Ротный вдруг повернулся к капитану, командиру стрелкового батальона, и спросил раздраженно:
— А что, с пулеметами нельзя было решить раньше?
— Приказа такого не поступало, — спокойно ответил капитан. — Да и не подойти к ним. В третьей роте раз полезли. «Языка» хотели взять. Пятерых на проволоке оставили. Сходили…
— И что ж нам теперь, на пулеметы лезть?
— Так у вас контингент какой…
— А какой у меня контингент, капитан?! — вскинулся ротный, и губы его побелели.
— Известно, какой. Вон, говорят, власовцы да полицаи.
— Эх, капитан… — стиснул зубы старший лейтенант Солодовников. — У этих власовцев и полицаев, между прочим, тоже матери и жены есть. А кое у кого и дети малые. Сейчас они никакие не власовцы, а обыкновенные бойцы Красной Армии. Они ж завтра к тебе в роту придут. Как ты с ними воевать будешь?
— Это вряд ли, — хмыкнул капитан.
— Что, вряд ли? Думаешь, не придут?
— Вы ж сейчас на пулеметы пойдете. Мы туда уже сходили раз, знаем, чем это кончается. — Капитан махнул рукой. — Ладно, Солодовников, об этом я с твоим замполитом поговорю. Давай о деле.
— Твое дело, капитан, второе. Ты ведь свой батальон в прорыв поведешь?
— Так точно.
— А прорыв еще надо сделать. — И старший лейтенант Солодовников демонстративно повернулся к своим взводным. — Ну что, лейтенанты? Орлы мои. Вон вас сколько! Да я бы с вами одними траншею взял, если бы не пулеметы! А? У кого какие мысли есть? Быстро выкладывай. Воронцов, ты, я вижу, о чем-то задумался.
— Есть одна задумка, товарищ старший лейтенант. — Воронцов встал, отодвинул назад ящик. — Если подобрать четыре группы, которые еще до начала атаки скрытно подберутся к пулеметным позициям на бросок гранаты, то и ракеты пускать не надо. Они должны будут забросать гранатами пулеметчиков в самый момент начала атаки, когда увидят нас возле проволоки. Раньше в траншею пусть не лезут. Даже там, где это возможно. Поднимут шум, начнется переполох… Сорвут атаку. А так — разом, гранатами. Людей таких, я думаю, подберем.
— Да где ты, лейтенант, подберешь таких людей! — Капитан засмеялся нервным смехом, закурил. Его уязвило, что младший по званию и должности распоряжался на его КП. Но по неписаному закону войны он, капитан, комбат, должен был терпеливо слушать ротного, потому что в бой в первом эшелоне идти ему. — Дело, конечно, ваше…
— А ты что, капитан, — снова повернулся к нему ротный, — думаешь отсидеться в своей траншейке? Если нас на скатах положат? Хрен ты отсидишься. Батя всех вперед погонит. Так что зря ты заранее свою кашу к себе отгребаешь… А людей мы таких найдем. Давайте быстро к своим взводам. Отберите по пять-шесть человек. Каждую разделите на две группы. Пусть ползут одновременно, одна за другой. Если попадет под огонь одна, другая ее должна заменить в нужный момент. Все. Выполняйте!
Один из пулеметов через каждые двадцать минут отстукивал длинную очередь как раз напротив затаившегося в траншее внизу, за болотом, третьего взвода.
— Ну что, Чинко, справишься? — Воронцов еще раз обошел вокруг группы бойцов, осмотрел их снаряжение. — Подползите на бросок гранаты. Взрыватели вставите на месте. Но чтобы там не копошились. Подползите и замрите. Не бросайте гранату через кусты. Найдите для броска свободный коридор. Чтобы — никакого срыва. Ваша жизнь — в ваших руках.
— Да там все пусто, товарищ лейтенант. Давно все вырублено. — Сержант Чинко смотрел на него спокойным взглядом.
— Хочу, чтобы все знали: выполните приказ, сразу же после боя подам рапорт о вашем досрочном переводе в стрелковый полк. Кто погибнет… — Воронцов сделал паузу. — Семьям погибших сам напишу домой. Так и напишу: смертью храбрых…
Никто ему ничего не ответил.
— Спасибо, товарищ лейтенант, и на том, — сказал тихо Чинко. — Но теперь все в руках божиих. Надеюсь, что мы у бога не самые последние негодяи. Пошли, ребята.
Шестеро бойцов, один за другим, перекатились через бруствер и вскоре исчезли в пространстве ночи. Лишь когда на скате взмывала вверх осветительная ракета, расплескивая свой мертвенно-белый свет, Воронцов видел удаляющиеся в сторону болота тени.
Всем шестерым он приказал поменять шинели на телогрейки. Пришлось раскулачить местных — забрали у них маскировочные халаты. Старенькие, уже порванные, замызганные, они все же служили свою службу. На снегу, в десяти шагах, группа растаяла в темноте. И только очередная ракета обнаруживала ушедших на нейтральную полосу.
— Дронов, поведете первое отделение.
— Есть повести первое отделение! — ответил младший лейтенант.
К атаке все было уже готово. Где-то позади, где сосредоточивались минометчики и расчеты дивизионных пушек, храпели кони и натужно скрипела упряжь. Что-то там постукивало, позвякивало. Немецкий пулемет отгрохотал дежурную очередь, замер на мгновение и снова повел трассирующим жгутом по брустверу траншеи.
— Пулемет у них «на колышек» пристрелян, — сказал один из местных бойцов. — Может и ночью голову снести, если неурочно высунешься.
— Артиллеристы, ектыть, — в сердцах бранился младший лейтенант Нелюбин. — Ну не могут тише!
Вскоре от артиллеристов пришел связной. От каждого взвода для того, чтобы справиться с орудиями без лошадей, надо было выделить по три человека.
Нелюбин выделил тех, кто был истощен менее других. Степан, Золотарев и еще четверо из пополнения ушли через болото, к пулемету. И теперь Нелюбин, да и весь взвод, молились за них.
— Знайте, ребятушки, — напутствовал их взводный, — наши жизни идете выручать. Живы будем, детей наших научим молиться за вас. А нет, так скоро встренемся. Ступайте.
Степан полз в первой тройке. Следом за ним сопел, загребая снег руками и ногами, Золотарев. Ракеты оставляли в небе электрическую вспышку и черный след копоти. Надо было успеть до очередной вспышки проползти хотя бы шагов пять-шесть. Возле колючки лежали трупы, наполовину заметенные снегом. Степан почувствовал толчок в подошву ботинка. Оглянулся. Торопливо подполз Золотарев.
— Слышь, старшой. Смотри, сколько валенок кругом. Прикажи переобуться. Ноги отнимаются.
— После боя, Золотарев. После боя.
— Старшой.
— Ну?
— А сейчас там нашим, в траншее, водку будут раздавать. Перед атакой. А нам — облом. Несправедливо.
— Я свою пайку после атаки тебе отдам.
— Правда, что ль? Вот за это спасибо.
Ракета отгорела, тьма снова легла на белое поле. Подползли к проволоке. Нижние ряды были срезаны и заведены к кольям. Штрафники тут же нырнули вниз. Болото только-только начало замерзать. Ледок и кочки под их телами так и дышали. Степан пропустил Золотарева вперед, подождал вторую тройку.
— Шитов, давай назад. Скажи Нелюбину или ротному — я прислал. Передай ему: по болоту не пройти, лед слабый. Только — ползком. Так что пусть ползут до проволоки и дальше метров тридцать-сорок, до крайних берез. Если раньше поднимутся, потопят немцы роту в болоте. Понял? Давай.
До начала атаки оставалось не больше часа. Как раз чтобы добраться до немецкой траншеи. Вот только как туда добраться? Ракеты серебряными струйками выскальзывали из-за обрубленных стволов берез и распластывались в черном небе ослепительными кометами. Черт бы их побрал. Степан заметил, что «фонари» вверху взлетают из одних и тех же мест и что пулеметчик в окопе сидит хитрый: стреляет бессистемно, то длинными, то короткими очередями. Пули не трассирующие, а обычные. Так что, куда он палит через каждые двадцать минут, не понять. Взводный сказал, что ночью немцы занимают окопы по всей ширине. Возвращаются из ближнего тыла все: и минометчики, и стрелки, и расчеты противотанковых орудий. Так что сейчас они там, в траншее, в блиндажах. Все. Полный штат у них там. Везде выставлены часовые и наблюдатели. Только и ждут, когда к ним полезут вверх из русской траншеи.
Когда миновали болото и выползли к березовым пенькам, двоим Степан приказал остаться:
— Еремченко, если мы не сможем, заходите с двух сторон и забрасывайте пулемет гранатами. Другого приказа не будет. Ну, бывайте здоровы.
— Удачи, сержант.
Золотарев полз впереди. За ним Зикун. Степан — замыкающим.
— Впереди — мины. Здесь наших саперов не было. Так что прощупывайте перед собой каждый сантиметр.
Пулемет снова расколол ночную тишину. Второй дежурил правее, где-то напротив первого взвода. Значит, две другие группы двигались на ощупь. В траншее, перед выходом, им указали примерные ориентиры, и они поползли на них вслепую. Гранаты будут бросать, когда пулеметы заработают. Но это не значит, что пулеметчики на тех позициях спят. Не спят. Дежурят. Смотрят вниз. Слушают. Просто не обнаруживают себя. До поры до времени.
До траншеи осталось шагов сорок. Золотарев, ползший первым, вдруг замер. Поднял руку. Мина, догадался Степан. Вряд ли форточник разбирается в немецких минах. Он подполз к нему. Шепотом:
