Лето у моря - Анн Филип

В СЕРИИ “СОВРЕМЕННАЯ ЗАРУБЕЖНАЯ ПОВЕСТЬ”

Вышли в свет:

Енё Й. Тершанский. Приключения карандаша. Приключения тележки (Венгрия)

A. Бундестам. Пропасть (Финляндия)

У. Бехер. В начале пятого (ФРГ)

Р. Прайс. Долгая и счастливая жизнь (США)

Д. Брунамонтини. Небо над трибунами (Италия)

B. Кубацкий. Грустная Венеция (Польша)

Ж. К. Пирес. Гость Иова (Португалия)

П. Себерг. Пастыри (Дания)

Г. Маркес. Полковнику никто не пишет. Палая листва (Колумбия)

Э. Галгоци. На полпути к луне (Венгрия)

Т. Стиген. На пути к границе (Норвегия)

Ф. Бебей. Сын Агаты Модио (Камерун)

М. Коссио Вудворд. Земля Сахария (Куба)

Р. Клысь. Какаду (Польша)

А. Ла Гума. В конце сезона туманов (ЮАР)

Я. Сигурдардоттир. Песнь одного дня (Исландия)

Г. Саэди. Страх (Иран)

Т. Недреос. В следующее новолуние (Норвегия)

Д. Болдуин. Если Бийл-стрит могла бы заговорить (США)

Ф. Сэборг. Свободный торговец (Дания)

К. Схуман. В родную страну (ЮАР)

М. Сюзини. Такой была наша любовь (Франция)

П. Вежинов. Барьер (Болгария)

Mo Mo Инья. Кто мне поможет? (Бирма)

Э. Базен. И огонь пожирает огонь (Франция)

К. Нёстлингер. Ильза Янда, лет — четырнадцать (Австрия)

М. Абдель-Вали. Сана — открытый город (Йемен)

Т. Дери. Милый Beaupére (Венгрия)

С. Мукерджи. Куда ведут дороги (Индия)

Г. Фукс. Мужчина на всю жизнь (ФРГ)

Читатель входит в повесть Анн Филип, как путник в незнакомый, но гостеприимный дом. Поначалу неясно, какие родственные или дружеские связи собрали под этой крышей, в этом тенистом саду на берегу Средиземного моря людей разных лет: уже немолодую, но полную жизненных сил и предзакатного света Эльзу, упоенных своей любовью и ожиданием первенца Жанну и Франсуа, неугомонного маленького Пюка, школьницу Шарлотту, одержимую присущим переломному возрасту стремлением разрешить для себя «загадки» взрослых, юношу Тома, как бы отгородившегося от всех музыкой, книгами, бешеной скоростью мотоцикла, погруженного в то уединение на людях, которое так свойственно и так необходимо молодому человеку на пороге самостоятельности. Мало-помалу читатель втягивается в быт дома, в это «лето у моря»-лето на исходе, перед прощанием с солнцем, с отдыхом, с покоем. Он включается в диалоги между персонажами повести, входит во внутренний мир Эльзы, в ее воспоминания, нередко трагичные, в ее размышления о близких. Эффект присутствия — это пленительное качество подлинно реалистической прозы (достаточно редкое в современном французском романе) — достигается Анн Филип просто, без натуги, благодаря интимной доверительности точно взятого тона, душевной открытости разговора о том, что действительно волнует писательницу и что не может, по ее глубокому убеждению, оставить равнодушным собеседника-читателя.

Если знать Анн Филип, нетрудно обнаружить в ее художественных произведениях автобиографические мотивы, а в ее героинях — автопортретность. С этим связана и лирическая интонация, вызывающая читателя на сопереживание, сочувствие, а не просто «ви́дение» того, что описывается. Хотя «зримость»-неотъемлемое достоинство прозы Анн Филип: несколькими скупыми, но очень точными штрихами она умеет воссоздать пейзаж, настроение, в коротком и как бы незначительном диалоге передать внутреннее состояние и взаимоотношения собеседников, — главное, очевидно, в том, что собственная жизнь и «письмо» лежат для Анн Филип не в разных плоскостях, это сообщающиеся сосуды. Роман или повесть — способ придать лирическому, в значительной степени автобиографическому материалу своего рода «общезначимость», выведя его тем самым из узкого поля «частного случая» в пространство опыта исторического и общечеловеческого. «Письмо» Анн Филип не самоцельная форма, оно всегда — письмо к читателю.

В предыдущем романе Анн Филип «Тут, там, далеко» (1974) не было даже единого сюжета. Единство повествования, складывавшегося из разрозненных эпизодов, обеспечивалось именно тональностью повествующего голоса, интонацией. Тому, кто знаком с автором, могло быть известно, что это сама Анн Филип глядит из окна поезда на среднеазиатскую пустыню, гуляет по знойным улицам Бухары и Самарканда, что через этот дворик с одиноким деревом посредине нужно пройти, чтобы добраться до ее квартиры в старом парижском доме неподалеку от Люксембургского сада. Но читателю вовсе не обязательно знать это. Он и без того ощутит, что только глубоко и лично пережитое придает повествованию тот неподдельный оттенок подлинности и ту подкупающую доверительность тона, которые и сообщают целостность книге, — целостность видения мира, его нравственной и художественной интерпретации.

Повествовательница — «там», «далеко», в чужом прекрасном городе, под экзотическим синим небом, отраженным лазурью минаретов; она внимает голосу алма-атинского писателя — историка этих мест, но она и «тут» — в родном Париже, и в парке, где была счастлива двадцать лет назад, и за кулисами театра, вместе с тем, кого любила и кто ушел навсегда. «Тут, там, далеко» — разнозначащи для времени и пространства, но в каждом человеке все это сосуществует нераздельно.

«Лето у моря» обладает единым сюжетом. Но неослабевающий интерес читателя связан не с напряженностью и остротой фабульных перипетий, это интерес человека к человеку, возникающий при личном контакте. Такой личный контакт возникает у читателя с героиней, потому что тот фрагмент жизни — короткое лето у моря, — который дан в повести, объемлет собой всю жизнь Эльзы, и читатель постепенно узнает и начинает любить эту женщину.

Бродит ли Эльза с внуком по тропинкам вдоль виноградников, рассказывает ли она Пюку сказку, беседует ли с беременной Жанной, заплывает ли далеко в море, она естественно живет и в настоящем и в прошлом, она несет в себе все пережитое: и детскую боль, неуютность существования ребенка в распавшейся семье, и боль утрат, и боль измен, и мгновения счастья, и укоры совести. Проблема воссоздания пластов сознания, сосуществующих в каждую секунду бытия — непосредственного восприятия происходящего и «геологических» отложений памяти, оставшихся в сердце чувств, — волнует сегодня многих романистов, которые ищут, каждый на свой лад, особые художественные приемы для воплощения симультанности разновременного, того, «как образ входит в образ и как предмет сечет предмет». Анн Филип решает эту проблему с почти обескураживающей простотой, без всяких технических ухищрений. Переживаемое и пережитое, интимный шепот и гул истории тесно сплетаются в ее повести. Рев реактивного самолета в безоблачном небе напоминает о войнах, которые идут «там», «далеко». И это «там» оказывается не так уж «далеко»: смерть фотокорреспондента Франсуа, который убит в одной из «горячих точек» планеты незадолго до рождения сына, надрывает душу, словно сирена тревоги.

Русский читатель впервые познакомился с Анн Филип по горькой и целомудренно сдержанной книге «Одно мгновенье», где она говорила о