— Прошу простить меня, святой отец, — почтительно вмешался в разговор Абдурахим. — Разве первоначальный план изменился? Ведь мы должны были послать джигитов в Кассан-Сай.
Миян Кудрат Хозрет помрачнел. Несколько мгновений он сидел молча, перебирая четки. Затем, понизив голос, заговорил:
— По воле аллаха не все сложилось так, как мы рассчитывали. Доблестный Насырхан-Тюря вчера в полдень победоносно занял Кассан-Сай. К вечеру его войска увеличились бы вдвое с подходом отряда курбаши Истамбека. Но красные дьяволы успели подбросить несколько тысяч красноармейцев. Джигиты доблестного Насырхана дрались, как львы, нанося врагу неисчислимые потери. Насырхан-Тюря несколько раз сам водил в атаку своих храбрецов. Но силы были слишком неравны. Доблестному Насырхан-Тюре пришлось отступить, а затем в Кассан-Сай ворвались красные дьяволы и начали свое кровавое дело. Они разграбили Кассан-Сай и зарубили множество правоверных, виновных лишь в том, что они родились мусульманами и приветствовали приход доблестного Насырхана.
— Ой, бой!.. — горестно воскликнул мулла.
Остальные молчали, подавленные неприятным сообщением.
— Где же сейчас находится Насырхан-Тюря со своими воинами? — первым нарушил тяжелое молчание Шадыбай.
— Воины газавата после жестокой битвы с неверными в полном порядке отступили из Кассан-Сая. Наши потери незначительны — человек пять-шесть, не более. Население Кассан-Сая со слезами на глазах провожало борцов за веру и почти поголовно хотело уйти вместе с ними. Но доблестный Насырхан-Тюря мудро разрешил присоединиться к своему отряду только тем, кто имеет оружие и хорошего коня. И все же его силы после боя значительно пополнились. Сейчас он находится в горах Хазретша и готовится к будущим победоносным боям.
Миян Кудрат Хозрет внимательно оглядел угнетенных собеседников и заговорил — теперь уже резко, властно:
— Победы и поражения неизбежны в той великой войне, которую мы начинаем. Пока что отряд доблестного Насырхана — всего лишь небольшой комок снега, но он лежит на самой вершине покрытой снегом горы. Сейчас этот шар начинает медленно катиться с вершины горы вниз, от него отлетают и пропадают бесследно целые куски. Но в то же время он сам с каждым шагом становится все крупнее, обрастает новыми пластами снега и в конце концов рухнет с гор в долины, сметая все на своем пути. Мы должны всеми силами наращивать величину этого снежного шара, ускорять его движение вперед, быстрее превращать его в лавину. Только эта лавина может спасти нас от неверия и красного разврата, грозящего полностью уничтожить ислам.
Ведь поражение Насырхана будет означать полную победу коммунистов в Ферганской долине. Вы, уважаемые люди, превратитесь в презренных париев, и ваш вчерашний батрак в награду за ваши отеческие заботы о нем плюнет вам в лицо. В кишлаках не будет дехкан, будут только колхозники. Не будет богатых, средних или маленьких хозяйств, будет одно колхозное хозяйство, куда войдут все земли, в том числе и ваши земли, уважаемые. Земли, доставшиеся от дедов или приобретенные в результате неусыпных трудов. Вы понимаете, что это значит? У вас не останется более правоверных прихожан, мой дорогой мулла. В вашем прекрасном доме, Шадыбай, разместится контора колхоза, а сам вы вместе с почтенным Камчинбаем, у которого тоже отберут сады и земли, будете высланы из Ферганы куда-нибудь на север, в холодную Сибирь.
По мере того как Миян развивал свою мысль, лица его собеседников стали принимать все более жесткое выражение, глаза загорелись недобрым огнем. А Миян, довольный произведенным впечатлением, продолжал:
— Мы не будем одиноки в своей священной борьбе. Как только зажженное вами пламя разгорится, к нам на помощь придут мусульмане Афганистана и Кашгара, к нам на помощь придет великая Англия. Государственные мужи Англии, верные наши друзья, всегда поддерживали нашу борьбу с русскими. Достопочтенный Эффенди, прибывший сюда со мною, проделал большой и опасный путь, чтобы передать нам привет наших английских друзей, — благосклонно указал Миян на усатого мужчину. — Военный опыт Эффенди будет очень полезен нашему доблестному Насырхану.
Во время панегирика в честь Англии второй, более молодой спутник Мияна сидел нахмурившись, явно недовольный и обиженный. Заметив это, Миян Кудрат Хозрет спохватился и тем же благосклонным тоном продолжал:
— Отвага наших борцов за веру вызвала симпатию многих офицеров старой русской армии. Уважаемый Игнатий Гунбин, — указал Миян на второго своего спутника, — до революции — большой офицер, почти генерал, приехал сюда, чтобы установить связь с нашими друзьями в России и за рубежом, в Европе.
Все были поражены. Только Шадыбай недовольно проворчал:
— Как же так, газават против русских — и русские помогать будут…
— Не все русские стали коммунистами и хотят строить колхозы, — успокоил его Миян. — Если русский ненавидит коммунистов, он наш друг. А почтенный господин Гунбин к тому же не совсем русский. Он почти наш единоверец — крещеный татарин.
— Я из Казани, — объяснил Гунбин. — В детстве меня звали Абдуллой.
— Завтра они с надежным проводником уйдут в отряд доблестного Насырхана-Тюри. Необходимость помочь этим двум нашим друзьям пройти сюда, не вызывая подозрений ГПУ, и послужила причиной моего приезда к вам.
— Соблаговоли, святой отец, выслушать просьбу своего верного слуги, — склонившись перед Миян Кудрат Хозретом, попросил Абдурахим Нурмухамед.
— Говори, — милостиво кивнул Миян.
— Разреши вместе с этими почтенными господами направить еще одного джигита.
— Что за спешка? — удивился Миян. — Уйдет в другой раз.
— Это опасно, святой отец. Молодого джигита ищет ГПУ. Бежал от расстрела.
— Бежал от расстрела… из ГПУ, — изумился мулла. — Такое может совершить только человек, особо избранный аллахом.
— А надежен этот джигит? Не выдаст? — заколебался Миян.
— Он сын Мухамеда Палвана. Его отец был любимым курбаши Рахманкула, да примет его аллах в селениях праведных.
— Видать, на самого Мухамеда Палвана милость аллаха не распространилась, — лукаво поблескивая глазами, елейным тоном проговорил Таджибай. — Не удалось ему, бедняге, удрать от ГПУ. Сынок-то более смекалистым оказался.
— Мухамед Палван? — укоризненно взглянув на Шадыбая, проговорил Миян. — Помню, помню. Славный был воин-мученик за веру. Хорошо. Пусть сын мученика идет вместе с господами. Я упомяну о нем в своем послании к Насырхану.
— А не пронюхает, святой отец, ГПУ об истинных целях вашего приезда сюда? — внешне почтительно, но с большой долей иронии спросил Мияна Шадыбай.
— ГПУ знает, что я здесь, — сделав вид, что не замечает иронии, ответил Миян. — Официально я поехал для того, чтобы уговорить Насырхана сдаться и распустить воинов по домам. Но, — с лукавой усмешкой добавил он, — я не мог разыскать доблестного Насырхана, и потому моя поездка оказалась безрезультатной.
Все захохотали. Переждав смех, Миян сказал, поднимаясь с ковра:
— Мы порядочно засиделись. Почтенному хозяину пора отдохнуть.
— Прошу вас, святой отец, — склонился перед Мияном Абдурахим. — Для вашего отдыха все приготовлено.
Поддерживаемый под руку Абдурахимом и муллой, Миян Кудрат Хозрет вышел из комнаты. Следом за ним потянулись на отдых и остальные гости.
Проводив глазами торжественно шествовавшего через комнату Мияна, Тимур отошел от отверстия в стене. Тело, долгое время скрюченное в неудобной позе, ныло.
«Все идет как надо, — подумал Тимур, размахивая руками и наклоняясь, чтобы размяться. — Если Миян упомянет обо мне в своем письме к Насырхану, это обеспечит мне полное доверие Насырхана. Да, все идет хорошо, даже лучше, чем мы рассчитывали».
И все же сердце Тимура сжималось от предчувствия близкой и неотвратимой опасности. В самом деле, до сих пор он в любую минуту мог уклониться от беды. Достаточно было свернуть с безлюдных межкишлачных дорожек на магистральную большую дорогу, контролируемую конниками Лангового, и он оказался бы в полной безопасности. Да и в любом, самом захолустном кишлаке он, в случае нужды, успел бы укрыться у людей, на которых мог полностью рассчитывать… Но с завтрашнего утра ничего этого не будет. С завтрашнего утра он полностью отрежет себе все пути отхода, на долгое время надев на себя личину басмача, слепо ненавидящего коммунистов…
Тимур тяжело вздохнул. Надо — значит, надо. Хорошо, что под халатом и рубашкой, согретый теплотой тела, притаился до поры старый, верно послуживший еще его отцу, наган. Если все же придется держать последний бой, этот надежный друг не подведет. А если в эту минуту поблизости будет Насырхан, уж тут-то Тимур промаху не даст. Первую пулю получит старый шакал. Промаха не будет.
