— Help? — спросила Кристина. Игнорируя ее реплику, солдат шел дальше. Девушка остановилась и вырвала руку. — Help, — попыталась она снова привлечь его внимание, на этот раз тверже. Но он опять схватил ее за плечо и поволок дальше.
На середине лагеря она увидела у КПП два джипа: в одном сидели три солдата, в другом два. Кристина прищурилась, пытаясь разглядеть знакомое лицо, но пассажиры находились слишком далеко и их головы были повернуты в другую сторону — они разговаривали с охраной. Затем машины въехали на авиабазу и приблизились. Во втором джипе Кристина рассмотрела белозубую улыбку и выглядывающие из-под каски светлые волосы.
— Джейк! — закричала она, вырываясь от сопровождающего, и побежала за машиной, но не могла догнать ее.
Солдат поймал Кристину за плечо и толкнул на землю, мешок с банками камнем ударил ей в грудь, и она задохнулась, стала хватать воздух и пыталась встать, глядя, как удаляются джипы. Солдат рывком поставил ее на ноги и потащил к выходу, а банки с едой рассыпались в пожелтевшей траве, как детский конструктор. Девушка пыталась вывернуться, но американец прикрикнул на нее и схватил крепче, вонзив тупые пальцы ей в плечо.
— Кристина! — окликнул ее кто-то.
Она вытянула шею и увидела бежавшего к ней Джейка с винтовкой в одной руке. Лоб его озабоченно хмурился. Небритый остановился и подождал Джейка. На сердитом лице провожатого отражалась смесь раздражения и нерешительности. Догнав их, Джейк сказал что-то солдату. Некоторое время они спорили. В конце концов Джейк закатил глаза и достал из кармана несколько сложенных зеленых бумажек, похожих на деньги. Он отделил от пачки две ассигнации и протянул их солдату, который тревожно огляделся, но потом все-таки взял деньги и сунул их в карман. Насупившись, он пошел дальше и потащил Кристину за собой.
Джейк взял девушку за другую руку, и все трое поспешили к КПП. Когда они приблизились к развалинам небольшого каменного строения, Джейк, беспокойно озираясь, увлек Кристину за разрушенную стену. Небритый продолжил свой путь. Джейк проговорил что-то по-английски. Затем, удостоверившись, что никто не смотрит, он произнес по-немецки те же самые слова, которые сказал ей тогда на станции:
— Могу я что-то помочь?
Глава тридцать пятая
Скрипящий поезд, переполненный женщинами, детьми и либо очень старыми, либо искалеченными мужчинами, вздрогнул, качнулся и стал останавливаться, визжа колесами и издав пронзительный свист, похожий на предсмертный вой гигантского измученного животного. Кристина проснулась от толчка, сердце ее громыхало, шея затекла. Ей снова пришлось напоминать себе, что она едет в настоящем пассажирском вагоне со стеклянными окнами и обтянутыми тканью сиденьями.
Другие пассажиры высовывались из окон, интересуясь, почему поезд опять тормозит в чистом поле. Причину задержки они, конечно, не видели, но бессознательно выглядывали из вагонов, как только поезд совершал очередную неожиданную остановку, и каждый раз по переполненному составу распространялись слухи о каких-то препятствиях на дороге. То разбитый танк или группа беженцев со сломанной телегой перекрыли пути, то нужно ремонтировать рельсы, потом вроде бы закончился уголь. Никто не знал, что из этого правда. Последний раз стояли особенно долго — два американских солдата ходили по вагонам с ружьями наизготовку и пристально вглядывались в лица, словно искали кого-то. К счастью, рано или поздно трудности разрешались, и поезд шел дальше, но никто не предполагал, что путешествие так затянется.
Два дня назад Кристина стояла на платформе в Хессентале. Ей хотелось с визгом убежать прочь — от запаха горящего угля, от закопченного паровоза, трясущихся вагонов. Но ей пришлось, вонзив ноготь большого пальца в запястье, забраться по ступеням и найти место в забитом до отказа вагоне. Она пыталась уговаривать себя, что ей повезло вовремя отыскать свободное сиденье, потому что пассажиры все прибывали и прибывали, в проходе скапливались люди, ящики, чемоданы, и наконец передвигаться по вагону и даже лишний раз пошевелиться стало невозможно. Но эта мысль не утешала девушку, она чувствовала себя как в ловушке, страдала от тесноты и больше всего на свете хотела вырваться отсюда и пойти домой.
Кристина три дня ждала поезда в нужном ей направлении, и казалось, что его ждала вся Германия. Когда состав отошел от платформы, на ней остался сонм желающих уехать, толкавших друг друга людей, в глазах которых застыло отчаяние. В обмен на последнее место в поезде дети протягивали пассажирам последнюю корку хлеба, женщины предлагали ожерелья и серьги. Молодая мать с малышом на руках долго бежала вдоль путей, потом, отчаявшись, передала своего ребенка кому-то в вагоне и бессильно рухнула на цемент, захлебываясь рыданиями.
Когда поезд набрал скорость, у Кристины перехватило дыхание — за окном проносилась долина реки Кохер, похожая на одеяло из зеленых и коричневых лоскутков, и по всему пути тянулись разоренные войной местности с лежащими в руинах большими и маленькими городами. Выжившие готовили еду на кострах, стирали белье в речках, жилищем же их стали палатки, сооруженные из закопченных ковров и драных одеял. Когда Кристина больше уже не могла выносить этого зрелища, она отворачивалась от окна и пыталась сообразить, как спасти отца и убедить американцев арестовать Штефана. И так она попеременно то смотрела в окно, то погружалась в прерывистую дремоту, вздрагивая и пробуждаясь каждый раз, когда раздавался детский плач или чей-то кашель, и сердце ее выпрыгивало из груди, пока она не осознавала, что едет в пассажирском поезде, а не в грязном товарном вагоне с заключенными.
Состав снова двинулся. Кристина сжимала на коленях материнскую сумочку, где лежали билет на поезд, сдача с десятидолларовой купюры, данной Джейком, письма отца и его солдатская книжка. Снаружи лил дождь, деревья и электрические столбы зелеными и коричневыми пятнами расплывались за иссеченным струями стеклом. Девушка опустила веки и вспомнила, как с красными, влажными от слез щеками мутти отдавала ей драгоценные письма отца, потрепанную пачку, перевязанную коричневой бечевкой, похожую на рождественский подарок в изорванной упаковке. Она вспомнила ужас в глазах матери, когда та узнала, что мужа бросили в тюрьму, и почти услышала ее слова, произнесенные неровным срывающимся голосом: «За что?» Взгляд мутти, выражающий замешательство и беспомощность, навсегда запечатлелся в сознании Кристины.
— Это я виновата, — с трудом выговорила Кристина. — Это дело рук Штефана, и отец пострадал из-за меня.
Мутти умоляла взять ее с собой, но Кристина настояла, чтобы она осталась дома с бабушкой и мальчиками.
— Кроме прочего, — добавила девушка, — не надо тебе видеть это чудовищное место. Я привезу отца домой, обещаю.
Она велела мутти не пускать сыновей на работу, остерегаться Штефана и, если кто поинтересуется, говорить всем, что Кристина больна и лежит в постели. Бог весть, что еще способен учинить Штефан, если вдруг узнает, что Кристина отправилась в Дахау. К счастью, ему и в голову не придет, что у нее есть деньги на железнодорожный билет. Джейк понял из ее слов только «поезд» и «деньги». Тогда на аэродроме девушка пыталась объяснить ему, что его командир доверяет бывшему эсэсовцу, но незнание языков помешало им понять друг друга. Кристина лишь понапрасну тратила драгоценное время. Нужно было ехать в Дахау, к отцу, как можно скорее. Раз в лагере содержат военных преступников, кто-то из начальства должен хорошо говорить по-немецки, и, возможно, ее выслушают. В конце концов Джейк без лишних вопросов дал ей деньги. В глазах его сквозила грусть, как будто он знал, что больше никогда ее не увидит.
Теперь за окном поезда показались красные черепичные крыши и испещренные выбоинами оштукатуренные стены, а затем кирпичное здание запруженной народом станции. От сидевшей рядом пожилой женщины Кристина узнала, что поезд останавливается в городе Дахау, а оттуда ей придется идти пешком. Соседка подтвердила, что американцы держат военнопленных в лагере, и предостерегла ее: местных жителей туда не подпускают, особенно если они пытаются носить заключенным еду. Когда пассажиры сошли с поезда, женщина положила узловатую ладонь на плечо Кристины, пожелала ей удачи и растворилась в толпе.
