Впереди ждал тяжелый, полный тревог день.
Перед самым выходом батальонной колонны из городка во второй взвод пришел заместитель командира роты старший лейтенант Бакин. Подошел к боевой машине первого отделения и подозвал Шувалова:
— Вопрос о приеме вас кандидатом в члены партии рассмотрим на партийном собрании послезавтра. О месте и времени сообщу дополнительно. Постарайтесь еще раз внимательно себя проверить, вопросов наверняка будет много.
— Есть, товарищ старший лейтенант. Я буду использовать каждую свободную минуту для подготовки.
— Думаю, что все будет хорошо. Кстати, о вашем рапорте… Вы не передумали?
— Нет, товарищ старший лейтенант, я не передумал и очень прошу оставить меня на службе до вывода наших войск из Афганистана.
— Хорошо, рапорт пойдет по инстанции, не знаю, как на это посмотрит командование, но за желание спасибо. Откровенно говоря, такие опытные люди, как вы, очень нужны роте.
— Да я же это и сам вижу, — смутился старший сержант, — вон в моем отделении осталось всего лишь пятеро «старичков», а молодым помогать надо. А может быть, и Леонова сможем отыскать…
Наконец последовала команда, и колонна начала движение. Турлаков, сидя рядом с орудийной башней, весело оглянулся на сидевших на броне друзей.
— А что, мужики, вдумайтесь, мы начали дорогу домой, будем гораздо ближе к Родине.
Командир батальона стоял у КПП, через который в последний раз должен был пройти его батальон. Было грустно, глаза буквально цеплялись за каждое строение, дерево, кустик. Ведь все это сооружено и посажено руками советских воинов:
Все шло по плану. Но то, что произошло дальше, озадачило Бунцева. Его срочно позвали к машине связи. Молоденький капитан протянул трубку аппарата закрытой радиосвязи и тоненьким голосом доложил:
— Генерал-лейтенант Дубик вас требует к аппарату.
Бунцев взял трубку и медленно, чуть растягивая слова, произнес:
— Ноль-сто-пятый — на связи.
— Ноль-сто-пятый! — послышался голос Дубика. — Я — ноль-первый. При выходе из города движение остановить и ждать моего прибытия. Как понял?
Бунцев повторил приказ и, передавая трубку радисту, подумал: «Голос у генерала взволнованный. Что-то случилось».
Передача городка прошла быстро, группа афганских офицеров подписала все документы. Ровно через два часа «уазик». комбата и два бронетранспортера с охраной догнали колонну.
Батальон стоял напротив большой площадки, обнесенной колючей проволокой. Одиночных машин из города не выпускали. По дороге шли под мощной охраной только колоннами. Площадка была пуста, значит, недавно ушло подразделение. Не торопясь, Бунцев двинулся к хвосту своей колонны. На душе у командира было неспокойно, тревожные мысли лезли в голову. Он видел удивленные лица офицеров. Они же понимали, что все готово к отправлению, а колонна почему-то стоит.
Подошли Шукалин и Мисник и тоже тревожно спросили:.,
— Что случилось?
— Не знаю, — пожал плечами комбат. — Генерал Дубик приказал стоять, сейчас сам приедет сюда.
Прибывали городские автобусы. Приехало много людей. На пустыре уже стояла целая толпа с цветами.
— Чего это они столько людей сюда привезли? — озабоченно огляделся замполит. — Здесь же окраина, и духи могут «эрэсами» достать.
Бунцев смотрел на прибывшие легковые автомашины, из которых вышли советские и афганские офицеры. Тут же, подымая клубы дыма, подошла большая автоколонна, из машин начали высаживаться и строиться афганские солдаты.
— Интересно, что здесь затевается? — спросил Мисник. — Может, поэтому нас и задержали?
— Вполне может быть, — согласно кивнул головой Бунцев и, увидев, как в сопровождении двух бронетранспортеров к батальонной колонне приближается «Волга» генерала Дубика, подтянулся.
— Сейчас все станет ясно.
Из «Волги» вышли Дубик и Щербак. Они, загадочно улыбаясь, слушали доклад Бунцева о готовности батальона 1C выходу из города и занятии новых боевых позиций.
Дубик оглянулся на Щербака.
— Валентин Григорьевич, может, пока не прибыло афганское руководство, раскроем секрет?
— У меня у самого язык чешется. Давайте скажем. Смотрите, сколько смятения на их лицах.
— Ну, так и быть. Слушайте, товарищи командиры, новый приказ. — И, увидев, как Бунцев и Мисник достают из планшетов карты, сказал: — Занимать позиции вдоль дороги вашему батальону не надо. Принято новое решение. После короткого митинга ваш батальон направляется в Советский Союз. — Глядя, как медленно вытягиваются у офицеров лица, как они бледнеют, дрогнувшим голосом закончил: — На Родину, товарищи офицеры, едете, домой! Родные вы мои, поздравляем вас всех!
Леонову и Николаеву казалось, что события развиваются очень медленно. Их держали в Пешаваре уже который день, но разговора о выезде никто с ними не вел. Раз или два в день их посещал Миллер, и, когда он однажды утром приехал в очередной раз, парни поняли, что на базе что-то случилось.
Миллер был озабочен, осторожно расспрашивал, было ли им что-либо известно о готовившемся восстании. Но Леонов и Николаев вели себя спокойно и естественно, и Миллер решил, что они ничего не знают.
— Вы будете Миллера благодарить всю жизнь. Афганские пленные солдаты и офицеры, которых муджахеды держали на той же базе, где были и вы, смогли каким-то образом обезоружить свою охрану, напали на охрану советских пленных и всех ваших бывших сокамерников захватили в качестве заложников.
— Как захватили?
— Живы ли наши?
— Пока ничего не могу сообщить. Они захватили несколько зданий и отстреливаются. Видите, если бы ваши друзья согласились, как вы, на наши предложения, то находились бы сейчас в иных условиях и, самое главное, остались бы живы. — Миллер положил на стол несколько листов чистой бумаги и сказал: — Нам надо выполнить одну формальность, без которой нельзя оформить документы на ваш выезд. Напишите на имя правительства Великобритании просьбу о предоставлении вам политического убежища.
Солдаты предвидели этот момент, и перед ними стояла задача не клеветать ни на себя, ни на свою Родину, поэтомуначался заранее оговоренный спектакль. Первым начал Леонов.
— А что, без бумаги нельзя? — насупился он.
— А на основании чего вам дадут визу на въезд? Кстати, заявления должны быть мотивированы. Черкнете пару слов, что я, мол, покинул свою часть и добровольно сдался муджахедам, чтобы попасть в свободную страну. Ваши заявления никто, кроме чиновников, оформляющих документы, читать не будет, поэтому не беспокойтесь, ребята, пишите. Все будет хорошо.
Николаев, глядя на Леонова, растерянно сказал:
— Что же это такое, Антон? Если я напишу такую бумагу, то мои родители и младшие сестры станут семьей предателя. Нет, Антон, ты как хочешь, а я писать не буду. Лучше уж обратно в подземелье к душманам. По крайней мере, буду мучиться я один, а. не вся моя семья.
— Да, ты прав. У меня тоже дома мать, отец и сестры. Имею ли я право их подводить?
Миллер даже подскочил на своем стуле:
— Да вы что, ребята? О вас же уже доложили послу, сообщили в Англию. Думаете ли вы что говорите? Сегодня вечером с вами хотел встретиться английский лорд, член парламента. Вы подводите и себя и нас! Мы же поручились за вас, убедили, что вам можно верить!
— Нет, я не буду писать такой бумаги, — решительно заявил Леонов. — Отведите нас обратно в тюрьму. Что будет, то и будет.
— Да, это справедливо, — поддержал его Николаев. — Отведите нас к товарищам в камеру.
Миллер уговаривал, угрожал, обещал рай земной. Было видно, что он очень боится сорвать вербовку. Неожиданно он махнул рукой и выскочил из комнаты..
Алексей посмотрел на Леонова.
— Как думаешь, не переиграли ли мы?
Леонов молча пожал плечами. В неведении они просидели не меньше часа.
Миллер появился также неожиданно, как и убежал. Вместе с ним было двое мусульман. Миллер, кивнув на них, хмуро сказал:
— Они вас отведут к парикмахеру. Здесь недалеко, в следующем здании. Потом пообедаете, поговорим позже.
Парни пошли за двумя провожатыми и оказались в пыльной комнате. В углу было зеркало, напротив стоял — обшарпанный стул. На столике лежали ножницы, расчески, две Электрические машинки для стрижки, бритвенные принадлежности.
Худощавый, черноволосый, с маленькими усиками парикмахер натянуто улыбнулся и жестом указал Леонову на стул.
Антон сел, но изображение, которое он увидел в зеркале, заставило его вскочить. На него смотрел заросший, лохматый, дикий человек. «Неужели — это я?! Какой ужас!»
Парикмахер принялся за работу, и вскоре в зеркале появился коротко остриженный молодой человек с впавшими щеками и лихорадочно блестевшими, удивительной голубизны, глазами.
«Ну вот, дикообраз превратился в Кощея Бессмертного», — подумал он и пальцем указал парикмахеру на небольшие усики, которые тот оставил, наверное, по образцу своих: убери, мол!
