почему лейтенант? Мне нужен обер-лейтенант Вейдман.
Разведчики, сидевшие прежде как истуканы, зашумели, задвигались.
— Я говорю тебе, с нами не было обер-лейтенанта, — окончательно рассердился Румпф. — Нашим командиром был лейтенант — лейтенант Тиске.
— Черт знает что! — сказал я, как бы озадаченный и встревоженный исчезновением нужного мне обер-лейтенанта. — Вы откуда вышли? Из Беловодской?
— Нет.
— Черт знает что! — повторил я в отчаянии. И прибавил оборотов, показывая, что собираюсь ехать дальше. — Где русские?
Фельдфебелю что-то не понравилось. Еще раз более внимательно оглядел меня, мою машину.
— Русские у нашего танка. Там у них пушки, пулеметы. Возможно, есть несколько танков.
— Четыре километра отсюда?
— Пожалуй, меньше, — неохотно сказал Румпф. Он стоял перед моим мотоциклом и смотрел на меня. — Километра три с половиной.
— Слава богу, — облегченно вздохнул я и проглотил слюну. — Понимаете, господин фельдфебель, в три ноль ноль — три пятнадцать на шоссе должна выйти группа обер-лейтенанта Вейдмана. Мне необходимо успеть встретить ее.
Румпф взглянул на ручные часы. У меня часов не было, но время я чувствовал хорошо: сейчас не более половины третьего. Судя по выражению лица фельдфебеля, так и есть.
— В каком месте? (Ого, фельдфебель! Неужели не одолею?)
— Примерно в километре отсюда. На стыке дорог.
Верзила повернулся к своим:
— Кто видел дорогу?
Разведчики молчали.
Фельдфебель посмотрел на меня.
— Там нет никакой дороги.
Э, милый мой, не собьешь! Дорог тут много, все ты не мог запомнить. Держаться до конца.
— Вы, очевидно, не заметили ее. Полевая дорога, выходит на шоссе справа от хутора Счастье.
Я не выдумывал, хутор Счастье существовал, он находился километрах в шести от шоссе, но дорогу, идущую к нему, я уже проехал. Как-никак я изучал карту, помнил названия и расположения всех станиц и хуторов назубок.
— На карте это место обозначено. Там невдалеке должна стоять часовня или крест и группа деревьев. — Это уже был бред собачий. Вообще я, кажется, слишком много болтал, и в моем голосе появлялись предательски тоскливые нотки. — Господин фельдфебель, у вас есть карта?
Он не ответил (плохи мои дела), снова обратился к своим:
— Кто видел часовню, деревья?
— Так это же на старой карте, — вмешался сидевший за рулем гитлеровец. — Большевики давно уже разрушили часовню, а деревья срубили.
Молодец, выручил... Фельдфебель осторожно скреб пальцем темный, замазанный сажей подбородок.
Разрешите взглянуть на вашу карту, — настаивал я. — Время идет... (карта, конечно, осталась в танке, у лейтенанта).
— Кто знает обер-лейтенанта... Как фамилия?
— Обер-лейтенант Вейдман, — ответил я с вызовом. — Как, фельдфебель в чем-то сомневается?
На этот раз никто не пришел мне на помощь. Никто из них не слыхал об обер-лейтенанте Вейдмане.
«Неужели Макс ошибся? — пронеслось в моей голове. — Не мог Макс ошибиться. А может быть, я спутал фамилию? Нет, не спутал, помню точно: обер-лейтенант Вейдман. Значит, такой обер-лейтенант существует, но он, очевидно, пехотинец. Разведчики не могут знать фамилии всех офицеров. Это естественно. И я-то, связной, во всяком случае в этом никак не повинен».
— Вейдман? — повторил фельдфебель и скептически скривил губы.
— Вы полагаете, что я спутал фамилию обер-лейтенанта? — насмешливо фыркнул я. — Это исключено.
У меня хорошая память.
— Я не знаю такого...
— И я впервые услышал эту фамилию. — Я хотел добавить, что обер-лейтенант всего лишь два дня назад прибыл в полк из госпиталя, но удержался. Пусть подумает об этом сам. Ерунда, не знает он фамилии всех офицеров.
— Солдатская книжка при тебе?
Я уже не скрывал своей обиды и возмущения. Черт знает что! Как ведет себя этот обгоревший, прогоревший фельдфебель. Как будто он не изучал устава.
— Господин фельдфебель, вы же знаете, что в таких случаях... все документы, письма и прочие бумаги... — Дальше должно было следовать: «...сдаются командиру на хранение». Я не договорил, и так должно быть понятно.
— Полк, рота? (Форменный допрос. Совсем плохи мои дела).
Разведчики притихли, ждут моих ответов. Но, может быть, именно эти вопросы окажутся спасительными для меня? Я выпрямился в седле и звенящим от обиды голосом без запинки отрапортовал придире-фельдфебелю, кто я, какого полка, роты, взвода, назвав чины и фамилии командиров. В конце концов любой гитлеровский солдат на моем месте понял бы, что его в чем-то подозревают, и обиделся бы.
Мои быстрые и точные ответы успокоили Румпфа. Разведчики, теряя интерес ко мне, завозились на мотоциклах, разминая ноги и принимая более удобные позы.
— Господин фельдфебель, я могу опоздать... — перешел я в наступление.
