— Ал, в этот раз ты перегнула палку, — сказал Вадим. Парень развалился в кресле и медленно потягивал коньяк из бокала.
— Ничего я не перегнула. Кире это нужно. Почти год прошел, а мы толком даже не разговариваем. Работа. Работа. Работа. Сколько можно?! Я тоже маму потеряла, а такое ощущение, что их обеих, — на последних словах голос Аллы задрожал. То ли о злости на сестру, то ли на жизнь, что так рано забрала у них маму.
Ее болезнь стала для сестер ударом. Слишком неожиданным. Слишком несправедливым. Только маму, казалось, эта новость не шокировала. Она продолжала писать свою книгу, поливать цветы по утрам в саду, приезжать иногда в мастерскую к Алле посмотреть на новые работы.
И мама всегда улыбалась. В уголках голубых глаз собирались морщинки, а на левой щеке появлялась ямочка. Алла пыталась передать ее на бумаге, но каждый раз графитный рисунок расплывался под рукой. “Не сегодня,” — говорила она себе и снова откладывала планшет с рисунком в сторону.
Если в картинах Алла находила свою отдушину, то Кира сбегала от горя в работу. PR-агентство могло уволить весь штат менеджеров и оставить только ее, Кира бы этого даже не заметила и вела бы все проекты сама. Встречи с предпринимателями и редакторами, мероприятия и конференции — работа без выходных не оставляла ей шанса на покой. Она и не хотела этого. В свободные часы строчила пресс-релизы и статьи. Упрямая девчонка решила, что “все нормально” и сестре “не о чем переживать”.
Ещё как было. Алла сходила с ума от того, что Кира отдалялась. Редкие звонки и короткие разговоры ни о чем, несколько совместных выходных — в спорах и криках. Алла просила Киру не сбегать от жизни, не топить горе в море работы. Но та и слышать ничего не хотела, только обвиняла Аллу в черствости. Слишком уж легко сестра перенесла уход мамы. На свой День рождения Кира вообще отказалась встречаться.
Алла все прощала младшей сестре.
Может потому, что Кира была похожа на маму: та же любовь к текстам, те же голубые глаза, тот же взгляд, такая же стройная. Только вместо маминых рыжих кудрей, Кира носила гладкий хвост черных как ночь волос.
А может, потому что понимала, что Кире нужна помощь. Сейчас. Иначе такими темпами недалеко до нервного срыва или того хуже.
— Упрямая коза! — в сердцах бросила Алла в ответ на свои мысли.
— Алла, позвони ей. Она одна в домике. Может, надо что.
— Вадик, хватит! Продуктов там неделю, вода, свет, тепло — все есть. Девочке уж 30 годиков. Сутки одна как-нибудь переживет.
Одним глотком Вадик осушил бокал, поставил его на столик и встал с кресла.
— Делай, как знаешь. Я спать, — сказал он и ушел в соседнюю комнату, прикрыв за собой дверь.
Алла плюхнулась в кресло. Она тоже волновалась о сестре, но надеялась, что все сделала правильно. Или нет?
Неделю назад Кира каким-то чудом согласилась провести с ней выходные. Алла предложила съездить в домик в горах. Склоны давно покрылись молодой травой и только на вершинах еще блестели заснеженные шапки. Домик стоял вдали от туристических троп и небольших гостиничных комплексов — отличное место для семейного мини-отпуска.
Только в спортивной сумке Алла везла не свои вещи. На дне она спрятала Макбук Киры, пока та собирала одежду. Положила белый конверт со сложенным альбомным листом, который приготовила для сестры несколько недель назад. И синюю флэшку.
”А что если я ошиблась? Что если я только хуже сделала? Может поехать к ней? Через минут сорок буду на месте. Извинюсь. Пусть ругается, имеет право. И что потом, Ал? Сколько еще она будет убегать?”
* * *
— Алла! Просыпайся! — голос Вадика грохотал как колокол. Алла попыталась быстро встать, но затекшие ноги не слушались.
— Кира! Она звонила, Вадик? — голос Аллы дрожал от волнения, пока она искала на кресле свой телефон. Как она могла уснуть?
Пропущенных не было, сообщений тоже. Сеть ловила. Но сестра почему-то не звонила.
Через сорок минут Алла подъехала на своем Лэнд Ровере к небольшому деревянному домику. Она выскочила из салона и подбежала к двери, но не посмела сразу постучать. Алла сделала глубокий вдох, выдох и дернула ручку двери. Та не поддалась. Она постучала. Еще раз, но уже громче. Алла уже не понимала, чей стук раздается в ушах — сердца или кулака.
Вдруг дверь открылась. В проеме стояла Кира. С растрепанными волосами она казалась совсем подростком. Красные припухшие глаза смотрели с такой грустью, что Алла сгребла сестру в охапку и запричитала:
— Кир, прости, родная. Прости. Какая я дура! Прости, слышишь, — голос Аллы дрожал от слез. Она крепко сжимала Киру в объятиях.
— Я. Я дописала ее, — Алла не сразу разобрала шепот сестры. Немного отодвинулась от Киры, но рук не разжимала, поймала ее взгляд и спросила:
— Что?
— Я дописала ее книгу, — ответила Кира и по ее впалым щекам покатились слезы. Алла смотрела на сестру и боялась поверить своим ушам.
Она заглянула в домик поверх плеча Киры. На деревянном столике у окна стоял распахнутый Мак с включенным экраном, синяя флэшка торчала в боковом слоте.
“Она открыла ее. Кира смогла.”
И тут Алла заметила лежащий рядом расправленный альбомный лист, который спрятала в том конверте. Лист, на котором она пару недель назад, наконец, смогла нарисовать портрет их мамы.
