Сигизмунд Кржижановский - Неукушенный локоть

Сигизмунд Доминикович Кржижановский

Неукушенный локоть

Вся эта история так бы и осталась запрятанной под крахмальной манжетой и рукавом пиджака, если б не "Еженедельное обозрение". "Еженедельное обозрение" предприняло анкету: "Ваш любимый писатель, ваш средний недельный заработок, в чем цель вашей жизни", разосланную при очередном номере подписчикам. Среди множества заполненных анкет (у "Обозрения" был .огромный тираж) при сортировке материала был обнаружен бланк за № 11111, который, пространствовав по пальцам разборщиков, так и не нашел себе подходящей папки: на бланке № 11111 против графы "Средний заработок" было проставлено: - "0", а против "В чем цель вашей жизни" - четкими круглыми буквами: "Укусить себя за локоть".

Бланк за разъяснениями был отправлен к секретарю; от секретаря - под круглые, в черной оправе очки редактора. Редактор ткнул в звонковую кнопку, курьер прибежал, затем забегал,- и через минуту бланк, сложенный вчетверо, полез в карман к репортеру, получившему дополнительно и словесную инструкцию:

- Говорите с ним тоном лёгкой шутки и постарайтесь раскусить смысл: что это - символ или романтическая ирония? Ну, там, вообще, вы понимаете...

Репортер изъявил понимание и тотчас отправился по адресу, проставленному вдоль нижнего края бланка.

Трамвай довез его до последней окраинной останов-, ки; затем зигзаги узкой лестницы долго вели его под самую крышу; наконец он постучал в дверь и стал дожидаться, ответа. Ответа не последовало. Еще стук, еще ожидание репортер нажал ладонью дверь - она подалась, и глазам его предстало следующее: нищая комната, заклоплённые стены, стол и деревянная лежанка; на столе - отстегнутая манжета; на лежанке - человек с заголенной рукой и ртом, подобравшимся к сгибу локтя.

Человек, погруженный в свое, не слышал, очевидно, ни стуков в дверь, ни шагов, и только громкий голос вошедшего заставил его -поднять голову. Тут репортер увидел на руке № 11111, в двух-трех дюймах от выставившегося навстречу ему острого локтя, несколько царапин и след от укуса. Интервьюер не переносил вида крови и, отвернувшись, спросил:

- Вы, кажется, всерьез, то есть, я хочу сказать, без символики?

- Без.

- Романтическая ирония тут тоже как будто ни при чем...

- Анахронизм,- пробурчал локтекус и снова припал ртом к царапинам и шрамам.

- Оставьте, ах, оставьте,- закричал интервьюер, зажимая глаза,- когда я уйду, пожалуйста,- а пока не предоставите ли вы свой рот для краткой информации? Скажите, и давно вы так?.. - и по блокноту зашуршал карандаш.

Кончив, репортер вышагнул за дверь, но тотчас же вернулся:

- Послушайте, укусить себя за локоть - хорошо, но ведь это же недостижимо. Это никому не удавалось, все и -всегда терпели фиаско. Подумали ли вы об этом, странный вы человек?

В ответ два мутных глаза из-под сжатых бровей и короткое:

- El possibile esta para los toutos16. Захлопнувшийся блокнот приоткрылся:

- Простите, я не лингвист. Было бы желательно...

Но № 11111, очевидно, затосковав по своему локтю, прильнул ртом к искусанной руке, и интервьюер, отдергиваясь глазами и всем телом, скатился по зигзагам лестницы, кликнул авто и помчался назад в редакцию: в ближайшем же номере "Еженедельного обозрения" появилась статейка, озаглавленная: "El possibile esta para los toutos".

В статейке в тонах легкой шутки рассказывалось о наивном чудаке, наивность которого граничит с... Тут "Обозрение", применив фигуру умолчания, заканчивало назидательным изречением забытого португальского философа, которое должно вразумить и обуздать всех социально опасных беспочвенных мечтателей и фанатиков, ищущих в наш реалистический и трезвый век невозможного и неосуществимого: следовало таинственное изречение, проставленное и в заглавии, с добавлением краткого: "sapienti sat"17.

Кое-кто из читателей "Еженедельного обозрения" заинтересовался казусом, два-три журнала перепечатали курьез - и вскоре все бы это затерялось в памятях и газетных архивах, если бы не полемизирующее с "Еженедельным обозрением" толстое "Ежемесячное обозрение". В ближайшем номере этого органа появилась заметка: "Сами себя высекли". Чье-то больно царапающее перо, отцитировав "Еженедельное обозрение", разъясняло, что португальское изречение на самом деле испанская пословица и что смысл ее таков: "Достижимое для дураков". Ежемесячник добавил к этому лишь: "et insapienti sat"18, а к краткому "sat." затянутое в скобочки "(sic)"19.

После этого "Еженедельному обозрению" больше ничего не оставалось, как в следующем же номере в пространной статье объяснить, перекрывая одним "sat." другое "sat.", что не всем доступно понимание иронии: достоин сожаления, конечно, не наивный (ведь и все гениальное наивно) порыв в недостижимое, не фанатик своего локтя, а продавец своего пера, существо в наглазниках из "Ежемесячного обозрения", которое, имея дело только с буквами, и понимает все буквально.

Разумеется, "Ежемесячное" не захотело остаться в долгу у "Еженедельного". Но и "Еженедельное" не могло уступить противнику последнего слова. В возгоревшейся полемике фанатик локтя превращался то в кретина, то в гения и попеременно выставлялся кандидатом - то на вакантную койку в доме умалишенных, то на сороковое кресло академии.

В результате несколько сот тысяч читателей обоих обозрений узнали о № 11111 и его отношении к своему локтю, но особенного интереса в широких кругах полемика не пробудила, тем более что в это время подоспели другие события, отвлекшие внимание на себя: произошло два землетрясения и один шахматный матч: каждый день два дураковатых парня присаживались к 64 клеткам - у одного было лицо мясника, у другого - приказчика из модного магазина,- и каким-то образом получалось, что парни и клеточки - в центре всех интеллектуальных интересов, запросов и чаяний. А в это время № 11111 в своей квадратной, похожей, пожалуй, на шахматную клеточку, комнатушке, с локтем, притянутым к зубам, одеревенелый и неподвижный, как мертвая шахматная фигура, ждал, когда им пойдут.

Первым человеком, сделавшим локтекусу реальное предложение, был директор окраинного цирка, искавший освежения и пополнения программы. Это был предприимчивый человек, и старая книжка "Обозрения", случайно попавшая ему на глаза, решила ближайшую судьбу локтекуса. Бедняк не сразу согласился на ангажемент, но когда циркач стал ему доказывать, что это единственный способ сделать и локоть питательным, что, получив средства к жизни, он сможет разрабатывать метод и уточнить приемы профессии, унылый чудак пробурчал что-то вроде "угу".

Цирковой номер, декларированный в афишах "Локоть против человека. Укусит или не укусит? Три схватки по 2 минуты. Арбитр Бэлкс", был финальным - после женщины с удавом, римских гладиаторов и прыжка из-под купола. Подавался номер так: оркестр играл марш, и на арену выходил человек с заголенным локтем; у него были подрумяненные щеки, а рубцы вокруг локтевой кости тщательно запудрены и забелилены. Оркестр замолкал - и начиналась схватка: зубы, цепляясь за кожу, подбирались к локтю, сантиметр за сантиметром, ближе и ближе.

- Врешь, не укусишь!

- Смотрите, смотрите, кажется, укусил.

- Нет, и близок локоть, а...

Но шея чемпиона, натягивая, жилы, длиннилась, глаза, вперенные в локоть, наливались кровью, кровь капала из прокусов на песок, и толпа, постепенно стервенея, вскакивая с мест, с биноклями, нацеленными на локтекуса, топала об пол, лезла через барьеры, улюлюкала, свистала и кричала:

- Бери его зубами!

- А ну еще, хватай локоть!

- Локоть, держись, локоть, не поддавайся!!!

- Неправильно! Лавочка!

Схватки кончались, и арбитр объявлял локоть победителем. И ни арбитр, ни антрепренер, ни расходящаяся публика не угадывали, что цирковая арена вскоре сменится для человека с заголенным локтем ареной мировой славы и что вместо песчаного круга - 20 метров в диаметре - под ноги ему ляжет плоскость земной эклиптики, размахнувшейся тысячеверстиями своих радиусов.

Началось это так: модный лектор Юстус Кинт, пробравшийся в славу сквозь уши пожилых, но богатых дам, после одного из юбилейных обедов был завезен - случайно, под веселую руку - приятелями в цирк. Кинт был философом-профессионалом - и с первого же взгляда уловил метафизический смысл локтекуса. На следующее же утро он принялся за статью "Принципы неукусуемости".

Кинт, принесший еще несколько лет назад до этого на смену выцветшему лозунгу "Назад к Канту" подхваченный многими и многими новый лозунг "Вперед к Кинту", писал с изящной непринужденностью и стилистическими росчерками (недаром в одной из своих лекций он, под гром аплодисментов, заявил, что "философы, говорящие людям о мире, видят мир, но не видят, что их слушателю, находящемуся в этом самом мире, в пяти шагах от философа, попросту скучно"); ярко описав борьбу "человека против локтя", Кинт обобщил факт и, гипостазируя его, называл цирковой номер метафизикой в действии.