лежала на спине, по-прежнему закрыв лицо руками. Сквозь пальцы проблескивали ее огромные черные глаза.
— Откуда ты? Как ты сюда попала? - спросил Курка, придвигаясь к ней как бы в ответ на ее вопрос, и погладил ей руки.
— Как? - отозвалась девочка. - В мае за мной заехал дядя Миша. Я ведь жила в Москве с папой, - не знаю, жив ли он. И дядя увез меня сюда, чтобы я поправилась после скарлатины.
Она говорила, задыхаясь, и часто замолкала, иногда н а долго.
— Я приехала в пятницу, за два дня до войны. Дядя погиб при первой бомбежке, и мы остались втроем - я, Боря, Сонечка, брат и сестра, его дети.
Слепой по-прежнему читал, но слов разобрать было нельзя.
— Я ползла, как по дну речки, - шептала Манечка. - Кругом идут, идут, идут. Но это не речка… И я н е знала, кто идет там, по берегу. Может быть, немцы … Или наши. Или просто шумит в ушах .. А иногда мне казалось, что меня несет ледоходом, - когда я засыпала на минуточку . А иногда казалось, что я уже умерла и так ползу где-то уже не на земле.
Теперь она говорила почти непрерывно, как бы боясь замолкнуть и потерять последнюю связь с жизнью.
— Те, кого брали на работу, не возвращались … - сказала женщина в другой комнате.
— Это была не река, а кювет. Тяжелый танк прошел, и остался кювет, вроде канавы, - объяснил Курка.
— Может быть, - прошептала девочка. - Там текла грязь, а не вода, и я боялась захлебнуться. Потом я услышала голоса наших. Даже не слова - я ничего не разбирала в отдельности , - а голоса. И я испугалась, что потеряю сознание и утону именно сейчас. А потом на секунду стало светло… Отчего-то светло…
— Ракета… - проговорил Курка.
— Может быть, - торопливо продолжала девочка. - Но я увидела свое отражение в канаве. Увидела, какая я страшная, и испугалась. И стала мыться, уже в темноте. Наверное, я становилась еще страшнее оттого, что смывала грязь грязью. Ты не смотри на меня…
Она все плотнее прижимала ладони к лицу.
— Ты не страшная, а красивая,- сказал Курка не с жалостью в голосе, а громко и убежденно.
— Это тебе кажется оттого, что ты видишь только мои глаза. А утром, не дай бог, будет совсем по-другому… Я ползла, а потом голоса стали яснее, я у ж е разбирала слова и уже совсем понимала, что это все наши. Везде идут наши. Везде, кругом, до края света. Ты понимаешь ?
— Конечно, - отозвался Курка.
— А потом опять все осветилось, и я увидела кладбище - с плитами, вырытыми из земли. И я поползла по кладбищу к этому дому. Ползла и хотела крикнуть, позвать на помощь, но не могла, не было голоса… А потом ты взял меня на руки и понес. Как ты меня отыскал - в такой тьме?
— Ты крикнула.
— Это тебе показалось. Нет? Значит, я действительно крикнула, иначе ты бы не отыскал меня.
— Да, те, кого брали на работу, не возвращались, подтвердил слепой и продолжал, как бы читая свою книгу: - А потом пришли двое - он и она. Я не знаю их имен. И он мог бы еще идти, бежать от немцев, а она не могла. И он остался с нею. Они пришли издалека, из самой Лодзи. А потом построили паркан, и они уже не могли никуда уйти и знали, что дни их сочтены. И ребе сотворил молитву, и они стали мужем и женой. И перед той ночью, когда всех убивали, они вошли в подвал под домом Магазаника. А все другие удалились из подвала, чтоб они могли на эту ночь остаться одни. В ту ночь было горе, земля разбухла от крови. И там, на гребле, все затворы были подняты, и вода падала с высоты, чтобы мир не слышал, как убивают. И, может быть, они были счастливы и ничего не слышали. Может быть, в ту ночь они были самыми счастливыми людьми на свете. И в ту ночь многих убили и сожгли много домов, а тех, кто уцелел, согнали в сарай и поставили у дверей стражу. Только через двадцать дней нас выпустили из сарая и мы могли пройти к подвалу, где остались те двое. И когда мы спустились вниз, был день, и я увидел …
— Ты же слепой! - перебил женский голос.
— Я все вижу, - ответил слепой. - Я и сейчас все вижу, и тогда видел все, что должен видеть человек. Хотя лучше было бы мне и родиться слепым и не видеть, как увозили на смерть мою семью, как убивали и увозили всех других. Когда мы сбросили вещи, которыми завалили подвал, те двое лежали, обнявшись, мертвые. Они умерли от голода или оттого, что в подвал не проникал воздух. Так бы они и поднялись в тот мир, если бы тот мир существовал, обнимая друг друга.
Слепой замолк.
— Так было? - шепотом спросил Курка.
— Да, так было, - ответила девочка.
Потом, помолчав, она стала рассказывать о себе:
— Боря сделал в паркане дырку, прорезал лобзиком, и мы трое бежали - я, Боря и Сонечка. Там за парканом скат и внизу река - Горынь, такое странное название.
— Горе, Горынь, - отозвался Курка.
— Да, горе, Горынь,- ответила девочка . - … Мы шли не скрываясь, от всех смертей не спрячешься.
— И везде была гибель, - словно подтверждая слова девочки, донесся из соседней комнаты голос слепого. - Куда бы люди ни шли, о чем бы они ни мечтали - они шли к смерти. И любили они или ненавидели, любовь и ненависть вели к одному - к смерти. И были ли они верны или предавали - верность и предательство кончались смертью. Без крови, в огне, а иногда в крови, но всегда смертью.
Девочка лежала молча. Казалось, она слушает не слепого, а самою себя.
— А я живая … - сказала она тихонько, недоумевающим голосом.
— Конечно, живая, - сразу откликнулся Курка.
— Мы шли посреди дороги, - продолжала девочка. - В Збараже жила сестра дяди Миши. Шли, пока нас не остановил патруль. «Вохин геен зи ? » - спросили солдаты, их было трое. Мы ответили, что идем в Збараж, к тетке копать картофель. Двое немцев один за другим сказали : «Юден», а третий, который переводил и хорошо говорил по-русски, показал рукой на Сонечку
