И с тех пор не расставались. Истории страшные, трогательные и страшно трогательные (сборник) - Лея Давидовна Любомирская

© Лея Любомирская, текст, 2015

© Юлия Межова, иллюстрации, 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2016

* * *

Вот идет по дворцу человек, дороден телом, приятен лицом, одежды на нем добротные, дорогие. Идет себе спокойно, улыбается еле заметно, рот у него маленький, а губы полные, вишневые, влажно поблескивают в густой, тщательно расчесанной бороде, хорошие губы, хорошая борода, и сам человек хороший, сразу видно. Кисти правой руки у него нету, вместо нее пустая перчатка козловой кожи, зато левая – вот она, тоже красивая и холеная, даже, может, излишне холеная, не воина рука, а домоправителя. А он и есть домоправитель, благородный господин Гашпар Нунеш, главный королевский стольник и личный друг Его Величества. Правую руку господин Нунеш оставил двадцать лет назад у реки Саладо, где положил мавров без счета и превзошел других рыцарей в мужестве и яростной отваге, даром что годами был юн, лицом миловиден, а сложением нежен, словно садовый цветок, и среди грубой солдатни ходили слухи, будто ночами он делит палатку с Его Высочеством наследником престола, нынешним королем, Доном Педру, храни его Господь.

Пусть злые языки истреплются в кровь, пусть отравятся собственным ядом, почернеют и отпадут, а мы их измышлений повторять не станем, нас у реки Саладо не было, мы за наследным принцем и за благородным господином Нунешем не следили, и если и было что промеж них, то что нам с того? Лучше мы полюбуемся из-за угла, как идет по дворцу главный королевский стольник, улыбается сам себе приятной улыбкой, даже не верится, что во дворце его боятся как чумы, такого хорошего, благородного господина, кто бы мог подумать?

Утром подошла к господину Нунешу дама Тереза, главная фрейлина, и что-то сказала про новую камеристку. Бедная дама Тереза, скучно ей во дворце при вдовом короле, то ли дело было при Констансе-страдалице, упокой Господь в своих садах ее чистую душу, настоящая была принцесса, нежная, но строгая, дама Тереза только успевала поворачиваться. И даже при фаворитке Инес было ничего, жаль только, пришлось перебраться в Коимбру и жить там, в провинции, оторванными от двора и от жизни, от одного приезда Его Высочества до другого, и еще все придворные дамы у Инес были испанками, но дама Тереза как-то приноровилась.

А сейчас даме Терезе вовсе нечего делать, только проверять по утрам и вечерам, тщательно ли убраны покои фаворитки, а зачем, спрашивается, ей покои? Упокоилась уже, слава Господу, хотя слуги говорят, что Его Величество держит мертвую любовницу в сундуке у постели, но кто же верит злонравным глупцам? Поэтому дама Тереза сама ищет себе занятия, чтобы не прозябать в бездействии и праздности. Праздность, говорит дама Тереза и поднимает вверх сухой палец, – мать всех пороков.

Новую камеристку дамы Терезы господин главный стольник решил посмотреть попозже, а пока просто идет по дворцу и предвкушает. Вот увидите, господин Нунеш, понизив голос, сказала дама Тереза, вам она понравится. Молоденькая, скромная, вопрос задашь – молчит и бледнеет, все как вы любите.

Как вовремя, думает благородный господин Нунеш, и его полные вишневые губы снова складываются в довольную улыбку. Давно во дворце не было скромных девиц. Все сплошь бойкие. Никого не ненавидит господин главный стольник, всех прощает, как велит Господь, только бойкость в женщине для него непростительна. Первая жена, Беатриса, чтоб ей вечно гореть в аду, была из бойких. И конечно, не прошло и года со дня свадьбы, как она наставила благородному своему супругу рога. Все было как в тех мужицких историях, что слуги рассказывают вечерами на кухне: возвращается муж из похода, отстал от остальных, залечивал руку, чтобы с открытой раной домой не являться, а с супружеского ложа поднимается, криво улыбаясь, Его Высочество, храни его Господь, и бойкая жена смотрит из подушек испуганным кроликом. Принц быстро оправился от неловкости, господина Нунеша по плечу похлопал, а вот и ты, Нунеш, сказал. А вот и я, ответил господин Нунеш, а вот и я. На следующий день Его Высочество неверную жену Нунеша лично казнил, хотя господин Нунеш и молил о пощаде, отринув собственную гордость и позабыв о достоинстве своего славного рода. Но Его Высочество был непреклонен, не могу, сказал, видеть, как мой друг Нунеш мучается, не позволю шлюхе марать его доброе имя. И казнил. Прямо пополам разрубил, она даже моргнуть не успела. А благородного господина Нунеша, как взошел на трон, назначил главным королевским стольником и пищу с тех пор принимает только из его рук. Доверяет очень.

Идет по дворцу благородный господин Нунеш, дородный телом, приятный лицом, шуршат дорогие одежды, козловая перчатка похлопывает по обтянутому тонкой шерстяной тканью бедру, идет, несет службу, проверяет, все ли в порядке. По коридорам, из залы в залу, идет в королевские покои. Там, в резном дубовом сундуке, хранится Инес, королева-любовница. При жизни она была бойкой, очень бойкой, точь-в-точь неверная жена господина Нунеша, Его Величество всегда любил, чтобы девица была огонь. Но сейчас бойкости в ней не осталось, вся ушла, вытекла вместе с кровью из перерезанного горла.

Из. Перерезанного. Горла, повторяет благородный господин Нунеш, неосознанно стараясь попасть в ритм, из-перерезанного-горла, изперерезанногогорла. Содрогнувшись в последний раз, он поднимается и оправляет одежды. Ему грустно. Ему хотелось бы, чтобы в покои сейчас вошел король, а он, благородный господин Нунеш, главный стольник и личный друг Его Величества, сказал бы ему с кривой улыбкой: а вот и ты, Педру. А вот и ты.

…а взять, допустим, такую героиню, чтобы и мыслей о любви не вызывала, даже случайных, даже по ассоциации. Пусть она будет бразильянкой, очень темной, но не черной или там кофейной, а странного, неживого темно-серого цвета, как влажный мякиш у того хлеба, что пекут на севере в капустных листьях. Росту в ней пусть будет метра два, тело мощное, сильное, голова гордая, лицо будто отлито из свинца. Волос ее мы ни разу не видели, она ходит в коричневой шапке грубой вязки, сама связала, чтобы голова не мерзла, после Бразилии ей здесь очень зябко, но она не жалуется, оделась потеплее, шапку вот, перчатки с отрезанными пальцами – и хорошо. Лет ей чуть за семьдесят, может быть семьдесят два или семьдесят четыре, еще немного – и старуха, но пока просто крупная некрасивая женщина в годах, годы уже видны, но еще не давят. Походка у нее не плавная, а скорее твердая, мужская, шаг широкий, мощные бедра ходят, как поршни, величественный зад покачивается в такт шагам, если смотреть долго, можно представить себе, как она когда-то танцевала на карнавале, голова неподвижна, лицо бесстрастно, танцуют только ноги, только бедра, только гибкая еще талия. А зовут ее пусть Санча, дона Санча. Она живет в доме напротив нас, снимает маленькую квартирку на пятом этаже, с нею внучка или даже правнучка – рослая темно-коричневая девочка лет пятнадцати, ровная и тугая, как боксерская груша, с невыразительным кожаным лицом.

По утрам дона Санча выходит из дому с лыжной палкой, отцепляет от фонарного столба тележку для покупок и идет на работу. Тележку она увезла из нового магазина, что недавно открылся за площадью. Как открылся – так и увезла, прямо в первый день. Магазину все равно – тележкой больше, тележкой меньше, а доне Санче без тележки тяжело. Дона Санча собирает металлический лом. Двор за двором обходит наш район и еще два, доходит до новых домов, до пустыря за акведуком, а дальше не идет, дальше чужая территория. Лыжной палкой дона Санча тыкает в мусорные ящики – проверяет, не звякнет ли. Если звякнуло – вытаскивает и кладет в тележку. Сильно не грузит, у тележки слабые колесики, дона Санча их уже укрепляла, но они все равно отлетают. Дома дона Санча сортирует добычу, очищает от налипшего мусора, если надо, моет тряпкой,