Ознакомительная версия.
— К нам, товарищ лейтенант?
— Не «к нам», а «стой, кто идет? Пароль!» Вояки чертовы!
— Стой, кто идет? — решил исправиться часовой.
— Поздно, рядовой, уже пришел.
— А все-таки… пароль.
— Вот так и дрессируй вас на свою голову. Пароль — «Сокол». Где комендант?
— Тутычки.
— «Тутычки»? Божественно! Называется, подготовили-мобилизовали!
— …Это да, согласен: наглеют, сволочи, наглеют… — довольно невозмутимо признал командир отдельного батальона и он же комендант отдельного участка укрепрайона майор Шелуденко, выслушав короткий доклад лейтенанта. И тот понял, что стычки с диверсантами и вражескими разведчиками для майора уже не в новинку.
— Нужно срочно создать истребительные отряды.
— Какими силами? Разве что вывести и погубить гарнизоны дотов, чтобы потом без боя сдать весь участок укрепрайона?
— Но ведь должны же были создать истребительные роты из местных добровольцев.
— И наверняка создали. Вот только где они теперь — эти «истребительные роты»? Немцы потому и наглеют, что в некоторых местах, севернее и южнее Подольска, наши войска уже отходят на левый берег. А значит, два-три дня и… — Он прочел содержащийся в пакете приказ и, отодвинув планшет мотоциклиста подальше от себя, несколько минут сидел с закрытыми глазами, словно уснул.
— Вам надо бы отдохнуть.
— А кто возражает? Давай-ка выйдем из этого бетонного короба, — медленно приходил в себя майор. — Успеем еще, насидимся. Честно говоря, я тебя, лейтенант, очень ждал.
— То есть, вас уже предупредили?
— Связь пока действует. Примешь основной дот, 120‑й, он у нас «Беркутом» значится. Расположен почти напротив моего оборонного узла, то есть в центре, узловой он у нас. Так что на тебя и надежда. Особенно в первые часы, особенно в первые, понимаешь? Пока наши гарнизоны пообстреляются да приноровятся к действиям в окружении.
— Считаете, что наши войска уйдут, оставив нас в окружении?
— А у них не будет выбора. Когда встанет вопрос: «Кого обрекать на окружение — всю группу войск или гарнизоны дотов?», конечно же пожертвуют гарнизонами. Такие доты создаются для тех, кто обязан сковывать врага, сражаясь в окружении. Для смертников они, лейтенант, для смертников…
Майору было за сорок. Худощавый, длинные, бочкообразно изогнутые ноги, жесткие седоватые волосы и жесткий взгляд усталых молочно-серых глаз…
Хотя особой выправки у Шелуденко вроде бы и не замечалось, однако манера поведения и привычка говорить резким приказным тоном сразу же выдавали в нем кадрового офицера. Для Громова это было важно. Несколько последних месяцев ему пришлось читать лекции для офицеров, призванных из запаса, и у него выработалось довольно стойкое предубеждение против этих «партизан-запасников». Конечно, среди них тоже случались, по гражданским представлениям, люди довольно толковые и даже смыслящие в военном деле, но получать приказы Андрей все же предпочитал от кадрового офицера.
— С обстановкой в укрепрайоне штабисты тебя, конечно, знакомили? — спросил майор, первым выходя из мрачного сыроватого подземелья.
— Не до меня там сейчас. Выслушали рапорт, проверили документы — и сразу сюда. Раз ты специалист по дотам — сам на месте и разбирайся.
— Но ты действительно… специалист, — неожиданно усомнился майор, — или так себе? Попал в «дотчики» — потому что приказали?
— Вообще-то война проверит. Но определенная подготовка имеется.
— Вот и по телефону сказали, что с системой укрепрайонов ты вроде бы знаком. Потому и интересуюсь: знаком или нет?
— Да вроде бы… Сначала в училище натаскивали, потом командировали в группу офицеров, которых готовили к обязанностям комендантов дотов.
— Во как! А вот у меня такой подготовки не было.
— Ну и два месяца командовал одним из дотов Брестского укрепрайона. Теперь вот нас, нескольких комендантов, перебросили из резерва сюда, для укрепления командного состава. Конечно, надо было бы сделать это чуть пораньше…
— Вот именно, — мрачно согласился майор. — Раньше бы. Я специальной выучки не получил, но в свое время командовал одним из дотов севернее Ленинграда. Потом, после финской войны, отлежал свое по госпиталям и вот, сюда. Тактика обороны укрепрайонов — это ведь целая наука. Да и к доту нужно привыкнуть, гарнизон «обкатать». Даже некоторые офицеры боятся этих дотов, как медвежьей западни. Им открытую местность подавай, окопы, маневр… И чтобы небо над головой, как минимум — небо. А когда ты в доте, а вокруг, даже у тебя над головой, — враги, это уже совсем иная война. Тут закалка и психика должны быть, как у подводников.
Они прошли через линию опоясывающих штабной дот окопов, которые обживались немолодыми уже новобранцами из окрестных сел; по едва приметной тропинке пробились через густой ельник и вскоре оказались у невысокой потрескавшейся скалы. И тут вдруг открылось, что майор и сам был одним из тех, кто предпочитал колпаку дота небо над головой и маневр. Не зря же здесь, у скалы, он успел оборудовать, устлав ее листьями и еловыми лапками, небольшую лежанку, на которой, возможно, и ночевал. Впрочем, местечко действительно славное: воздух удивительно сухой, насыщенный запахом сосны; кроме того, ни с одной стороны эта «позиция» не просматривалась, а для обороны была вполне пригодной. Даже гул боя по ту сторону реки казался здесь намного отдаленнее, чем на самом деле.
— Там у меня, — кивнул майор, — за ельником, вторая линия дотов, правда, не таких мощных, как по берегу Днестра, но держаться можно. А на скале — гнезда для двух пулеметов. Ты же видел мой дот: два орудия, три пулемета… На первый взгляд, сила, но все как бы по фронту. А тыл-то мертвый. Только со скалы его и можно прикрыть.
— Да, на бои в окружении этот дот явно не рассчитан, — согласился Громов, усаживаясь рядом с ним на палатку и прислоняясь спиной к теплому телу скалы.
— Остальные, к сожалению, тоже, — добродушно добавил Шелуденко после небольшой паузы, ухмыльнувшись какой-то особой, только ему присущей ухмылкой. — Однако рассуждать-осуждать уже поздно. Раньше надо было думать, когда строили. А теперь говорить об этом — только бойцов расхолаживать. Какой смысл?
— Но бойцов с нами нет, — напомнил Громов, пытаясь поддержать в нем дух откровения. Любая информация о дотах и укрепрайоне в целом казалась ему сейчас неоценимой.
Шелуденко понял, что лейтенант во что бы то ни стало пытается спровоцировать на откровенность, и с какой-то тоскливой грустью осмотрел его, давая понять, что с ним, командиром участка укрепрайона, такие игры не проходят.
«А ведь он мне не доверяет, — сделал для себя вывод Громов. — Хотя с какой это стати он обязан доверять мне?»
— Извините, товарищ майор, — лучшее, что он мог сделать сейчас, так это признать свою оплошность. — Просто слишком мало времени для общения, а узнать о районе хочется как можно больше, мне ведь даже карты участка не показали, сослались на секретность и на то, что по тылам нашим шастают немецкие диверсанты.
— В чем вы сразу же и убедились, — проворчал Шелуденко.
Резиденция начальника службы СД группы войск «Центр» штандартенфюрера СС Арнольда Гредера должна была располагаться в одном из небольших старинных особняков Днестровска, в двух кварталах от средневековой крепости, даже в эти военные дни мирно грезившей над излучиной спокойного, медлительного в этих местах Днестра.
По ту сторону реки еще продолжались бои с небольшими группами противника, оказавшимися в окружении, но участь этих самоубийц уже была решена. Последние части красных еще только завершали переправу через Днестр южнее и севернее городка и окапывались на том берегу или сразу же уходили дальше, в сторону Подольской гряды, а команда квартирмейстеров службы безопасности СС уже облюбовала этот, построенный по образцу старинной помещичьей усадьбы двухэтажный особняк — с облупленными колоннами у входа, большим балконом и двумя флигельными постройками, образующими внутренний дворик, предварительно изгнав из него квартирмейстеров штаба какой-то румынской дивизии.
— Никаких румынских штабов по эту сторону Днестра! — жестко отреагировал Гредер на телефонный доклад своего квартирмейстера Нодэля. — С кличем: «Алла! Алла!» — на левый берег, добывать для Антонеску великую Транснистрию.
— Простите, штандартенфюрер, насколько я знаю, румыны идут в бой с другим кличем, и потом…
— Они сотни лет были под игом турок и других воинственных кличей просто не знают. Поэтому приказываю: гнать их из этого особняка, гауптштурмфюрер! А если заупрямятся, гнать из города, из всех окрестных сел, из Бессарабии. Румын? Значит, гнать!
Гауптштурмфюрер уже начал понемногу привыкать к «диким монологам», как он их именовал, своего влиятельного шефа, и только это спасало его от опрометчивой спешки в выполнении подобных приказов. При этом Гредера нельзя было назвать самодуром. Вернее, иллюзия о его самодурстве развеивалась сразу же, как только появившийся в орбите его влияния офицер начинал понимать, что устраивает эти свои «дикие монологи» штандартенфюрер не из самодурства и даже не из маниакального стремления казаться влиятельнее и грознее, чем он есть на самом деле… Просто он, человек, который терпеть не мог театра и актеров и который за всю свою сорокапятилетнюю жизнь едва ли раза три там побывал, привык подобным образом самовыражаться. То есть, в случае с Гредером тезис «вся жизнь — игра» приобрел некое особое звучание и воплощение; он действительно всю свою жизнь играл, возможно даже не подозревая, что играет, причем делает это великолепно, естественно, не впадая ни в театральщину, ни в пошлую любительщину.
Ознакомительная версия.