Проявились на этой шхуне и другие странности: сам капитан, поднявшись на палубу, неожиданно вместе с боцманом перекинул за борт ящик с рыбой. Причем, матросы тотчас отметили и перемены в одежде капитана: повседневную робу он сменил на костюм, хранившийся обычно в сундуке. Однако капитан сменил не только робу на костюм, но и отборную брань, именуемую малым морским загибом - обычный свой лексикон - на изысканную речь. Не отставал от него по части любезности и боцман. Покраснев, как брюшко у выброшенной им за борт рыбы, он стал говорить медленно, тихо и предложил устроить добрый семейный ужин прямо на палубе. Матросы, разулыбавшись. Как в гостях, быстро очистили от рыбы палубу, принялись открывать принесенные консервы, резать хлеб. И никому в голову, например, не пришло выпотрошить живую рыбу: ведь это означало бы причинить ей боль.
Когда стол был сервирован, капитан лично достал из своего сундука несколько бутылок дорогого коньяка и, разливая его по стаканам, вдруг обнаружил, что нет одного из членов экипажа, рулевого Стайнса. Капитан лично пошел за ним и пока тот пил свою порцию коньяка, стоял у штурвала и только потом вернулся к застолью.
Шхуна находилась в плавании уже вторую неделю; обычно по истечении этого срока она возвращалась, но прошли контрольные сроки, а она не давала о себе знать. Тогда ее владелец, мистер Эр-Вайс, или, как его еще называли, Воздушный Вайс - за увеличение спортивным пилотажем, - решил вылететь на маленьком самолете на поиски посудины.
Мистер Эр-Вайс взял курс на юго-запад и обнаружил своего "Дюгоня" с застольем на палубе и, судя по всему, без рыбы. Рассвирепев, он отвел штурвал самолета от себя и направил машину на собственное судно, будто намереваясь протаранить его. Мистер Эр-Вайс вдруг почувствовал странное желание развернуться и помахать крыльями своим матросам.: чувства собственника, только что владевшие им сполна, оказались совершенно усыпленными. Развернувшись над шхуной в третий раз, мистер Эр-Вайс отпустил штурвал и высунулся по пояс из кабины и, сложив руки над головой, энергично потряс ими в знак доброго расположения и солидарности. Протаранив легкое облако ("облако винных паров" - весело подумал мистер хозяин), он взял курс на берег.
А шхуна между тем продолжала путь домой и через положенное время подошла к причалу. Матросы по соседству пришвартованных шхун, против обыкновения, не услышали перебранки матросов "Дюгоня" и немало подивились этому обстоятельству, поскольку капитан "Дюгоня" слыл грубияном даже среди видавших виды моряков.
Матросы сошли на берег без рыбы. Изысканные, как послы иностранной державы, они молча шли по пирсу, раскланиваясь со знакомыми и незнакомыми, вызывая удивление и даже ужас...
Министерство здравоохранения выполнило свой долг и безотлагательно передало информацию военному ведомству информации и безопасности. После этого была сформирована и направлена на побережье компетентная комиссия, состоявшая из врачей самого различного профиля. Она именовалась комиссией по расследованию происшествия, уже зарегистрированного к тому времени национальной федерацией охраны здоровья.
Правительство открыло публичный диспут. Газетные полосы были отданы на растерзание ученым. А те, в свою очередь, передали гласности многое из того, что, по разным причинам, наука скрывает от человечества.
Канадский психиатр Винек заявил, что наблюдаемый у команды "Дюгоня" психоз мог возникнуть лишь после химического или биологического вмешательства. На что шведский биолог Гаррес решительно ответил: подобных средств столь длительного действия человечество пока еще не изобрело.
Дали слово и писателю. Итальянский новеллист Лупо Дженти, приехавший на мероприятие с очаровательной любовницей лет на тридцать его моложе, был краток. К тому же он был нештатным сотрудником службы 2С из "Сервитсио секрето", и его боссы не без основания предполагали, что уж кто-то, а писатель сможет поддержать ту то точку зрения, которой придерживались власть имущие, те самые, которые очень боролись за то, чтобы эту власть не потерять.
Дженти был ярый противник фашизма, в своем выступлении помянул недобрым словом Муссолини и, в ожидании "вкусного" полуразвратного вечера с Винченцей (так звали его пассию), быстро свернул свое выступление, однозначно заявив, что все это дело рук прошлых и, к счастью, давно уничтоженных прогрессивным человечеством.
А ожидающая его в пятизвездочном отеле возлюбленная очень хотела в эту минуту две вещи: позвонить домой в Милан, узнать как поживает ее крошечная Каролинка, и насладиться мужским телом, потому что последнее стало уже дня нее проблемой, ибо сеньор Дженти хотя и был богат и знатен, и даже порою не неприятен ей, но все-таки для чего-то же ее создала природа такой привлекательной.
Польский биолог Заленский был менее категоричен, ведь еще в начале двадцатого века были известны случаи, когда нигде не зарегистрированные врачи делали блестящие операции по трансплантации внутренних органов. Пропадали подростки, используемые врачами-изуверами именно как набор запасных частей для тех, кто отстегивал нереальные, по обычным представлениям суммы. Миллионеры расплачивались за новенькие почки или печень, а официальная медицина все еще была на "пороге"...
Так газеты пугали своих читателей. И в конце концов ряд стран предложил свои услуги по части расследования инцидента на побережье.
От Советского Союза в комиссию по расследованию вошел Нестеров, под именем Вождаева, конечно.
Глава 7. На место!
Над юго-восточными районами области России пронесся шквал. Сила ветра достигала 30 метров в секунду. На своем пути он ломал опоры линий электропередачи и связи, деревья, разрушал дома.
Ураган сопровождался грозой, ливневым дождем и крупным градом. От стихии пострадали более тысячи жителей домов, около 400 животноводческих ферм, зернохранилища, школы, клубы.
Что это - особая форма войны, или случайность?
(Из архива Вождаева)
Все приехавшие взялись за дело чрезвычайно активно и, конечно, в первую очередь опросили команду шхуны, за исключением боцмана, но никто никаких вразумительных ответов не дал, матросы не помнили, с чего все началось, как будто у них была поражена часть мозга, которая ведала памятью того часа, когда произошло нечто.
А "за исключением боцмана" потому, что его единственного увезли в клинику и там усиленно лечили. Появился шанс, что он придет в себя и расскажет хотя бы что-нибудь.
По принятому соглашению все участники группы были уполномочены задавать вопросы кому угодно и по какому угодно поводу. Поэтому Нестеров (на то он и от Советского Союза), вполне естественно, пожелал встретиться с боцманом еще до его окончательного выздоровления. Однако, несмотря на имеющиеся у него полномочия, это было сделать не так-то просто. Прежде всего было невозможно установить, в какую именно клинику забрали боцмана Гауштмана. Этого не знала даже его жена.
А разве вы не навещаете его? - спросил Нестеров, забыв на секунду, что он не в России, где обыкновенно жена не отходит от постели больного мужа.
- Нет, - просто сказала она, - его навещает господин Федерик.
- А кто он, этот Федерик? - спросил Нестеров, и своим вопросом, конечно, огорчил читателей этой книги. Память его подвела. Не мог Нестеров не знать этого имени. Господин Федерик был консулом в одной из республик Советского Союза, и именно он с небезызвестным местным партийным боссом Джураповым знакомил Винченцу с осужденным Обуховским.
И Нестеров решил разыскать Федерика. Прогуливаясь в несчетный раз возле дома боцмана, он заметил однажды невысокого толстенького человечка в безукоризненной тройке. Человечек оглянулся перед дверьми, не обратив на Нестерова особого внимания, юркнул в дом мадам Гауштман. Пробыв там недолго, вышел с каким-то свертком. Нестеров с видом Джеймса бонда подошел и взял его за локоть.
- Господин Федерик?
Тот чуть заметно вздрогнул.
- Не имею чести, - сказал Федерик по-русски и чуть было не "прокололся". Но упоенный легкой победой Нестеров и не заметил, видно, что его собеседник говорит на том же языке, на котором вел беседу в консульстве несколько лет назад с объектом "В".
Нестеров назвался Вождаевым.
- Чем обязан? - спросил Федерик.
- Я бы очень хотел навестить боцмана Гауштмана и надеюсь, вы поможете мне в этом.
- Это невозможно, - почти закричал Федерик, - он нездоров, я протестую как врач.
- Но я настаиваю, - заявил Нестеров тоном прокурора.
Человечек вертелся, как юла. Мимо них пронесся "Ситроен СХ".
Господин Федерик вдруг успокоился. И выдал последний аргумент:
- Это очень далеко.
- Я готов. - Еще бы, Нестеров, да не был бы готов.
- Туда не пускают иностранцев, а из России - тем более.
- Клинике есть что скрывать от русских? - молодец полковник, так он, пожалуй, еще и переиграет Федерика.
