Парашют ему уже не был нужен, но в ранце, соединенном со стропами, в маленьких зашитых кармашках находилось все необходимое для пилота, потерпевшего бедствие, — дымовые сигналы дневного действия, ракетница с запасом красных ракет, специальные «морские» спички, не боявшиеся воды, фонарик, аптечка, плитка шоколада…
И все из-за этой проклятой шлюпки… Перед самым погружением Иван успел дернуть ленту баллончика со сжатым воздухом, и, как только спасательный жилет с силой вытолкнул его из воды, он вцепился в пляшущую на волнах, круглую и маленькую, как тазик для купания, шлюпку. Но не так-то просто было в нее забраться. Куртка, подбитая мехом, теплые брюки, ботинки, китель, шерстяное белье — все это успело намокнуть и сковывало движения. Шлюпка вертелась, кувыркалась, он прижимал ее подбородком, ухватившись за лямки, старался рывком лечь на борт и подтолкнуть ее под себя, но все усилия были тщетными.
Наконец летчику удалось вползти в заполненную водой шлюпку и кое-как усесться в ней, поджав ноги.
Но ранца вместе с парашютом уже не было видно. Утонуть за такой короткий срок он не мог — вероятно, волны и ветер утащили парашют во мглу. Да, наверху, за облаками, в только что покинутом небе еще властвовал солнечный день, а здесь уже сгущались полярные сумерки, и завеса дождя усиливала их.
Иван принялся быстро грести руками, он описал широкий круг, неловко прыгая вместе со своим суденышком на волнах, но вскоре пришлось смириться с неизбежностью потери. Больше всего было жаль спичек и ракетницы; без шоколада и аптечки обойтись нетрудно, но вот как дать о себе знать в этой сгущающейся мгле?
Военный человек, привыкший к логике и последовательности действий, Соболев, следуя уставной формуле «прежде чем действовать, оцените обстановку», не пожалел лишней минуты на то, чтобы обдумать создавшееся положение. Оно отнюдь не показалось катастрофическим.
Во-первых, у него были «плавучие средства» — шлюпка и резиновый жилет, во-вторых, компас и часы — навигационные приборы, так необходимые ему как штурману и капитану резинового корыта. Было даже оружие — пистолет с двумя обоймами и нож с широким лезвием и пилкой, предусмотрительно привязанный к поясу.
Он, по всей вероятности, находился в широком и просторном заливе, вдающемся в сушу с востока на расстояние не менее чем в двести километров. Точно определить место приводнения было трудно, но Иван был уверен, что ближе всего сейчас северный берег залива. Туда и надлежало держать путь. Тем более что, если верить метеосводке, полученной утром, его подталкивал юго-западный ветер, причем следовало плыть не прямо по ветру, а подгребать к западу, иначе его могло отнести в голомянь — открытое море.
Иван освободил стопор компаса и посмотрел на стрелку, неуверенно ищущую меридиан. Что-то уж очень странно она металась — оказывается, он держал руку у массивного баллончика с газом. Отвел руку — стрелка успокоилась. Итак, курс намечен — в путь!
Кое-как вычерпав воду, сделал несколько сильных гребков, подставляя ветру спину и левый бок. Волны подбрасывали суденышко и вновь наполняли шлюпку водой. Через несколько минут он снова сидел по пояс в воде, но уже не стал тратить силы и время, чтобы вычерпать воду.
Сколько отсюда до берега? Вряд ли более полусотни километров — не такое уж значительное расстояние для любой лодки, снабженной веслами или парусом, но круглая спасательная шлюпчонка была настолько неходким судном, что…
Иван настойчиво отгонял от себя тревожные мысли, сосредоточиваясь на главном — движении вперед. Какова все-таки скорость? Судя по гребешкам на волнах, ветер был силою не менее трех или даже четырех баллов, пожалуй, ветер мог подталкивать шлюпку километра на полтора в час, да еще он сам, собственными ладонями, заменявшими весла, мог прибавить к этому километр. Получалось неплохо — почти полтора узла…
Вдруг к ударам волн о борт шлюпки, к шуму ветра и дождя прибавился какой-то посторонний звук, он нарастал. Несомненно, это была мощная скоростная машина. Натренированный слух летчика определил высоту — не более ста метров. Неужели Крамцов? Ну, а кто еще решился бы так снизиться? Эх, если б ракета!
Несдерживаемым душевным усилием Иван звал друга и в то же время повторял: «Уходи, уходи скорей». Он боялся, что Крамцов, пытаясь в отчаянном и бесполезном порыве обнаружить крохотную шлюпку, наткнется на прибрежную сопку или вершину острова. Собственная трагедия казалась ему сейчас слишком незначительной в сравнении с тем риском, которому подвергал себя друг.
И Крамцов ушел. Где-то за низкими облаками таял рокот турбины. И снова — тишина, шуршанье пенистых гребешков да характерное «плюх-плюх» о шлюпку.
Тут он впервые осознал свое одиночество, пусть временное. Что его шлюпка среди шумящей, враждебной стихии? Щепка, не более! И все равно надо плыть. Плыть, пока не придет спасение…
Двадцатидвухлетний лейтенант Кузовлев, получивший назначение на Н-ский аэродром, расположенный невдалеке от залива, перегонял туда новенький вертолет. Это был первый рейс Кузовлева в качестве командира экипажа.
Он был в самом прекрасном настроении, его ожидала служба на заполярном аэродроме, ему виделись долгие полярные ночи, бураны, необыкновенные задания, высадки на каких-то одиноких льдинах… Воображение рисовало лейтенанту такие яркие и героические картины, что если бы по прибытии на аэродром он получил приказ слетать на Северный полюс и обратно, то ничуть не удивился бы, а, как положено, щелкнул каблуками и ответил: «Есть».
То, что погода не благоприятствовала полету, приятно волновало командира корабля. Очень низко, даже еще ниже вертолета, то и дело проплывали какие-то белесые клочки, иной раз целые облачные острова, скрывая землю, и тогда лейтенант уверенно смотрел на авиакомпас и вел машину к уже близкой цели.
Вершины сопок, проглядывавшие сквозь облака и поросшие чахлым редколесьем, медленно проплывали в стеклах кабины, иной раз так близко, что можно было разглядеть каждую причудливо изогнутую ветром, бледненькую северную березку. Вскоре пошел дождь, и сопки стали просматриваться как бы сквозь мутную пленку. Приближались к заливу. В тусклых сумерках был уже ощутим переход к вечерней тени, и Кузовлев с удовлетворением отметил, что в пункт назначения они явятся как раз к наступлению ночи.
Вот тут-то вертолет вызвали с аэродрома. По тому, как резко и четко прозвучал голос в наушниках, лейтенант понял, что они находятся уже недалеко от цели.
— Борт семнадцать ноль два…
— Я — семнадцать ноль два, — тускло ответил Кузов-лев, ожидая, что сейчас последует приказ вернуться ввиду ухудшения метеообстановки. Но то, что он услышал, заставило его сердце забиться тревожно и радостно. И хотя в сообщении говорилось о беде, постигшей незнакомого Кузовлеву пилота, лейтенант не смог сдержать этого радостного возбуждения, вызванного азартом молодости: вот оно, началось! Не успев прибыть к месту назначения, он уже получал настоящее боевое задание, да еще в таких сложных условиях, когда и опытному пилоту было над чем задуматься.
— … Снизиться над заливом, — продолжала земля, — следуя курсом двести семьдесят, выйти к острову Большое Седло, осмотреть район северо-восточнее этого острова… Летчик, по всей вероятности, находится в спасательной шлюпке оранжевого цвета, даст сигнал красной ракетой…
Кузовлев вслушивался в сообщение, старательно запоминая каждое слово. Подтвердив получение приказа, он тут же передал управление второму пилоту Кулаеву и, достав планшет, рассчитал полет к Большому Седлу.
Бортмеханик Иван Леонтьевич, который отличался привычкой говорить мало, но всегда к месту, заметил:
— Бензина на полтора часа.
— Хватит, — ответил Кузовлев.
Даже если бы бензина было только на час полета, он все равно полетел бы.
— Спасать надо! — бросил Кулаев. — Человека надо спасать! — оттого, что он тоже волновался, особенно заметен был его восточный акцент.
По плексигласу бежали струйки воды. Море притягивало к себе вертолет, словно магнитом.
Летчикам пришлось применить все свое умение, чтобы под ветром удержать машину на одной высоте. Вот оно, началось… Север встречал их первой тревогой, первым риском. Кто-то, заброшенный неожиданной катастрофой в холодную воду, нуждался сейчас в помощи.
Ощущение резкого, пронизывающего до костей холода пришло внезапно.
Первое время он был слишком разгорячен, слишком возбужден случившимся, чтобы почувствовать этот холод, — теперь резкий, колючий ветер словно враз проник сквозь мокрую одежду. Стыли ноги, погруженные в воду, которой была заполнена шлюпочка.
Соболев снова принялся вычерпывать воду ладонями, рассыпая брызги, работал неутомимо, как помпа.
