Михаил Евстафьев - В двух шагах от рая

– …он должен был лететь крайним, – сказал приятелю офицер в летной камуфляжной форме. Во всю шла погрузка в «скотовоз». Товарищи их уже поднялись на борт. Летчик отпил из банки пива: – Все было готово, весь график вывода утвержден. И тут командующий ВВС появляется. Что-то они не поделили, шлея ему под хвост попала, не знаю, он возьми и скажи, что Митрофанов посылает людей через Саланг, а сам маршрут-то и не проверял. Да и погоду плохую давали, туман, снег. Митрофанов психанул, полетел первым. Мы ему еще загрузили канистры со спиртом. Завершение вывода отмечать собирались… – офицер еще глотнул пива: – Надо ему было назад поворачивать. А он, видать, не успел. Или прорваться надеялся.

– Разбился?

– Леший его знает.

– Может быть, духи завалили? После того, как Ахмад Шаха бомбили…

– Кто там в горах, на перевале, остался? Всех смели БШУ. Вряд ли… Хотя, говорят, на одной заставе на Саланге вроде слышали, как кружила в тот день где-то вдалеке вертушка, и очередь автоматную слышали. Нет, сомневаюсь, что это духи… Заплутал Митрофанов, в скалу, небось, врезался. Мудрено ли, в горах, в тумане?

– Не нашли?

– Какой там! Дай присмолю, – он раскурил на ветру сыроватую сигарету, выпустил дым через нос. – Странное дело, знаешь, как раз ровно за месяц до этого он мне говорит: «Слушал тут голос сына на магнитофоне, и показалось, что никогда его не увижу». Я тогда подумал, что у него дома что-то не ладится, а видишь, Митрофаныч как чувствовал неладное. Недаром у него «звоночки» были…

– Вот так вот, – опустил голову собеседник, – за две недели до конца войны!

– Да-а-а, – офицер в летной форме раздавил в кулаке пустую пивную банку. – И, главное, наши канистры со спиртом плакали…

– Слышь, Палыч! Я такой подарочек оставил для афганских друзей! – хвастался тут же рядом выпивший прапорщик. – Запал от гранаты в нижний ящик шкафа сунул. Они наверняка рыскать станут, откроют…

– Надо было гранату на растяжке поставить! – с сумасшедшим блеском в пьяных глазах гоготал лейтеха.

– Пошли! Пошли! Борт улетает!

Не рассуждая, не споря, и никого не виня, терпеливо снося все испытания и выказывая бесстрашие в бою, честно служили солдатики вдали от дома; служили положенный срок, веря в слова командира и преданность друзей; и ни один из них, спроси его, не смог бы определить одной фразой, чем так сплотила их Афганская война, и что за странное афганское братство увозили с собой.

Служили Родине офицеры и прапорщики, служили в надежде остаться в живых, уцелеть для молодых и немолодых жен, детей, родителей, которые ложились спать с молитвой о сыновьях, служили в охотку и поневоле, служили, потому что любили свою профессию, служили за ордена и медали, за звания, за двойной оклад и немного чеков, служили, определенно зная, что Родина, пославшая их на войну для выполнения «интернационального долга», никогда не предаст, наоборот, возвеличит подвиг их ратный; Родине, считали они, нужны верные сыновья, Родина непременно воздаст каждому, стоит лишь потерпеть, да подождать до поры до времени.

Любовь к Родине, как к существу живому, дорогому, уникальному и потому неповторимому, единственному – к дому, к родным, к земле, к образу жизни привычному, – столь естественно жила в каждом солдатике, прапорщике, офицере. Они знали, что родину не выбирают, как не выбирают родителей. Они порой ругали ее, мучались и страдали от заведенных в ней неразумных порядков, и тем не менее принимали бесхитростную жизнь, как она есть, со всеми невзгодами, они покорно и верно служили ей, готовые защитить, не дать в обиду.

Никто из них не думал об этой любви. Она просто жила внутри, очень глубоко запрятанное в русском человеке чувство, стеснительное, личное, неподдельное, искреннее, о котором не принято рассуждать вслух, себе самому сознаваться в любви этой и то порой не всегда выходит.

…но вот ведь парадокс чисто русский… русскому человеку за любовь

его и преданность Родина никогда, почти никогда не платит

взаимностью…

1993-97 г.г.