Место под солнцем - Вероника Ягушинская

— Записываем домашнее задание: прочитать параграф восемнадцать и выполнить задания три и четыре устно!

Последнее слово я специально выделила интонацией.

«Yes!» — понеслось с разных концов класса.

Ребятам всегда нравилось, когда я задавала устные домашние задания: их можно не делать. Я лишь улыбнулась, вспомнив себя за школьной партой. Казалось, это было уже давно, а на деле прошло всего шесть лет. Может быть, поэтому я все еще прекрасно понимала подростков, не успела еще окуклиться во «взрослое мировоззрение», когда все детские проблемы кажутся несущественными, и вместо того, чтобы просто посочувствовать и поддержать, люди выдают нотации из серии «это все ерунда» и «какие твои годы».

Зашуршали тетради, убираемые в сумки и рюкзаки, противно дребезжа, прозвенел звонок, и класс мигом наполнился гулом возбужденных голосов и скрипом старых, расшатанных стульев. Надо бы напомнить завхозу, что она еще в прошлом году обещала мне поменять мебель в классе, а в итоге вся новая ушла математикам. Непорядок!

Старшеклассники, вразнобой прощаясь со мной, хлынули на выход нестройным рядом. Класс пустел очень быстро. Еще бы! Последний урок перед длительными выходными, да еще и такой подгон в виде отсутствия домашки хотя бы по одному предмету. Отчего-то я была уверена, что мои коллеги, не в пример мне, загрузили бедных школьников работой — мама, не горюй.

— Аглая Сергеевна, — позвала меня Катенька Иванова, староста класса.

— Да, Катюша? — оторвалась от заполнения журнала я.

Наверное, она хочет спросить что-то по заданию. Катенька, хоть и была отличницей, но соображала туговато, а хорошие оценки девочка получала скорее за усидчивость и старательность.

— Аглая Сергеевна, — Катенька замялась, нервно поправила очки, затем опустила взгляд и покраснела, потом вздохнула, собралась с мыслями и, наконец-то, сказала: — Аглая Сергеевна, я думаю, что вам нужно знать. Семенов и Тирещенко в интернете нашли ваши фотки.

— И? — не поняла я.

Там этих фоток в контакте лежит! Как шутили «Пельмени», с уголком, без уголка, в уголке, с собакой… В общем, много и разных.

— Они нашли такие… — и снова эта многозначительная пауза, и снова пухленькие щечки девочки покраснели. — В общем, вы там не одеты.

Замечательно! Опять двадцать пять! Я тяжко вздохнула, мысленно сосчитала до десяти, чтобы успокоиться, и как можно мягче проговорила:

— Катюша, я там одета. В купальник. Да, он очень маленький и мало что скрывает, но он есть.

Интересно, откуда только мелкие пакостники раскопали этот древний компромат?! Ведь, вроде, отовсюду удалила, но интернет помнит все.

— В общем, они их распечатали и теперь раздают другим, — сдала своих одноклассников с потрохами староста.

Похвальное стремление помочь учителю, но все-таки не лучшее качество.

— Пусть раздают, — я равнодушно пожала плечами, закрыла журнал и отправилась собирать сумку.

А что мне делать? Бегать за двумя пацанами с криками «прекратите»? Так им только этого и надо — добиться от меня реакции, а я не могу и не хочу им ее выдавать. Тем более уроки закончились, и хочу я домой к чашечке горячего кофе, пушистому котику и интересной книжечке. В худшем случае, если директор этой школы окажется нелояльным (или нелогичным), поменяю ее на другую. У нас в городишке их целых четыре, и как минимум три у меня в запасе еще есть. А там, если что, можно и в соседний район податься.

— Но как же… — растерялась девочка. — А если вас уволят? Ведь нельзя же в учителя идти после…

— Катюша, — я начинала злиться, но старалась этого не показать. — Это фотографии с конкурса «Мисс Университет», в них нет ничего криминального.

— Честно?

— Честно-пречестно, — я весело подмигнула Катюше и открыла дверь, пропуская девочку вперед. — Не переживай, все будет хорошо, — заверила ученицу.

Никогда я не врала детям, но в тот раз, будем считать, ошиблась.

После трех праздничных дней, проведенных на диване в обнимку с книгой, мои фотографии с того злосчастного конкурса, на котором я заняла только третье место, разукрашенные на разные лады, висели по всем стенам школы. Естественно, такая «вопиющая безнравственность» не могла остаться незамеченной. Меня вызвали на ковер, сделали строгий выговор с занесением в трудовую и повелели собственноручно убрать со стен, как директриса тогда выразилась, «свою порнографию».

Обидно было до слез, а точнее эти самые горькие слезы ручьем катились по щекам, пока я во время своего окна канцелярским ножом отдирала приклеенную намертво к покрашенным стенам бумагу.

— Аглая Сергеевна, — раздалось сзади издевательское, и послышались ехидные смешки, — вам помочь?

— Вы уже помогли, — глухо произнесла я, со стуком поставила на пол ведро с водой, которой размачивала бумагу, и обернулась. — Скажи, Артур, — обратилась я к Семенову, — или ты, Алексей, — к Тирещенко, — зачем вам все это? — и я обвела руками обозримое пространство, в котором осталось еще не меньше половины фотографий. — Что я вам плохого сделала?

— А это не мы, — нагло ухмыльнулся Тирещенко. — Это 11в постарался.

— А вы снабдили их материалом, — устало произнесла я. — За что?

— А вы не догадываетесь? — глядя себе под ноги, зло бросил Семенов.

— Догадываюсь, — отчеканила в ответ. — Только запомни, мальчик, — я убрала лезвие канцелярского ножа и подошла к Артуру вплотную, уткнувшись носом ему в подбородок, — что девушки любят внимание иного рода. Если тебе кто-то нравится, подари цветы, а не ломай жизнь! — с этими словами я развернулась и пошла прочь.

В этой школе мне делать было больше нечего!

***

Из слегка дребезжащих динамиков местного клуба протяжно запевали Битлы, оплакивая вчерашний день.

Я сидела за барной стойкой и планомерно напивалась. У меня даже повод был — положенную премию мне все-таки выплатили.

С работы я уволилась, новую еще не нашла, поэтому сейчас имела полное право проводить свое время так, как считала нужным. А может, вообще ну ее, эту школу? Моральный облик, курить нельзя, выпить тем более, и даже фотографии пятилетней давности с конкурса красоты — это повод испортить мне трудовую книжку.

— Ну, за не школу! — отсалютовала я невидимому собеседнику и опрокинула в себя очередную стопку рома.

Все-таки из школы я уходить не хотела. Как бы ни складывалась моя карьера, но это было мое призвание. Я жила для того, чтобы передавать мудрость веков молодому поколению, и от осознания причастности к чему-то великому и очень важному меня охватывала самая настоящая эйфория.

— Глаша? — воскликнули у меня прямо над ухом, вырвав из философских раздумий о смысле бытия. — Ты ли это?

Я резко обернулась, чтобы лицезреть высокую, стройную,