Он скачет вдоль границы, а ему навстречу, смешиваясь с каким-то потаенным ощущением вечной тревоги, мчатся воспоминания. Вот здесь диверсантка перешла границу ночью, присыпая свои бороздки — следы от специальной обуви сухой землей, которую несла в халате. Почти невозможно было отличить ее следы от следов черепахи, которая оставляет позади себя почти такие же бороздки,
И вот здесь диверсанты пытались перейти по халатам.
А в этом месте границу пересекли туда и обратно, прошли полкилометра вдоль границы и потом снова перешли ее, заметая свои следы метелкой.
А вот здесь переходили на подковах задом наперед, а здесь — на ходулях, а здесь-прячась за баранов, а здесь…
Только задумайся, и вся граница — граница воспоминаний, граница призраков, граница преступлений, хитрости и подвига.
Василий Иосифович может нащупать след по отпечатку, по оброненной бумажке, окурку, спичке, по пуговице и нитке, по крошкам еды, по согнутой ветке, по опавшему листку, по запаху. Сейчас все это представляется не главным- так это вошло в плоть и кровь. Сейчас его беспокоит этот орел, убивший кобру и почему-то не приземлившийся на своей сопке.
И как-то сразу вспомнил он: именно здесь, в поисках лучшей жизни, перешли, спасаясь от бая, шесть избитых крестьян. Один из них слезящимися глазами смотрел на Алексеева, его изможденное лицо было тупым от усталости и горя, его синяки проглядывали сквозь нищенские лохмотья…
Потом выяснилось, что именно этот бедняк- опытный диверсант, знает французский, английский, немецкий и фарси. Блестяще владеет русским. Во тьме на окрик не ранит из пистолета, а убивает.
Но почему волочилось это?.. А то вдруг ясно возникла схватка или точнее безмолвный поединок с таким же, как тот «бедняк», опытным разведчиком…
Алексеев знает самбо, бокс, он на ходу соскакивает с коня и на ходу вскакивает в седло, он с двадцати пяти метров сходу стреляет без промаха в спичечный коробок… Он многое может, многому научил своих пограничников, и еще сегодня ночью радовался их умению маскироваться. Ведь конь чуть не наступил тогда на уши овчарке, и она не зарычала…
Но почему сегодня такое тревожное состояние, словно воздух не только прокален солнцем, но и предчувствием беды?
Вернувшись на заставу, Алексеев не спешившись приказал усилить н^ряд вблизи Орлиной сопки. Он проследил и за тем, кого посылают. В наряд были посланы два пограничника. Зимой, преследуя группу нарушителей, сбросили они с себя сапоги, шапки, телогрейки и на морозе босиком, раздетыми настигли вооруженных диверсантов.
На пороге дома появилось синее платье. Жена. Она молчала. Ее удивили сегодня его особенно черные под короткими выгоревшими бровями небольшие, но очень яркие и очень грустные глаза.
Василий Иосифович спешился и, передав подоспевшему бойцу поводья, направился к жене. Сбоку на тропе, то ли приветственно, то ли угрожающе хлопая крыльями, восседал орел. «Какая-то смесь римского императора и разбойника», — снова подумал о внешности орла Василий Иосифович и пошел теперь к нему, с. улыбкой взглянув на жену. Та успокоенно улыбнулась. Сложила руки на груди, полюбовалась точной походкой мужа, его собранностью и силой..,
«Уж если к Чижику идет, значит, ничего, значит все более-менее спокойно», — подумала жена и успокоенно улыбнулась. Она с благодарностью вспомнила бойцов, поймавших, а потом и приручивших молодого орленка. Бойцы дали ему кличку Чижик, и орел прижился на заставе, особенно облюбовав себе тропинку, ведущую к солдатской кухне, где повар потчевал юного пленника сырым мясом.
Сперва жена Алексеева побаивалась Чижика, его зловещих когтей и змеиных глаз. Но после одного случая, хотя орленок вырос и превратился в настоящего орла и его свирепый вид пугал незнакомых людей, жена Алексеева полюбила Чижика. После того случая.,.
Вот Вася подходит к Чижику, гладит его, как котенка, по голове, и гроза небес и песков — орел трется клювастой головой о ладонь офицера…
После того случая.,.
Перестраивали заставу, жили в палатках, дочурка только на ножки встала, только начала ходить, а тут кобры заладили приползать на заставу. Девочка потянулась к змее, приняв ее за игрушку, хотела погладить, кобра взвилась в боевую позицию, ее шея раздулась, капюшон расширился, змея зашипела, готовая кинуться на ребенка. А девочка заливисто расхохоталась. На ее смех мать выглянула из палатки и обмерла, увидев кобру, нацелившуюся на дочку… И в это время Чижик откуда-то сбоку и сверху пал на кобру, одновременно всаживая ей в голову клюв и стискивая ее точно металлическими когтями.
— Кыш!.- махнула девочка на Чижика, который помешал ей забавляться игрушкой…
Василий Иосифович с улыбкой даже приподнял Чижика на руках, и Чижик важно принял эту ласку.
Но вдруг орлиный клюв словно непроизвольно повернулся в сторону далекой Орлиной сопки, и птица тревожно всплеснула огромными крыльями. Алексеев проследил за ее взглядом. По дороге к заставе мчался пограничник, распластав в галопе коня.
Алексеев опустил орла на землю.
— Пожар! -осаживая коня, крикнул пограничник. — От Орлиной сопки с той стороны. Ветер к нам!
— Заложить добавочные секреты на левом и правом флангах! — приказал Алексеев. А сам он во главе восьми пограничников ринулся навстречу пожару. Не пустить огонь, не дать выгореть пастбищам.
На конце длинных палок закреплены метелки. Пряча под правую руку лица, чтобы не обгорели, пограничники ударяли метелками под корень, срывая огонь, сбивая, стремясь задушить его.
В пятидесятиградусную жару, под испепеляющим солнцем, ночью и днем несколько километров они шли вдоль полосы огня. А ветер тянул пламя в сторону заставы. Огонь уже приблизился на два километра.
Кончилась вода. Падают люди. Нет сил встать.
Но, превозмогая слабость, начальник заставы встает. Встают, напрягая последние силы, и бойцы.
Наконец в брезентовых ведрах привезли воду. Прибывшие тех, кто уже не мог встать, поили на земле, а потом бросились тушить пожар.
Слышно, как холодно и предсмертно ржут на привязи кони. Кони на заставе чуют огонь.
А пламя, гудя, перескакивает с сопки на сопку. Вот уже унесли детей.
Сквозь огонь как вихри проносятся кони.
А глаза бойцов темнеют от усталости. Обвисают руки. Разжимаются пальцы, выпадают метелки. Голова кружится, временами уходит сознание, а возвращается — и видишь все ту же идущую по пояс в дыму и наступающую на огонь фигуру Алексеева.
Душит гарь. Сверху на бойцов обрушивается нестерпимо палящее солнце. Оно бьет в глаза, и хочется метелкой сбить это солнце и подмять его…
Но Алексеев идет, падает, шатаясь поднимается, и снова идет на огонь. И один за другим, падая и вновь поднимаясь, идут за командиром бойцы.
На левом фланге пойманы нарушители, пытавшиеся отвлечь внимание пограничников этим пожаром. Один диверсант взят на правом фланге.
Ведут на заставу задержанного диверсанта.
Пожар потушен. Бойцы осматриваются и видят своего командира на коне. Глаза его ясны.
— А как наш Чижик? — смеясь спрашивает Алексеев, но это ему кажется, что он смеется. Брови и веки опалены, одежда прожжена, голоса почти нет, губы потрескались. Эти дни и ночи пожара глубоко запали в морщины лица. Алексеев смотрит на своих бойцов, покидает седло, проходит, одного обнимая за плечи, другого даже погладив по голове, как гладят ростки…
И вдруг Алексеев думает: такие простые ребята, а сколько смогли..,
И он смотрит на спасенные пастбища, на бойцов, на жену.
А она словно видит его впервые, впервые за столько лет, и впервые думает: как глубоки и притягательны его глаза. Глаза, скрывающие боль.
— Вот-вот будет цунами! Ждите наших сообщений, держите все наготове!
— Слушаюсь, товарищ подполковник! — майор Заржевский положил телефонную трубку. Цунами! Волна — двадцатиметровый гигант со скоростью от четырехсот до восьмисот километров в час. Цунами сметает все, корабли выбрасывает на пирс, смывает поселки…
Майор посмотрел на телефонную трубку, потом позвал:
— Дежурный!
Но тут судорожно зазвонил телефон.
— Товарищ майор! Это капитан Карпов. Плохо, очень плохо с женой!
— Товарищ майор, дежурный по заставе!
— Погоди, — остановил его майор. — Эго я не тебе, Карпов. Сообщи по комендатуре, чтобы были готовы к цунами*
Дежурный козырнул и исчез.
— Сообщить по заставе! — приглушенно долетел до майора голос Карпова. — Цунами ожидается. Быть наготове. Детей и женщин — в горы!
— Слушаю вас, товарищ капитан! Плохо с женой? Возьмите сани, фельдшера, двух солдат. Везите к дамбе! — Майор вышел из своего кабинета, миновал коридор и открыл дверь комендатуры.
