Ознакомительная версия.
Короче, проблема еще не решена до конца. Для меня на сегодня даже неясно, жив ли третий человек, Рекс Барбер, и писал ли он что-нибудь по этому поводу. Однако мой личный опыт можно добавить в качестве приложения. В марте 1967 года на пути назад в Японию из Европы через Соединенные Штаты мне захотелось встретиться с Томасом Ланфьером-младшим и послушать его историю из первых уст. Отыскав человека, готового меня представить, я написал Ланфьеру письмо с просьбой назначить встречу. Это происходило, полагаю, как раз в то время, когда на полках американских книжных магазинов появился выпуск «Попьюла эйвиэйшн» со статьей Бесби Холмса, но тогда я об этом не знал.
Ланфьер стал бизнесменом, жил в городе Ла-Джолла, возле Сан-Диего, Калифорния, но по долгу службы часто уезжал на Восточное побережье. Приехав в Лос-Анджелес, я нашел ответ от него с приглашением встретиться у стойки «Японских воздушных линий» в аэропорту. В письме, очень дружеском по содержанию, говорилось: он рад встретитьсясо мной и, поскольку во вторник снова улетает в Нью-Йорк через Лос-Анджелес, удобно, чтобы я позвонил ему домой в понедельник вечером и мы назначим встречу. В тот день (как раз нужный понедельник) я позвонил в Ла-Джоллу из своего отеля и мы договорились, что он позвонит мне сюда завтра, в 18.00. Он собирался лететь из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк ночным рейсом, и вечером у него выдавалось свободное для встречи время.
На следующий день, в шесть вечера, он мне позвонил, но из своего дома в Ла-Джолла — просил извинить, что срочные дела не позволяют ему уехать и он не сможет со мной встретиться. Я вернулся в Японию расстроенный — услышал его голос, и ничего больше. Вскоре после этого я увидел статью Бесби Холмса в «Попьюла эйвиэйшн» и задался вопросом: может, быть, Ланфьер по какой-то причине просто не хотел встречаться со мной? Некоторое время спустя я рассказал об этом случае Мизоте Суичи, другу и переводчику Ямамото, и тот сообщил, что у него случилось нечто подобное.
Во время поездки в Америку за четыре-пять лет до этого у него зародилось желание встретиться с человеком, убившим Ямамото. Запланировали, что он и один его американский друг, бывший однокашник по Стэнфорду, отправятся в Ла-Джоллу для игры в гольф с Томасом Ланфьером-младшим; Ланфьер, член клуба гольфа Ла-Джоллы, искренне пообещал быть на месте, но они прождали его без пользы.
Короче говоря, возникает впечатление, что Ланфьер избегал встречи как с Мизотой, так и со мной; тем не менее, даже если так, это не говорит о том, что его рассказ о сбитом самолете Ямамото — выдумка. Потом Мизота получил письмо, в котором Ланфьер приносил глубокие извинения, объясняя, что поехал не по той трассе гольфа. Упоминал и мое имя и писал, что надеется вскоре встретить нас обоих в Японии.
Если бы нам удалось встретиться с ним и поговорить, появились бы догадки, действительно ли он избегал нас (и если да, почему),, а также об истине про сбитый самолет Ямамото. Однако при нынешнем состоянии вещей я могу зафиксировать лишь совпадение — если это совпадение — этих двух эпизодов.
3После полудня 25 апрелр 1943 года адмирал Кога Минеичи поднялся на борт «Мусаси» в Труке, чтобы заменить Ямамото на посту главнокомандующего. Строгая секретность вокруг смерти Ямамото соблюдалась даже на флоте. Отъезд Коги был обставлен так, как будто он отправляется в инспекционную поездку по южным морям в качестве командующего базой в Йокосуке; даже на прощальной церемонии на карточке, обозначающей его место, написано: «Командир базы в Йокосуке»
Когда Кога перед отбытием на Объединенный флот нанес Судзуки Кантаро визит вежливости, он увидел йосегаки, написанный в Рабауле, помещенным на семейном синтоистском алтаре. Подобный йосегаки недавно прибыл и в дом самого Коги. В «Гохороку» есть и этот текст:
«Мы собрались классом на Юго-Восточном фронте и обмениваемся друг с другом воспоминаниями о нашей кадетской юности.
Как бы ни были мы далеки, мы молимся за ваше здоровье и счастье.
Выпускники тридцать седьмого года:
(Почетный член) Ямамото Исороку
Кусака Дзинъичи
Одзава Дзисабуро
Самедзима Томошиге
Такеда Тецуро
Янагава Норишиге».
Все шестеро расписались, стояла дата — 13 апреля, вечер того дня, когда подробности запланированной поездки Ямамото переданы по радио из Рабаула. Несколько ранее, 4 апреля, в день рождения Ямамото, Фурукава ТосиКо уехала в Йокосуку по приглашению Коги. В саду на морской базе были в полном цвету камелии и вишня, и у Тосико возникла мысль засушить несколько вишневых цветков и переслать их Ямамото.
— Ты бы лучше замариновала их, а потом отправила, — заметил Кога, — тогда Ямамото их съел бы.
Тосико вспомнила о письмах от Ямамото, где тот жаловался — дрожат руки, пухнут ноги, и сказала ему. Кога уже слышал об этом и ответил: — Я говорил министру, что это можно использовать как предлог вернуть Ямамото в Японию. Но министр такой медлительный — пока ничего не сделано.
Спустя неделю пришел йосегаки с Ямамото и бывшими кадетами; Кога и представить себе не мог, что смерть так близка.
Сообщение, подтверждающее факт гибели Ямамото в бою, достигло морского министерства 20 апреля, но эта новость хранилась в очень узком кругу лиц, включая Когу и Хори. Даже члены его семьи еще какое-то время оставались в неведении.
В тот день Эномото Сигехару работал у себя в офисе в министерстве; вошел Хори и, вцепившись двумя пальцами левой руки в правую, негромко произнес:
— Ты знаешь кто.
— Неужели что-то случилось с Ямамото?! — воскликнул ошеломленный Эномото.
Хори прикрыл глаза и откинул назад голову; затем покинул комнату, не прибавив ни слова.
Примерно через месяц, 18 мая, заместитель министра Савамото достал из своего сейфа и вручил Хори пакет, который ему предназначался, «если потребуется». В нем были 1600 иен в новеньких купюрах по сто иен; завещание Ямамото, которое он написал, будучи еще заместителем министра; копия записки о Гавайской операции и замене главнокомандующего Объединенного флота, датированная январем 1941 года, и еще одно завещание, написанное 8 декабря того же года, в день, когда разразилась война.
В ящике стола в каюте главнокомандующего на «Мусаси» в Труке найдено то, что можно официально считать «посмертной запиской». Она написана в стиле японской поэзии, чередующимися пяти- и семисложными строчками; вот ее смысл:
«С тех пор, как началась война, десятки тысяч офицеров и матросов несравнимой преданности и мужества сражались, рискуя жизнями, и погибали, становясь богами — хранителями нашей земли.
Ах, как я смогу когда-либо вновь оказаться в Империи? Какими словами отчитаюсь перед родителями и братьями моих погибших товарищей?
Тело хрупко, но с твердым разумом и непоколебимой решимостью я устремлюсь во вражеские ряды и покажу им кровь японского мужчины.
Подождите немного, молодые друзья! Еще один, последний, смертельный бой — и я с доблестью примкну к вам! Ямамото Исороку Конец сентября 1942 года».
Можно понять, что его офицеры штаба были тронуты до слез, читая эти строки, и догадываться о настроении Ямамото, когда он это писал, но текст здорово смахивает на популярные патриотические народные мотивы, которые он мурлыкал про себя за игрой в маджонг или шоги. Чувствуется, в конце концов, что Ямамото далеко до настоящего поэта. В этом отношении Угаки Матоме, чья книга «Сенсороку» содержит так много хайку, был значительно выше классом.
В каюте главнокомандующего нашли также письмо от Хори Тейкичи:
«Сегодня утром я отправлялся в Урагу, когда узнал, что Ватанабе неожиданно уезжает к тебе, поэтому пишу карандашом в поезде по пути туда и обратно.
Вишня в этом году запоздала с цветением: может быть, потому, что долго стояли холода, а дождей было мало, — и бутоны все еще плотно закрыты. И все же вишня расцветет — уже второй раз с тех пор, как я видел тебя в последний раз, — через каких-то десять дней.
Есть что-то безнадежное в таких вещах в условиях войны, не правда ли? Надеюсь, твои неприятности, как ты писал, из-за бери-бери скоро кончатся...
С твоей семьей все в порядке. Пристройка к дому в основном завершена, и я сейчас занят ремонтом наиболее неприглядных частей старого дома. Йосимаса переехал к Сикаме и усердно учится. К занятиям подходит очень серьезно и заявляет, что сейчас месяц равен году в прошлом. На моего сына Тадаси, похоже, перемены в Иосимасе произвели большое впечатление...
Кога сыт всем по горло и, когда бы мы с ним ни встретились, разряжается со мной, рассказывая такое, что никому другому не доверил бы.
Мне нечего добавить о ситуации в стране в целом, но сессия парламента завершилась без какого-либо прогресса, и, похоже, на данный момент установился политический мир. Конечно, деталей не знаю, да и не хочу знать.
Ознакомительная версия.
