Отряд Шукшина вышел за село, расположился в саду какого-то богача. Партизаны принялись приводить себя в порядок: мыться, чинить одежду, чистить оружие. Со всего села сюда потянулись друзья партизан — шахтеры, крестьяне. Несли хлеб, молоко, яблоки, сигареты, белье, рубашки…
Бельгийцы расспрашивали о боях на мостах, о своих сыновьях, братьях, мужьях, сражавшихся вместе с русскими.
К Шукшину подошел сгорбленный старик, с изможденным, мертвенно-бледным лицом, на котором ярко светились темные, строгие и какие-то тревожные глаза. Положив обе руки на посох, он спросил Шукшина, глядя ему в лицо:
— А где Мадесто? Скоро придет Мадесто? С ним ушли три моих сына…
Эти люди еще ничего не знали о судьбе бельгийцев, оборонявших мосты.
— Наверное, они скоро вернутся, твои сыновья, — ответил Шукшин и отвел глаза в сторону…
Неожиданно на широкой аллее, окаймленной белым штакетником, появился Трис в сопровождении небольшой группы партизан. Шукшин поднялся, с тревогой вглядываясь в приближавшихся бельгийцев. Лицо Триса, всегда такое свежее, румяное, как у девушки, было черным. На щеках запекшаяся кровь. Шея перевязана тряпкой, бурой от крови. Шукшин встретился с Трисом взглядом и не сказал ни слова…
Перешагнув через штакетник, Трис подошел к русским, сидевшим под старой яблоней, молча взял кувшин с молоком, жадно припал к нему сухими губами. Напившись, взялся рукой за сук, тяжело задышал. Воспаленные глаза его лихорадочно блестели. Постояв минуту, он опустился на землю, усыпанную опавшей листвой, привалился спиною к шершавому стволу яблони, закрыл глаза. Шукшин подумал, что Трис задремал, но тот заговорил хриплым голосом, прерывисто:
— Мы ушли по мосту… В последнюю минуту ушли. Я ждал вас, хотели отойти вместе… Мадесто уже был там, за каналом… Мы только успели пройти мост, а тут — автоматчики… Два батальона автоматчиков, на машинах… У них было много пулеметов, а мы в открытом поле. Оглянулся на мосты — поздно… По мостам шли танки… — Трис замолчал, долго сидел неподвижно. Потом открыл глаза, уставился тяжелым, невидящим взглядом на дорогу, видневшуюся за деревьями. — Констан, это было страшно, Констан… Люди метались по полю, а их косили пулеметы, давили танки… Нас прорвалось совсем немного, из нашего отряда только десять человек. И Лео, командир голландцев… они все погибли. Мадесто… — Трис замолчал. — Дай, Констан, сигарету… Мадесто дрался, как дьявол, я видел, когда он упал… Что мы могли сделать против танков с голыми руками? — Трис вытянул перед собой короткие, израненные, черные руки, посмотрел на них, потом перевел взгляд на Шукшина. Они прижали нас танками к каналу. Там легло не меньше тысячи человек, а человек пятьсот боши взяли живыми. Они убили их всех… Там недалеко, в поле, был сарай. В непогоду в нем укрывали скот… Боши загнали их в сарай, забили двери и подожгли…
Трис не мог говорить, закрыл глаза. Плечи его вздрагивали. Партизаны сидели молча.
На дороге показалась колонна грузовиков с солдатами, с пушками на прицепах. Впереди колонны в длинной открытой машине ехали американские офицеры. Услышав гул моторов, Трис поднял голову. Глаза его вспыхнули, короткие пальцы сжались в кулаки.
— Там гибли люди, гибли, чтобы помочь им разбить врага, а они ждали, когда немцы с нами покончат!
Трис, медленно поворачивая голову, провожал взглядом штабную машину. В его взгляде были и гнев, и горький упрек, и обида.
— Куда ты теперь идешь? — спросил Шукшин.
— Домой, в Мазайк, — ответил Трис, глядя вслед колонне.
— Но там еще немцы!
— Выбьем. Поднимем народ и выбьем. Бельгийцы не сложат оружия, пока не будет свободной вся страна… А вы куда пойдете, Констан?
— «Нам надо собрать бригаду. Я послал людей в Брей и в Хасселт, жду их возвращения.
* * *
На другой день, как только рассвело, американские танки пошли к каналу. Шукшин с горечью, с болью в сердце думал: «Тысячи жизней отданы напрасно, тысячи жизней! Мосты в руках врага! Сколько погибнет солдат, пока удастся форсировать канал, выйти к Маасу… Много еще прольется крови на этом канале, много…»
Американские и английские части простояли на каналах почти месяц. Монтгомери попытался выбросить в тыл немцам, за Маас, воздушный десант, но это не дало результатов. Десантная дивизия была полностью истреблена врагом, который, выиграв время, сумел сосредоточить на этом направлении значительные силы и закрепиться на выгодных рубежах. В руках врага оставалась и Голландия. С ее побережья гитлеровцы продолжали обстреливать летающими снарядами Лондон, били по Антверпену — основному порту снабжения союзников в Западной Европе.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ, МЫ — СОВЕТСКИЕ ЛЮДИ
Бригада вступила в Леопольдсбург. Город был забит английскими войсками. Несмотря на близость фронта, солдаты толпами бродили по улицам в поисках развлечений, осаждали кафе и бары. На площадях совершенно открыто стояли колонны грузовиков, танки. Немецкие самолеты уже много дней не появлялись.
Бригада расположилась на южной окраине города, в бывшем лагере немецкой воинской части. С помощью бельгийцев помещения были быстро приведены в порядок и оборудованы. Кучеренко, у которого повсюду оказывались свои люди и который всегда знал, что и где можно найти, раздобыл мебель, одеяла, одежду, продовольствие. Делегация рабочих Леопольдсбурга передала бригаде полный комплект инструментов духового оркестра…
Бригада выстроилась на плацу, и начальник штаба Воронков зачитал приказ, в котором объявлялся установленный командиром бригады распорядок дня. Старший политрук Маринов, обращаясь к партизанам, сказал:
— С завтрашнего дня начинаются организованные занятия по боевой и политической подготовке. Мы не знаем, когда нас отправят в Советский Союз и мы вступим в бои в составе Красной Армии. Возможно, придется действовать здесь, вместе с союзными войсками. Это решит Советское правительство. Сейчас наша задача — готовиться к новым боям… — Маринов говорил, прохаживаясь вдоль строя и зорко, пристально вглядываясь в лица партизан. — Я не буду напоминать вам, что каждый из нас здесь, на чужой земле, должен высоко держать звание советского человека. Я только хочу сказать вам об одном: каждый наш поступок, каждый шаг должен быть проникнут ответственностью перед Родиной… Лесная жизнь кончилась. На другой день, в шесть часов утра, над лагерем звонко запела труба. Партизаны, раздетые по пояс, высыпали во двор городка.
— На физическую зарядку — становись! — подал команду дежурный по бригаде.
После завтрака политруки отрядов провели политическую информацию, а потом на плацу начались занятия по строевой подготовке. Английские солдаты столпились у проволочной изгороди, которой был обнесен лагерь, с удивлением смотрели на вооруженных людей в гражданских костюмах, шляпах и кепках, маршировавших по широкому плацу.
В полдень в бригаду приехал английский офицер. Он передал, что в Леопольдсбург прибыл представитель штаба армии, полковник, и просит командира русских партизан срочно явиться к нему для разрешения неотложных вопросов.
В английский штаб поехали Шукшин, Дядькин и Маринов. В качестве переводчика с ними отправился отец Алексей.
Комната, куда ввели русских, была узкой и непомерно длинной. В самом конце ее за массивным черным столом сидел плотный розовощекий полковник. Наклонив набок крупную, совершенно белую голову, прищурив светлые, проницательные глаза, он с живым интересом, изучающе смотрел на русских. Слева от полковника стояли два офицера. Один из них, высокий, поджарый майор, был в американской форме.
Кивком головы ответив на приветствие русских, полковник спросил резким, грубоватым голосом:
— Кто вы? Кто у вас начальник?
Шукшин посмотрел на полковника, бросил на диван шляпу и молча, не спеша уселся в глубокое кожаное кресла у стола.
— Перед вами, полковник, командир русской партизанской бригады полковник Красной Армии (Шукшин, задетый тоном англичанина, повысил себя в звании). С кем я имею честь говорить?
Полковник поднялся, представился. Повернувшись к Дядькину и Маринову, предложил им сесть. «Вот так бы сразу!»— усмехнулся в душе Шукшин.
Англичанин придвинул коробку с сигарами.
— Прошу, господа… Я рад случаю познакомиться с русскими партизанами. Ваши люди хорошо дрались на мостах. Я слышал, слышал… Чем вы теперь занимаетесь, полковник?
— Приводим себя в порядок. Война ведь еще не окончена.
— Да, да, война еще не окончена… — Полковник повернулся к капитану, что-то негромко сказал ему. Тот вышел. Полковник взял из коробки сигару, ножом срезал конец, чиркнул зажигалкой. Глядя на вспыхнувший огонек, проговорил:
— Мы надеемся, господин полковник, что люди вашей бригады будут рады вступить в союзную армию, продолжать войну вместе с нами? В ближайшие два-три дня мы сможем обеспечить вашу бригаду обмундированием. Я думаю, что наша военная форма понравится вам…
