средств к существованию, держала веники, совки, два мусорных ведра и тряпки. Скоблина нигде не нашли.
Исчез генерал Скоблин. Как сквозь землю провалился.
– Почуял кот, что не ту птичку съел, – пробурчал Кусонский и стал звонить в германское посольство, чтобы переговорить со Штроманом либо с Вернером.
Оказалось, что Штроман больше недели находится в командировке в Берлине, а о господине Вернере в германском посольстве даже не слышали. Такого сотрудника там нет.
– Час от часу не легче, – оглушенно проговорил Кусонский и повесил трубку на рычаг. Беспомощно посмотрел на людей, набившихся в кабинет. – Что делать?
– Звоните в полицейский участок.
Кусонский вновь глянул на тяжелый, стоящий на углу стола агрегат с крупным, как суповая тарелка, наборным диском, блестевшим ярко, будто он был сработан из чистого золота, потом отвел взгляд в сторону:
– Звонить в полицейский участок будем, когда окончательно убедимся, что Евгений Карлович пропал… Был ли кто-нибудь у него на квартире?
Квартира вообще выпала из поля зрения встревоженных членов общества северян.
– Пошлите кого-нибудь на квартиру к Евгению Карловичу, – велел Кусонский, – вдруг он усталый, забыл про заседание и отправился прямо к себе домой? Такое тоже может быть.
Пристыженные северяне притихли. Простая штука – проверить дом – никому из них даже не пришла в голову. Вдруг Евгений Карлович действительно дома?
Мотор, нанятый, чтобы съездить за начальником канцелярии РОВСа Кусонским, еще стоял у подъезда, не уехал. За рулем такси сидел свой человек – врангелевский штабс-капитан, бывший летчик, сбитый над Перекопом. С тех пор он за штурвал самолета не садился – только за руль таксомотора.
Узнав, в чем дело, штабс-капитан отказался брать деньги за проезд. В такси набилось пять человек во главе с Кусонским, и мотор покатил на квартиру к Миллеру.
Дверь открыла встревоженная Наталья Николаевна. Увидев целую толпу солидных господ, она испуганно прижала руки к щекам:
– Что-то случилось с Евгением Карловичем?
– Нет-нет, Наталья Николаевна, ничего не случилось, – поспешил успокоить ее Кусонский, – просто шеф отбыл по делам… на одно свидание… А он сейчас очень нужен в канцелярии. Но пока… Как видите, его нет. – Кусонский в красноречивом жесте развел руки в стороны. – Но это пока…
Он ничего не сказал Наталье Николаевне о том, что Миллер пошел на свидание к людям, которых в Париже нет. Один из них находится в Берлине, и он, естественно, слыхом не слыхивал, что у него свидание с Миллером, второго вообще не существует в природе. Впрочем, есть, наверное, – в Германии полно людей по фамилии Вернер, но это совсем не те Вернеры…
Напряжение нарастало. Тревога буквально витала в воздухе, людям было страшно. Все понимали, что произошло нечто неординарное, но не хотели в это верить и ежились ознобно, будто вновь очутились в Архангельске в лютую зимнюю пору.
* * *
Митя Глотов случайно увидел, как крытый серый грузовик с цветным дипломатическим номером, выехавший из двора советской школы, остановился около одного из домов, в ту же секунду на подножку вскочила знакомая фигурка – это была Анечка Бойченко. Митя заспешил было к ней, но в следующее мгновение остановился: у грузовика возник человек, которого он дважды видел на приеме в советском посольстве.
Митя бывал там на приемах вместе с друзьями – французскими журналистами. Только на этих приемах и можно было отведать русские блюда, в том числе и роскошную паюсную икру и малосольную селедку-залом… И вообще – почувствовать, чем пахнет Россия.
Аня поспешно соскочила с подножки большого, тяжело вздыхающего мотором грузовика, посольский деятель выговорил ей что-то строго, девушка вытянулась перед ним, как взводный перед полковым командиром, молча выслушала нотацию. Посольский чиновник, отпуская Аню, сунул ей в руку что-то – то ли деньги, то ли бумаги, издали было не рассмотреть, – и, сохраняя на лице строгость, забрался в кабину автомобиля.
Грузовик взревел мотором и, взяв с места хорошую скорость, понесся по улице, с ветром проскочил мимо Мити, на перекрестке свернул в проулок и исчез.
Аня проводила грузовик взглядом, Митю не заметила и медленной походкой двинулась по тротуару к перекрестку. Все ближе и ближе к Мите.
Неожиданно Митя подумал о том, что ему страшно за Аню – судя по тому, как ею командовал этот посольский деятель со строгим свинцовым лицом, она находится в беде и ей требуется помощь… Его помощь, Мити Глотова, мужчины. Он вспомнил о том, что не раз в канцелярии Миллера слышал тихие, опасливым шепотком произнесенные странные слова «Рука Москвы»; разговоры эти, про «руку», в последнее время окрепли, слова эти странные стали произносить все чаще и чаще.
Митя кинулся навстречу Ане и разом запыхался – сердце забилось в висках громко и больно. Он хотел было остановиться, перевести дыхание, но вместо этого еще более ускорил шаг и очень быстро очутился рядом с Аней.
– Аня! – выкрикнул он, ощутил, что крик застрял у него в горле, прилип к языку, воздух не замедлил забить глотку. – Аня!
Девушка глянула на него испуганно и одновременно враждебно, остановилась, откинула голову назад, словно бы хотела рассмотреть Митю повнимательнее.
– Что?
– Анечка! – произнес он надорванно, закашлялся. Поймал взгляд суженой, заметил в нем жесткие огоньки, будто внутри, в самих глазах, заполыхал недобрый костер, и почувствовал, как у него по коже поползли холодные, с колючими неприятными лапками мурашики.
– Что? – В Анином голосе зазвенел металл.
Митя засек его, но решил не обращать внимания – так будет лучше. Он нутром, сердцем своим чуял: Аня угодила в беду, ей надо помочь и всякие там мелочи, нюансы – это дело второстепенное, третьестепенное. Главное – она, Анечка Бойченко, и он…
– Я тебя видел с этим страшным человеком, – частя, проглатывая буквы, произнес он. – Берегись его!
На Анином лице расцвела ослепительная улыбка, она мигом преобразила облик этой хмурой, загадочной, так и не познанной Митей до конца девушки, сделала милым, каким-то беззащитным… Аня взяла Митю под руку:
– Расскажи, расскажи, пожалуйста, где ты меня и с кем видел? – попросила Аня.
Митя несколькими точными словами – журналистика научила экономить слова и выражаться емко, учитывая знаменитую формулу «Краткость – сестра таланта» (правда, у этой формулы есть продолжение «но теща гонорара»), – рассказал. Аня теснее прижала его локоть к своему боку и с нервным смешком поинтересовалась:
– Уж не приревновал ли ты меня?
– Ни в коем разе. Такое чувство, как ревность, мне неведомо.
– Жаль! – только и сказала Аня.
– Вуаля! – Митя печально усмехнулся.
У французов, как успел заметить Глотов, есть два любимых слова – «вуаля» и «алер». «Алер» – в переводе на русский – «значит», «вуаля» – «вот». Всякий ответ на любой, даже самый непростой вопрос французы начинают со слова «алер», заканчивают же пресловутым «вуаля». У этого слова есть не менее сотни разных психологических оттенков – и радость, и досада, и неверие, и восхищение, и жалость, и восторг, и удовлетворение, и любовь, и злость, и ирония, и нетерпение, и испуг. Специалисты
