Немецкий офицер, словно его все это не касалось, все так же невозмутимо вышагивал длинными ногами и помахивал веточкой.
Приблизились к посту: караульная будочка, над ней вьется дымок; полосатая жердина — шлагбаум. Мотоцикл с пулеметом.
Сосновский лежал в первых санях. Дубиняк — рядом, дышал ему в ухо.
— Без шума снимаем, командир?
— Пока да.
— Как ты говоришь, фамилия этого… которого выручаем?
— Тишкин. Запомни.
— Очень просто. Вроде как Тришкин кафтан. И до места не долетел, и сам попался.
— Помолчи. Сейчас Сима говорить будет.
И Сима заговорил. Сначала хлестнул своей тросточкой деда по спине, приказывая остановиться, потом начал что-то резко выговаривать подскочившему солдату.
Тот, ошарашенный странным появлением злого офицера, виновато слушал, выпучив глаза, вытянув руки по швам, будто ожидая удара по лицу. Обернулся, что-то крикнул. Из будки, дожевывая на ходу, выбежал второй солдат. Стал рядом. Жевать перестал, но и проглотить нажеванное не решался. Да и не успел. Сима негромко выстрелил в него из пистолета в упор; второго солдата Дубиняк свалил по-простому — увесистым поленом по башке.
Вылетев из саней, Кочетов перебил тесаком тянувшийся из-под крыши телефонный провод и дал в синее небо белую ракету. Тут же на северной окраине Михалева ударили пулеметные очереди.
Сосновский сел за руль мотоцикла, Сима — в коляску, проверил пулемет.
— Немного выжидаем, да? — спросил он. Хотя мог бы и не спрашивать.
— Да, пусть весь гарнизон туда оттянется.
— Точно, — сказал Кочетов, закуривая. — Чтоб они нам не мешали — мы этого не любим.
Ребята тем временем скинули дрова с саней, уселись повольготнее.
— Ты, командир, сильно не гони, а то мы на этих клячах за тобой не поспеем.
— Сам ты кляча, — возмутился дед. — Обзываешься заместо спасиба. Дай лучше закурить. — И без всякой логики добавил, будто жалея: — Кто ж таперя им, сволочам, дрова возить будет?
— Им скоро не дров, а сала надо поболе, — усмехнулся Кочетов. — Пятки смазывать. Чтоб до Берлина хватило.
— Все! — приказал Сосновский и завел мотоцикл. — Штурмуем, опера!
Улица была пуста. Некоторые дома даже укрылись за ставнями. До центра поселка доехали без осложнений. На площади тоже было безлюдно, лишь у здания бывшей милиции и возле школы маячили встревоженные часовые. Но маячили недолго.
Мотоцикл развернулся, Сима одной пулеметной очередью сбил охрану у школы; с саней ударили автоматы по охране у милиции. Бойцы сыпанули с саней, рассредоточились, перекрыли подходы с обеих сторон улицы.
Сосновский и Дубиняк ворвались в опустевшее здание. Навстречу им, со второго этажа, выскочили двое солдат, они даже не успели вскинуть автоматы. Дубиняк, не жалея патронов, ударил им навстречу. Один покатился вниз, другой осел на ступенях.
Подбежали к подвальной двери. Дубиняк ударом приклада сбил замок, распахнул дверь. Гаркнул в темноту:
— Выходи, товарищи! Разбегайся во все стороны! Кто тут Тришкин?
— Тишкин! — поправил его Сосновский. — Тишкин, ко мне!
Подвал ответил тишиной. Люди не верили, не решались выйти — слишком неожиданно и невероятно нагрянуло освобождение. Они уже привыкли бояться.
— Быстро! Быстро! — Дубиняк спустился на несколько ступеней. — Тришкин, мать твою за ногу!
— Наши! — вдруг пронзительным криком взорвалось в подвале. — Наши пришли!
Дубиняка обступили люди, трогали его, обнимали.
— Быстрее, быстрее, — командовал он. — На выход! И во все стороны! Тараканами.
Торопливо, плача и спотыкаясь, люди стали подниматься по лестнице. В основном это были женщины, а еще два старика и подростки.
Последним, прихрамывая, поднялся молодой парень в драном ватнике с сильно побитым лицом.
— Здоров, Тришкин! — ухватил его за рукав Дубиняк. — Шагай на выход — там тебя карета ждет. Во дворец поедешь.
Тишкин — а это был безусловно он — глянул на Дубиняка безразлично, никак не выразил своих чувств и пошел на выход.
Сосновский приобнял его, повел к саням, усадил. Осмотрелся и прислушался.
Бой на северной окраине разгорелся. Сквозь автоматные очереди и отрывистое винтовочное буханье уже слышались глухие разрывы гранат.
— Отходим! — скомандовал Сосновский. — Кочетов, ракету.
Ракета взвилась, вспыхнула. Однако бой не стихал.
— Увлеклись народные мстители, — проговорил Дубиняк. Он деловито уложил в сани оба пулемета, уселся сам и дернул вожжи.
Кочетов снял пулемет и с мотоцикла. Открыл крышку бензобака, окунул тряпицу, вывесил ее и поджег.
На выезде из поселка услышали, как сзади глухо ухнуло и расцвел огненный фонтан.
Сосновский сидел рядом с Тишкиным. Что-то ему — Сосновскому — не нравилось. Он наклонился к нему, спросил:
— Теперь куда? Где документы?
Тишкин вскинул на него удивленные глаза:
— Какие документы? Нет у меня никаких документов. Туберкулез у меня.
— Ты что, парень?
— Очнись, — толкнул его в плечо Дубиняк. — Ты среди своих.
Тишкин как-то невзрачно огляделся, словно хотел убедиться — где же они, эти свои. Но ничего не сказал. Даже не улыбнулся.
Обоз свернул в лес. Здесь было тихо, только доносилась редеющая стрельба. Выехали на просеку. В конце ее остановились, поджидая отряд Морозова.
Ребята соскочили с саней, размялись. Кочетов достал флягу, вскрыл пару банок консервов.
— Командир, нет возражений? Лихо мы управились? Мне теперь опять орден дадут.
Тишкин сидел безучастно, уставившись себе в колени. Но Сосновскому показалось, что он внимательно прислушивается к разговору и принимает какое-то решение.
— Держи, парень. — Кочетов протянул Тишкину колпачок от фляги, до краев наполненный спиртом. — Все плохое позади, скоро будем дома. Заберем твои бумажки и…
Тишкин ударом по руке выплеснул спирт ему в лицо и помчался в лес. Не хромая.
Однако снегу выпало уже много — особо не побегаешь. Дубиняк догнал его в три прыжка. Сперва свалил наземь, потом поднял на ноги и вернул в сани.
— Не в себе малый, — сказал он добродушно.
— Во дурак-то, — обиделся Кочетов, вытирая лицо куском бинта. — Ты поглядывай за ним, как бы за оружие не схватился.
Сосновский ничего не сказал.
— Главное — потерь у нас нет, — встретил их в лагере Морозов. — И прибыток какой. — Он взглянул на оружие в санях. — Вот бы еще…
— Не могу, — понял его Сосновский. — Рация нам самим нужна.
— Так я понимаю… А вот если бы… Лыжи бы…
— И это не пройдет. А вот за помощь спасибо.
— А бинокль? У вас ведь два. Ну зачем вам столько?
Сосновский внутренне улыбнулся — таким мирным теплом повеяло от этого искреннего вымогательства. Будто вернулось довоенное время, когда заботливый председатель колхоза ездил в город и выпрашивал там в разных организациях что-нибудь нужное (а то и ненужное) для своего не очень-то богатого хозяйства.
— Петрович пусть идет с нами, — сказал Сосновский. — Вернется с биноклем. А может, и с лыжами.
Группа ждала его на окраине леса. Петрович уже сидел в передних санях. Сосновский и Сима сели рядом с ним. Разместились остальные, тронулись. Заскрипел снег под полозьями.
— Что дальше? — спросил Сима.
— Думаю… Кстати, как будем решать с этими ценностями?
— Не знаю. Не бросать ведь. Где-то укрыть понадежнее.
— Где?
— Морозов говорил: неподалеку церковь есть, немцы ее не тронули.
— А где это?
— То ли Семеновское, то ли Васильевское.
— Петровское, — подсказал Колька. — Там и церковь есть, и батюшка — наш человек. Но далеко ехать, и посты там кругом.
Помолчали.
— А если в лагерь их перевезти?
— Не пойдет. Где их там хранить? Да и ненадежно это. Сегодня лагерь здесь, завтра там.
— Ну не бросать же! Знаешь, Сима, года два назад работали мы по краже в монастыре. И грабителей задержали, и все похищенное нашли, вплоть до каждой ложки из трапезной. Все монастырю вернули. Так и здесь.
— Да понимаю я.
— Понимаешь… Ситуация — под копирку. Грабителей, правда, еще не взяли, а награбленное нашли. Значит, вернуть государству надо.
— Это в тебе сыщик говорит.
— Это во мне гражданин говорит.
— Так что ты предлагаешь? — не выдержал Сима.
— На машине будем пробиваться. Вот, смотри. — Сосновский развернул карту. — Мы — здесь. Вот тут, западнее, мост через реку. Он не разрушен, его для наступления берегут. И немцы, и наши. Немцы оборону держат на той стороне. И мост охраняется, естественно, на том берегу. А на этом — только зенитная батарея, она нам не в страх.
— Рванем через мост, — усмехнулся Сима, — и прямо в траншеи к немцам.
— Нам главное — через мост прорваться. За мостом — сразу нейтралка, а впереди — наши позиции.
— Плохо, командир. Как только мы мост минуем, нам вслед и пулеметы, и орудия дадут прикурить. По заднице.
