Перед ними раскинулись необозримые дали — холмы и горы, лесов было мало. Кругом серые глыбы камней и плеши горных вершин. На склоне одной горы виднелось несколько домов, а еще дальше, на самом изгибе гребня, вторая кучка домов, чуть больше первой. Какое-то село. Над ними зеленела роща, внизу расстилалась ровная долина, похожая на поле; они решили пойти низом, полагая, что там будет легче «снабжать армию продовольствием».
— До вечера дойдем, а то и раньше, — оказал Голый. — Жаль только, что нигде воды не видно. Конечно, будь карта, я бы сразу определил, где вода и прочее. На этом плато должна быть река. Это несомненно. — Он тронул рукой свою баклажку.
— Воду где-нибудь найдем, — сказал мальчик. — И роса есть, я уверен. Видишь, как все блестит!
— Эх, красота! Прямо паришь над горами!
Мальчик взмахнул руками.
— Полететь бы, а?
— Счастливые птицы. — Голый протянул руку вперед.
— Ну, а пока мы еще не умеем летать, спустимся-ка вниз и потопаем по камням, — сказал мальчик.
— Счастливые птицы!
Они начали спускаться козьей тропой. Скоро стало ясно, что эта тропа не самый короткий путь к селу — их сегодняшней цели. Потребовалось все их терпение, чтоб примириться с медленным пешим ходом.
— Говоришь, к ночи дойдем? — сказал мальчик.
— Бесспорно. А может, по дороге встретим другое село, может, мы его сверху не углядели. Почему бы здесь не быть и другим селам, кроме тех, которые можно увидеть простым глазом. Был бы бинокль, я бы точнее во всем разобрался.
Мальчик шел вперед, не слушая разглагольствований товарища. Казалось, он берег силы, мучительно собирая их по крохам. С тропинки, насмешливо присвистнув, вспорхнула птичка. Голый загляделся на нее, оступился и нечаянно сел на большой камень.
— О! Откуда ты здесь?
Мальчик пробирался вперед по камням.
— Послушай-ка! — сказал ему Голый.
Мальчик замер, расставив ноги на двух камнях и повернув к товарищу только голову.
— Послушай, что я тебе прочту, — продолжал Голый. — Послушай!
Прищелкивая пальцами и взмахивая рукой, словно перебрасывая мальчику слова, он заговорил, широко раскрыв глаза:
Не роняйте слезы, звезды,
Не плачь, матушка родная,
Не плачь, лес родимый,
Не плачь, сестра-печальница,
Не плачь, голубка тихая,
Ни над ним, ни надо мной,
Ни над хлебушка краюшкой…
Голый замолчал и, по-прежнему тараща глаза, ждал оценки.
— Ну? — сказал он.
— А ведь капли во рту не было.
— Вот ты свидетель. Могу так сколько угодно.
— Лучше не надо.
— Не бойся. Как ты думаешь, я поэт?
— Судя по ногам, вполне.
— Ты уверен?.. Ну что ж, продолжим путь по земле.
— Ну и ну, — сказал мальчик. — В поэзию ударился!
Вдруг послышалось гудение самолета. К северу от них, над венцом гор, мчались три «хейнкеля».
— Видишь, — сказал Голый, — есть люди, которые думают о нас. Не забывают. В конечном счете мы не так одиноки.
— Сейчас где-нибудь наших станут приветствовать.
— Вот, видал? Если подойдут к нам, дадим о себе весть из моей дубинки. Пусть думают, что здесь войска. Хитрость на войне — великое дело. Один мост на Неретве [2] чего стоит.
Где-то на северо-западе раздалось несколько орудийных залпов; затем послышались разрывы бомб.
Поводов для размышлений было больше чем достаточно, и бойцы молча продолжали свой путь по камням.
Вначале они шли по обрывистым склонам горного отрога. Каменные завалы и заросли позволяли старику идти незамеченным. Но скоро они вышли на открытый склон, спускавшийся в узкую долину, и тут старик с торбой возник за ними темной движущейся точкой. Но они редко оборачивались и заметили его, только подойдя к самой долине, когда Голый стал оглядывать окрестности.
— Идет за нами, — оказал Голый.
— Разве запретишь ходить по своей земле! — сказал мальчик.
— Да, он здесь родился. Это его земля, пусть ходит. Бойцу нельзя терять терпения. Да и вообще никому нельзя.
Мальчик в совершенном изнурении опустился на камень. Тяжело дыша, он сидел нахохлившись, как больной птенец.
Старик медленно и робко приблизился к ним.
— Не бойтесь, — сказал он.
— Садись, садись и помоги нам разобраться, — сказал Голый. — Путь наш не безводная пустыня, не дикая тропа, не вопль умирающего, но, дедуся, и не ослиное терпение.
Старик вздохнул.
— Может, и повезет. Еще и в живых останемся… Нет! Молчи! Хватит.
Старик раскрыл рот, наморщил лоб, будто вот-вот заплачет, и скрипнул зубами. Потом вытащил трубку, продул ее и снова сунул в карман. Еще некоторое время руки его искали дела, но наконец он успокоился и стал, как и бойцы, пристально вглядываться в противоположный склон.
Перед ними была узкая долинка, или, лучше сказать, высохшее русло древнего потока. Местами, среди бурьяна и осоки, еще белела галька. Но воды не было. По другую сторону русла поднимался невысокий пологий холм, весь как на ладони — каменистый, с редкими деревьями и кустами. Справа он переходил в цепь отрогов и круч. Холм этот, каменистый, безликий, запечатлелся в их сознании скорее ясной пословицей, чем мудреной загадкой. Сразу за ним следовали другие ущелья, хребты, теснины, отроги, стремнины, пропасти, склоны, седловины, кряжи.
Пожалуй, глядели они на противоположную сторону долины для того лишь, чтобы как-то оправдать свое бездействие. В сущности, они отдыхали. Кукурузная каша камнем лежала в желудке, далеко им было до легкости птиц. Голый то и дело бросал беспокойный взгляд на мальчика. Странная, болезненная гримаса искажала его бледное, совсем еще детское лицо, глаза смотрели в одну точку отсутствующим взглядом.
— Ну что ж, одолеем и эту груду камней, — сказал Голый, потом, ударяя себя по колену, спокойно продолжал: — Главное — не спешить. Время у нас есть, пространство тоже. Смотри… Все это наше! А здесь у нас есть… — Он вытащил кукурузную лепешку, отломил кусочек и протянул мальчику: — Ну-ка, попробуй, съедобно? Мне что-то не хочется. Если не съедобно, надо выбросить, чего зря карман оттягивает… Попробуй, сделай милость.
Мальчик с трудом разжал губы.
— Не хитри.
Голый испуганно глянул на него. Разделил желтую лепешку пополам, свой кусок сунул в рот, а другой поднес к самому носу мальчика. Тот взял его губами.
— Жуй, жуй хорошенько. Вполне съедобно, — сказал Голый.
— Беречь надо, — сказал мальчик.
— Возьми и ты, — предложил Голый старику.
— Нет, нет, что ты. Я не хочу есть.
— Ну, тогда знаешь что, — сказал Голый, — пойдем-ка мы полегонечку дальше.
— А я? — спросил старик.
Они не слышали его вопроса. Мальчик с готовностью встал. И зашатался.
— Я понесу его винтовку, — попросил старик. — Ему будет легче прыгать по камням.
Голый снова озабоченно взглянул на паренька. Но тот, ни слова не говоря, стал спускаться в долину.
Старик не тронулся с камня. Он сидел и грустно глядел им вслед.
Голый обернулся:
— Жди нас в селе! Мы скоро придем.
Старик открыл рот и, не спуская с них глаз, ждал, пока они спустятся в долину. И только когда они были на середине долины, крикнул:
— Я бы проводил вас…
Они не обернулись. Голый лишь махнул рукой. Старик сидел на камне, не в силах оторвать от них взгляда, как от лодок, что уходят все дальше в море.
Бойцы поднимались на холм…
* * *
На холме было овечье пастбище. Камней попадалось немало, но между ними росла трава. Встречались и ровные коврики зеленых лужаек. Тянет к себе эта мягкая постель, манит приклонить голову, глаз от нее не отведешь!
Надо было разузнать, что скрывается за холмом. Голый не слишком доверял словам старика; старику хотелось навести их на противника, чтоб получить винтовку, а они как раз не были расположены к стычке с каким-нибудь сытым батальоном. У них была своя дорога. И голова шла кругом от своих забот. Особенно у Голого. Все чаще он оглядывался на мальчика.
— Иди первым, — оказал он ему, подумав про себя: «Еще отстанет, а я не замечу».
Ему тоже нелегко было тащить на плече свою железную дубинку. По всему телу растекалась слабость, колени дрожали. В глазах мельтешило, и он напрягал все силы, чтоб не споткнуться о камень или какую другую неровность.
Слишком многое обещал холм. И это подстегивало. Старика он не хотел спрашивать, тот непременно вызвался бы их провожать. А Голому упорно казалось, что этот многообещающий холм, словно постепенно поднимая перед ними завесу, откроет им нечто живое и яркое. Казалось, за ним лежит чудесный мир.
Он умерял шаги, стараясь идти в ногу с мальчиком. Делал вид, что идти быстрее просто ни к чему, и не сводил глаз с маленьких, покривившихся, стоптанных ботинок — на одном не было носка, на другом каблука; они неуверенно стучали по камням и неслышно ступали по траве.
