- Что-что? - переспросила Тоня.
- Сегодня вызвал и предложил подумать… Предложил подумать о пенсии, мать.
- Тебе предложили? Да ты что, не в себе, что ли? - вскрикнула Тоня и повернула к себе лицо Павла. В его глазах она увидела слезы. - Да кто же это посмел? А? Да как ему не стыдно!…
- Загубисало. Вызвал сегодня и говорит: заводи, Павел Сергеевич, пенсионную книжку, пробил час уходить па покой…
Мальцев встал, взял со стола папиросы, чиркнул спичкой так, что серная головка огненным шариком отлетела в сторону, закурил.
- Да как же это он… как же? - Тоня заплакала, Павел рассказал все по порядку. Оказывается, уже несколько дней Мальцева обхаживал командир звена Федорович, воевавший с Павлом раньше в Заполярье, а теперь переведенный на Юг. По поручению Загубисало он «готовил» Мальцева к разговору о его демобилизации. Издалека, намеками Федорович давал понять Павлу, что он, хорошо повоевав, имеет право на заслуженный отдых, что его заменит молодежь, а он будет помогать ей расти, как ветеран, как летчик-вояка, приходя в полк на досуге. Павел огрызался, говорил Федоровичу, что без неба у него никакой жизни не будет и пусть, мол, он заткнется со своей демобилизацией. Если в войну добился разрешения летать, специальный самолет для него сделали, так разве он не может служить в авиации в мирное время?
- Нет, ты мое сердце больше не береди, иначе худо будет! - сказал Павел сгоряча.
- Как это так, худо? - вскипел Федорович. - Угрожаешь? А еще командир!
- Да, командир, - спокойно ответил Павел. - Но ведь ты ерунду порешь, потому и говорю так.
- Как это «ерунду»? - еще больше ощетинился Федорович. - Да знаешь ли ты…
- И знать не хочу, - перебил его Павел. - Прошу больше не напоминать мне о запасе. Слышать не хочу.
- Ну что ж, товарищ Мальцев, - пригрозил Федорович. - До встречи у Загубисало. - Он резко повернулся и направился к штабу.
А через несколько минут запыхавшийся посыльный вызвал Мальцева к командиру.
Павел явился, доложил. Загубисало принял его не сразу. Он приказал обождать в приемной. В кабинете командира находились Федорович и замполит Бортов. Но вот дверь открылась, и Павлу разрешили войти.
Не пригласив сесть, Загубясало перешел в атаку:
- Что же это вы, Павел Сергеевич, подчиненному угрожаете?
- Не понимаю вас, товарищ командир, - сказал Павел.
- Что ж тут непонятного. Вот Федорович только что в присутствии Бортова доложил, что вы ему угрожали…
- Ничего подобного, - не удержался, перебил Павел.
- Товарищ Мальцев! - строго крикнул Загубисало, - вы что, старинку решили вспомнить?!
- То есть, товарищ командир? - насторожился Павел.
- Хоть вы и далеко были, Мальцев, но проказы ваши вот здесь все зафиксированы. - Загубисало потряс папкой. - Если забыли, я вам напомню, Мальцев.
- На память еще не обижаюсь, товарищ командир.
Загубисало обратился к Бортову и пренебрежительно сказал:
- Этот ас выкидывал на Севере такие штучки, только ахать приходится. Не так ли, Федорович, ведь вы там служили?
- Точно, товарищ подполковник.
- Ну, скажем, приехали как-то на Север артисты, один из них, не то Казин, не то Мазин, петь отказался, простудился, голос сел, - продолжал Загубисало. - Так знаете, что этот хлюст отчубучил? Явился в клуб, схватил этого артистика за шиворот, выволок на сцену и приказал петь. Да, да, приказал петь. Тот отказывался, возмущался, но все же запел. Правда, на первых же нотах петуха пустил, но пел…
- Был такой случай, - согласился Павел, глядя в пол, - А что ж он, гад несчастный, артачился? Ребята изголодались по песне, все бои да бои. А он приехал и… на бюллетень. Ну ребята и попросили меня поговорить с ним по душам. Пришел я к артисту, добром попросил повеселить ребят. А он хватается за горло, побаливает малость, говорит. Тогда я сбросил с себя ботинки, показал на протезы, повертел ими перед его носом и спросил: «А у меня не побаливает, думаешь, вот эта культяпка? Иди и пой, говорю ему. Война требует жертв, а сердце - песню». Пошел. За шиворот его я, конечно, не брал, товарищ Загубисало, это кто-то присочинил, но дал понять… И он запел, чертяка, не петухом, а соловьем запел, да еще и приплясывать стал, помните, как Макс - растратчик ресторана из картины «Заключенные».
Федорович и Бортов рассмеялись. Загубисало нахмурился еще больше, недовольный ходом разговора. Повернувшись к окну, он сказал:
- Ну и схватили за это десять суток «губы».
- Правда ваша, товарищ командир, отсидел. А генерал Головкин до срока выпустил, посмеялся и говорит: «Бросайте ваши глупые шутки. Не то рассержусь и на полную катушку врежу».
- Так вот, очевидно, Мальцев, вы и вспомнили про эту старинку. Ведь вам Федорович о деле говорил, а вы с угрозой…
- Никто ему не угрожал, товарищ командир. А что касается его разговоров, то это напрасно он. Это не его ума дело.
- Как не его? - возразил Загубисало. - Он по моему поручению действовал. Пробил час, товарищ Мальцев, надо идти на покой. Ведь даже здоровых, полноценных людей увольняем.
- Это мне на покой? - тихо спросил Павел и тут же добавил: - Да вы шутите, Кирилл Прокофьевич!
- Это почему же я должен шутить? Что я вам мальчик или командир?
- Я в запас не хочу. Вы знаете…
- Но приказ…
- Он не для меня. Я в войну добился отмены всех приказов и стал летать. И сейчас добьюсь, если вы поставите вопрос…
- Но ведь это делается для того, чтобы лучше было тебе… вам, - переходя на более умеренный тон, проговорил Загубисало. - Ведь вам надо сохранять здоровье. А летное дело, сами знаете, тяжелое. Тут ж здоровому трудно справляться. А вы будете загорать на пляже, любоваться красотами природы, удить рыбку. Ну чем не жизнь?
- Что ни говорите, Кирилл Прокофьевич, а запас не для меня. Я рожден летать и буду летать. Греть животик на пляже - дело будущего. А рыбки я наловлю и в выходной день. Так что очень прошу не ставить вопрос о моем увольнении.
Павел заметил, как на скулах Загубисало заходили желваки. Он нервничал. Чувствовалось, что вот-вот сорвется и накричит, а то, может быть, в припадке гнева и выгонит из кабинета.
- Вот что, товарищ капитан, - сказал Загубисало, строго глядя на Павла. - Езжайте домой, посоветуйтесь с женой, хорошенько подумайте, а завтра доложите. Но помните, выхода нет.
Павел сжал палку, сжал так, что пальцы правой руки побелели. Выпрямился, щелкнул каблуками, отрапортовал:
- Есть, подумать, товарищ командир. Но завтра я скажу то же самое, что сказал теперь.
- Идите! - махнул рукой Загубисало.
- Слушаюсь! - Павел повернулся и вышел из кабинета. Пошатываясь, он направился к автомашине, стоявшей недалеко от штаба. Загубисало смотрел на широкую, немного сутулую спину Павла и думал: «Вот, черт упрямый, недаром он заставил того артистика петь». Повернулся к Федоровичу и Бортову.
- Видели, каков фрукт! Идите, Федорович. - И, помолчав немного, спросил Бортова: - Какое ваше мнение, Иван Сидорович?
- Этого приказом не возьмешь.
- Как это приказом не возьмешь? - возразил Загубисало.
- Очень просто, Кирилл Прокофьевич. Поставьте себя на его место - и вы сразу же другое заговорите. Он же - герой. Восемнадцать фашистских самолетов угробил. Звезду заслужил… И с женой у него что-то не ладится - после родов плохо себя чувствует. Надо повнимательнее отнестись.
- Посмотрим, - неопределенно буркнул Загубисало, дав понять, что разговор окончен.
Бортов вышел из кабинета и направился домой.
По настоянию майора Бортова Павла назначили штурманом наведения. Бортов уговорил его пойти на эту должность. Это было верное решение. Посадить такого летчика, как Мальцев, на пункт управления - полезное дело. Павел имел опыт, разбирался в тактике воздушных боев, хорошо чувствовал маневр. Такой штурман быстро найдет общий язык с летчиком, выполняющим задание, и сноровисто, с наиболее выгодного направления наведет его на цель. Какой командир не захочет иметь толкового летчика на командном пункте?
Загубисало представление о назначении Павла подписал неохотно, с оговоркой, что он идет навстречу комиссару - так он по старой привычке называл своего замполита Бортова, которого, кстати, немножко побаивался. «Бортов - человек крутой, стукнет в верха - и поминай, как звали», - сказал как-то Загубисало Федоровичу.
Но Бортов никуда и никогда «не стукал». Он был просто прямым и честным коммунистом, который ценил человека, вникал в его дела, радости и огорчения. Его сердце всегда было открыто для людей, какое бы положение они ни занимали. К Бортову шли днем и ночью, шли все, кому хотелось поделиться с ним радостью, излить свою печаль: пусть и об этой печали знает замполит, легче будет одолевать невзгоды.
Пришел к Бортову и Павел Мальцев. Вошел в кабинет без стука, как к своему, родному. Сел па диван, вынул папиросы, помолчал.
- Я знал, что ты заглянешь, - сказал Бортов, поднимаясь из-за стола. Подошел к Павлу, взял предложенную папиросу, щелкнул зажигалкой, дал прикурить Мальцеву, сам прикурил. - Трудно спалось? - спросил и выпустил куда-то в пол струйку дыма, разогнал ладонью.