и была самая первая приоткрывшаяся мне страница тюремной книги.
Чуть позже передо мной распахнулись двери моей первой тюремной камеры (№ 428, карантинное отделение), и я шагнул через «робот» в узкое длинное помещение с окошком почти под потолком и рядом железных двухъярусных кроватей, «шконок» по-местному.
Я был не один, со мной был таджик-«суточник», ставший моим первым сокамерником. Камера же была пуста, и это стало большим плюсом в плане адаптации, не нужно было никому представляться, были время и возможность освоиться и в дальнейшем самому встречать «посетителей».
Так, вдвоем с этим таджиком, таким же новичком в этом учреждении, что и я, мы провели первый вечер в тюрьме, встретили первую тюремную ночь, первую утреннюю проверку, первый тюремный завтрак.
Дальше потекли дни, с одной стороны — похожие друг на друга, с другой стороны — открывающие что-то новое и по-своему яркое. Это «что-то» были люди, самое ценное и значимое, что только может дать человеку тюрьма.
Людям (с обеих сторон «робота» и колючки) и будут посвящены мои записки.
С Катей я познакомилась во время одного из визитов в СИЗО.
Она уже была тертым калачом и, безошибочно распознав во мне новенькую, сама, не дожидаясь каких-то моих вопросов, подошла ко мне и подсказала, как и что надо здесь делать.
Позже, стоя с ней в одной очереди, мы разговорились.
Ее муж находился здесь уже несколько месяцев.
Что они натворили там, я так и не поняла, но речь шла о каких-то глобальных финансовых махинациях с выводом за рубеж астрономических сумм.
Руководитель их сообщества успел скрыться, а вот Никите повезло меньше: он попал за решетку.
Под следствием находился в СИЗО и здесь же заболел ковидом. Переболел в тюремной больнице, расположенной рядом, в ИК-2, едва не умер, потеряв 80 % легких.
Выжил просто чудом и здесь же, находясь под стражей, получил инвалидность, что стало настоящим ЧП в среде тюремной медицины.
Сейчас он находился в том же самом корпусе, что и мой муж.
Так завязалось наше знакомство. Катя стала самым первым человеком на этом новом этапе моей жизни, с кем мне довелось выстроить близкие отношения.
В июле пути наших мужей будто бы разошлись. Никита отправился отбывать наказание на ИК-2, а мой муж как «большесрочник» — на север области.
Впрочем, до самого прибытия мы не знали, куда его закинет воля ГУ ФСИН: то ли на ИК-53 в г. Верхотурье, то ли еще дальше на север, в доживающую свой век ИК-55 в г. Ивдель.
Распределили в ИК-53.
А осенью, в октябре, ИК-2, расположенную в самом центре г. Екатеринбурга, закрыли и всех осужденных, находящихся там, переместили в Верхотурье.
Так пути наших мужей снова сошлись вместе, а значит, и наши с Катей тоже.
Вместе с Никитой на ИК-53 прибыл и троюродный брат моего мужа Максим.
Это обстоятельство сыграло важную роль в дальнейшем. Во многом из-за этого возник момент, который несколько омрачил наши взаимоотношения с мужем в самом начале его пути на СВО, став для меня очень серьезным испытанием.
Но это будет потом, а сейчас я пока могла только восхищаться Катей и укрепляться на ее примере.
Наша история стала казаться мне уже не столь кошмарной.
Их история была много более страшной. У Кати на кону стояли не годы жизни, а жизнь ее мужа, постоянно нуждавшегося в лекарствах, которые система ФСИН предоставить не могла.
А помимо мужа еще и дети, еще и хозяйство — какие-то козы, куры…
Но она была несгибаема, она источала потоки оптимизма, веры в себя, готовности биться за свой порушенный мир.
Глядя на нее, я набиралась сил, укрепляясь ее примером.
Она стала для меня олицетворением понимания той простой истины, что, кроме нас, помочь и поддержать наших мужей (правы они или нет) больше некому.
И раз так, то надо собирать все свои силы в кулак и идти до конца.
Глава X
Тюремные дневники. Секс
В тюрьме очень много думаешь о сексе. То, что так доступно на воле и что зачастую даже не ценишь, как возможность дышать, здесь превращается в очень ценный ресурс, доступ к которому открыт не каждому.
Но, даже обладая дозированным и регламентированным доступом к сексу, как, например, в комнате длительных свиданий, положенных на общем режиме раз в 3 месяца, ты все равно ощущаешь нехватку секса, в первую очередь из-за неспособности реализовать свои потребности по мере их возникновения.
Ограничения поднимают ценность.
Близкого человека начинаешь воспринимать как дар Божий, и это хороший способ подумать о том, достаточно ли внимания ты уделял этому человеку тогда, когда он был рядом.
Как это ни странно, но нехватка секса и, шире, вообще любого доступа к женщине не обязательно направляет твои мысли в русло одной лишь похоти.
В тюрьме я не в меньшей степени ощутил, как мне не хватает рук жены. На воле я очень мало внимания уделял ее рукам, но в тюрьме я почти каждый день вспоминал их красоту, их изящность, их теплоту, восстанавливал в памяти ощущения от их прикосновения и от своего прикосновения к ним.
Разумеется, невозможно избежать мыслей о том, как там на воле ведет себя твой близкий человек.
Кто-то буквально сходит с ума, изводя себя от ревности, загоняя себя мыслями о бесконечных изменах, устраивая телефонные истерики, мучая и превращая для своей любимой в ад дни на КДС.
Кто-то более философски подходит к вопросу, отпуская проблему и принимая все происходящее там как неотвратимость и неизбежность.
Кто-то, сев в тюрьму на длительный срок, сам сознательно рушит и рвет отношения, не веря в возможность физической верности и не желая терпеть боль от измен и мыслей о ней.
Каждый реализует свое отношение к этому вопросу согласно своей психологии и морально-этическим установкам.
В самом конце августа я приехала на первое свидание в Верхотурье.
Это было краткосрочное свидание, и мы приехали вдвоем с младшим сыном. Привезли передачу. Долго, несколько часов, ждали, пока все осмотрят, проверят, примут.
Потом нас отвели в комнату коротких свиданий.
Опять стекло, опять телефон.
Тогда я впервые увидела его в этой ужасной форме черного цвета со светоотражающими серыми полосками.
В следующий раз я приехала в сентябре, и это было уже наше длительное свидание, когда впервые с того проклятого апрельского дня мы могли побыть вместе целых три дня.
Муж работал
