Разноцветные шары желаний. Сборник рассказов
Разноцветные шары желаний
Поезд Москва-Владивосток отправлялся за пятнадцать минут до боя курантов. Вагон, против ожидания, не пустовал. Два соседних купе занимала большая компания немного, что называется, подшофе, предвкушая встречу Нового года на колёсах и вкладывая, казалось, другой смысл в эти слова.
Я досадовал. И так уж не самая лучшая новогодняя ночь выпадала, а коль ещё и под гогот развесёлых соседей…
В моём купе уже сидела девушка, устремив взгляд на перрон.
Поезд тронулся, и она повернулась ко мне со странным для незнакомки ожиданием в светло-голубых, чуть навыкате глазах. «Рассказывай», – так и читалось в них. Мелкие черты лица, бескровные губы. Она напоминала свечечку, но не ту, что освещает всё вокруг себя тёплым колеблющимся светом, а парафиновую свечу с незажжённым фитилём. Светлые волосы, спадающие на плечи, сливались цветом с толстовкой, на крючке у двери висела шубка с белым искрящимся мехом.
– Снегурочка? – пошутил я, – к дед-Морозу едете?
– Да, – без улыбки ответила девушка, – к нему.
– Что-то вы поздно, – продолжал дурачиться я, – новый год через пятнадцать минут наступит. Как же вы будете желания исполнять?
– А вы думаете, у тех, кто едет в поезде, нет никаких желаний? У вас, например? Может, я здесь для того, чтобы исполнить то, о чём мечтаете именно вы? – не отступила девчонка от предложенной мною игры.
– Вот и прекрасно! Давайте, кстати, познакомимся и откроем шампанское. Меня Сол зовут, а вас?
– Снегурочка!
– Ну что ж, коли вы настаиваете… Пусть будет Снегурочка, – произнёс я, несколько озадачившись.
Обычно, когда я назывался, простодушные девушки спрашивали напрямую – что это за имя такое, да какие у меня корни; другие интересничали, предлагали свои версии. На то и был расчёт с последующим извлечением паспорта и демонстрацией полного имени – Саврасов Сол Никонович.
Чаще всего я плëл байку о том, что известный автор прилетевших грачей – мой дед, и традиция называть мальчиков необычными именами пошла непосредственно от него, потому что моего папу Никоном назвал как раз тот самый Саврасов.
Дурочки верили; правда, некоторые, совсем уж наивные, спрашивали: кто это – Саврасов?
А сегодняшняя сказала буднично:
Мама назвала вас Сол, потому что вашего отца она называла Солнце, а вы – малыш – его половина.
Я был ошарашен.
– Откуда вы знаете?
– Ну я же Снегурочка! Волшебница чуть-чуть.
– Что ж, пусть так, – пробормотал я, скрывая изумление.
Нашёл в телефоне прямую трансляцию с Красной площади, хлопнул пробкой припасённого шампанского, только сейчас сообразив, что не захватил бокалов.
В дверь, как по заказу, просунулась голова проводницы:
– Распивать спиртные напитки в общественных местах… – скороговоркой пробубнила она и тут же добавила: – тихонечко, девочки-мальчики, тихонечко! Потихонечку можно. Есть стаканчики пластиковые, есть фирменные, в подстаканничках. Вы какие желаете, молодой человек?
Под переливы курантов, бой часов и крики «Ура» по всему вагону я сделал большой глоток шампанского из РЖДэшного стакана. Шибануло в нос, выдавив слезу.
Снегурочка лишь поднесла напиток к губам.
– Давайте, – поторопила она меня. – Я сегодня исполняю ваши желания.
– А какие у меня желания?
– Я – Снегурочка, не цыганка. Я желания не угадываю. Давно ли вы писали письмо Деду Морозу?
– Сейчас и напишу! – не отступал я от дурашливого тона.
Надо ж такому случиться! В кармане моей дорожной сумки обнаружились шариковая ручка и тетрадь в клетку, те, что я купил в киоске на вокзале. Я обычно не делаю спонтанных покупок, но сегодня, пробегая мимо газетного киоска со всякой прочей мелочёвкой, внезапно остановился и купил ручку и тетрадку.
И теперь вырвав двойной лист из середины тетради, начал:
«Я, Сол Никонович Саврасов, прошу Деда Мороза (письмо напоминало заявление на отпуск, но я продолжил) выполнить три моих желания…»
– Три – не слишком много? – спросил я у девушки. Игра меня забавляла.
– Не слишком.
Взгляд её светло-голубых глаз не теплел и не веселел, и мне разом расхотелось шутить и резвиться. Отступив две строчки вниз от уже написанного, я, не раздумывая, размашисто написал:
«Лерка. Узнать, что с ней случилось.
Отец. Хочу всё исправить.
Голубой берет. Любовь».
***
Тетрадный лист остался лежать на столе, а моя спутница тут же отставив в сторону подстаканник с шампанским, достала из сумочки, стоящей рядом с ней, блестящие серебристые шарики, аккуратно положила их на стол.
Один шарик покатился, и я поймал его, неловко придавив, правда, тут же отдёрнув руку: шарик был льдисто-холодным, как из морозилки.
Не успел я найти никакого внятного объяснения этому, как девчонка раскрыла руку над шариками, и те засветились, разбрасывая блики по столу.
Один наполнился мягким розовым, как спелый персик на ветке, напоённый солнцем, как раскрасневшаяся щëчка младенца, только-только насытившегося у материнской груди.
Второй – голубым. Его свет мерцал и притягивал, зовя в свою глубину: хотелось нырнуть в него, как в чистое тёплое море.
Третий – чёрный, лишь отбрасывал густую тень, наводя тоску и расстраивая, впрочем, как обычно бывает у меня с чёрным цветом.
Я осторожно взял самый первый розовый шар. Всё окружающее отодвинулось. Остался лишь неумолчный стук колёс, который подчёркивал моё погружение в другую уже прожитую реальность, как стук метронома в кабинете гипнотизёра усиливает его воздействие.
Пляж, май, нас двое, я и Лерка. Впереди экзамены за десятый класс, но зубрить билеты невыносимо. Лерка щурит глаза в белёсых ресницах, веснушки обкрапали нос и щёки. А губы, губы сводят меня с ума! Такие пунцовые, такие горячие, словно она пила солнце вместо сока, и оно спеклось на её губах.
У меня пересохло во рту, я глажу и глажу еë тёплые икры и горячие плечи, никак не решаясь тронуть чуть выпуклый живот.
А перед самыми экзаменами меня вызвали к директору. Андрей Степанович отдувался, вытирая блестящую лысину, никак не начинал разговор. Я ждал в недоумении. Никаких откровенных грехов, в которых бы меня уличили, не водилось.
– Валерия станет матерью, – наконец вымолвил Андрей Степанович, – еë родители указывают на тебя, как возможного отца ребёнка. Шестнадцать тебе есть (он перелистнул только сейчас замеченное мною «Личное дело»), вас распишут. Рано, конечно, но создадите полноценную ячейку общества.
Не сразу въехав в то, что говорит директор, и, представив почему-то, как мы с Леркой стоим в очереди за капустой, хлебом и селёдкой, я фыркнул.
– Ты что лыбишься? – заорал вдруг Андрей Степанович. – Лыбится он, понимаешь ли! Уже и из РОНО звонили, что у вас за ЧП, а ему, понимаешь, весело! Не могли потерпеть. Школу б закончили и рожайте! Что вам осталось-то!
– Это не я, Андрей Степанович!
– Что не я? Лошадь не моя. Валерия сказала маме, ты – отец. Если полюбовно решите, можно замять. А так… – он махнул рукой.
Позже меня вызывали на педсовет, даже участковый со мной беседовал, но я твёрдо стоял на своём: ничего не знаю, какой-такой ребёнок?
Лерку я больше не видел. Даже на экзамены она не приходила. На выпускном я, напившись сладкой гадости
