Константин Михайлович Станюкович
Откровенные
Роман в двух частях
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ К. М. СТАНЮКОВИЧА.
Том IX.
В места не столь отдаленные. — Откровенные.
Издание А. А. Карцева.
МОСКВА.
Типо-литография Г. И. Простакова, Петровка, д. № 17, Савастьяновой.
1897.
http://az.lib.ru
OCR Бычков М. Н.
В зимний день 187* года часы в приемной департамента медленно и внушительно пробивали одиннадцать ударов.
Молодой дежурный чиновник светской выправки, остриженный под гребенку, то поглядывавший украдкой на одну из просительниц, хорошенькую, пикантную блондинку в пенсне, то любовавшийся своими красивыми, выхоленными руками, — при первом ударе часов быстро поднялся с кресла, одернул борт виц-мундира и вытянулся, чуть-чуть подрагивая выставленной вперед ногой. И в ту же минуту его беззаботное, молодое румяное лицо добродушного шалопая сделалось необыкновенно серьезным, и во взгляде его карих, несколько телячьих глаз появилось выражение официальной озабоченности исправного чиновника.
Просители встрепенулись и встали с кресел. В солидной приемной воцарилась мертвая тишина. Взоры всех обратились на высокую дубовую дверь, за которой был кабинет директора.
С последним боем часов, дверь бесшумно отворилась, и — аккуратный, как хронометр — в приемную вошел, слегка щуря свои небольшие серые глаза, его превосходительство Степан Ильич Павлищев.
Это был видный и представительный, недурной собою блондин с шелковистою подстриженною бородкой и светлыми небольшими усами. Свежий, гладкий, слегка благоухающий, он казался совсем молодым, несмотря на свои сорок пять лет.
Безукоризненно сшитый, еще совсем новый виц-мундир, на котором блестела звезда, необыкновенно ловко сидел на статной, высокой, слегка полноватой фигуре Павлищева. Стоячий воротник сорочки, подпиравший розоватые, мясистые щеки, и рукава с крошечными запонками сияли ослепительною белизной. Все, начиная от галстука и кончая остроносыми суконными ботинками, свидетельствовало, что его превосходительство тщательно заботится о своем туалете.
Несмотря на преувеличенную серьезность его умного и энергичного лица и на некоторую юпитеровскую застланность взгляда, и в физиономии, и в глазах, и во всем его существе чувствовалось радостное довольство человека, переживающего медовый месяц своего нового положения и которого еще тешит и престиж власти, и игра в начальники. Он весь словно внутренне сиял, хотя и старался казаться невозмутимо-серьезным авгуром.
Павлищев сделал несколько шагов вперед и, слегка наклоняя на бок свою белокурую голову, как бы готовый слушать, уставил глаза на ближайшего просителя. Он сразу узнал этого высокого, рыжего пожилого господина, в потертом фраке и с потертым неприятным лицом, на котором стояло заискивающее и, вместе с тем, наглое выражение бесшабашного малого, прошедшего огонь и воду. Особенно были наглы глаза, — большие, блестящие черные глаза, глядевшие из глубоких темных глазниц в упор, на Павлищева.
Павлищев не подал вида, что узнает просителя.
— Коллежский асессор Бугаев, ваше превосходительство! — громко отчеканил «потертый фрак». — Имел счастье, десять лет тому назад, служить с вашим превосходительством! — прибавил он, произнося этот титул громко и звучно, с каким-то, казалось, особенным удовольствием, и его голос при этом вибрировал восторженно и нежно.
Это бестактное напоминание о том, сравнительно недавнем, времени, когда Павлищев, безызвестный, незначительный чиновник, служил вместе с господином Бугаевым в одном захолустном городке и, случалось, даже «перехватывал» у своего сослуживца «до двадцатого», — по видимому, не доставило его превосходительству ни малейшего удовольствия, тем более, что внезапно вызвало в его памяти и кое-какие «ошибки молодости», которые его превосходительство хотел бы забыть навсегда.
— Как же, помню, помню… Чем могу служить вам? — проговорил Павлищев вежливо-сухим официальным тоном, не допускающим никаких дальнейших воспоминаний.
Бугаев как будто даже удивился. В самом деле, странный вопрос! Казалось, было так очевидно, чем мог служить его превосходительство человеку, явившемуся во фраке, да еще значительно потертом, с крестом на шее, повязанной плохеньким галстуком поверх не особенно ослепительного воротничка и с докладной запиской в руке?
И господин Бугаев произнес не без некоторой веселой развязности:
— Хотел бы иметь занятия под просвещенным начальством вашего превосходительства!
Красивое и просвещенное лицо его превосходительства сделалось совсем серьезным.
— У меня нет никакой вакансии, — медленно проговорил он, отчеканивая каждое слово, как бы для большей убедительности, что вакансий нет.
Но господин Бугаев, казалось, не убедился и, нисколько не смутившись, продолжал:
— Я, ваше превосходительство, прошусь не сюда, не в Петербург… Я готов служить и в провинции… И там, смею думать, нужны люди… Лишившись места, я нахожусь, можно сказать, в самом критическом положении…
— Вы где служили?
— Исправником, ваше превосходительство.
— Отчего же вы оставили это место?
— Из-за патриотического образа мыслей, ваше превосходительство! — не без пафоса воскликнул Бугаев и горько усмехнулся. — Я старался исполнять свою высокую, смею думать, миссию вполне согласно с духом закона. Я хотел быть действительно авторитетным и властным лицом среди вверенных моему охранению крестьян, но это, разумеется, не понравилось многим неблагонамеренным людям. К сожалению, влияние этих людей не осталось без воздействия и на господина начальника губернии. Меня обвинили в превышении власти и предложили подать в отставку! Все это подробно изложено в докладной записке, ваше превосходительство!
И с этими словами Бугаев протянул записку, продолжая смотреть в упор на его превосходительство.
Этот почтительно-наглый взгляд несколько смущал Павлищева.
«Того и гляди, эта каналья позволит себе какую-нибудь фамильярность, скажет что-нибудь о прежних их отношениях… От этого нахала можно всего ожидать!» промелькнуло в голове у Павлищева.
И чтоб отделаться от этого назойливого просителя, он проговорил, принимая записку:
— Хорошо-с. Я буду иметь вас в виду. Потрудитесь записать господина Бугаева в список кандидатов! — прибавил Павлищев, слегка поворачивая голову к стоявшему сзади дежурному чиновнику и отступая от просителя.
— Кандидатом? — протянул Бугаев иронически. — О, ваше превосходительство, я в двух министерствах записан кандидатом и числюсь в таком звании третий год… Осмелюсь доложить, мое положение не позволяет мне утешаться кандидатурой, ваше превосходительство. Не имея никакой протекции, я решился именно обратиться к вашему превосходительству, полагая, что вы не изволили забыть бывшего сослуживца и знаете меня, как добросовестного работника…
— Но я ровно ничего не могу сделать, — нетерпеливо перебил Павлищев.
— Вы, ваше превосходительство?.. Одно ваше слово…
И, понижая голос почти до шепота, Бугаев прибавил:
— Марья Евграфовна просит… Она знает мое отчаянное положение с женой и детьми… Если угодно, она явится сама просить за меня, ваше превосходительство!
При этом имени Павлищев слегка смутился. Но смущение его продолжалось мгновение. Он овладел собою и резко проговорил:
— Кто бы ни просил за вас, все равно. Я не имею права обходить других кандидатов. У меня строго соблюдается очередь! — подчеркнул он нарочно громко, чтобы слышали все,
