массивные парафиновые плиты.
Возле стола потрескивала самая настоящая печка-буржуйка, как будто сошедшая с военного киноэкрана. Труба от нее тянулась к полукруглому окну, забранному вместо стекла такой же парафиновой плитой, и уходила наружу через аккуратное, прорезанное точно по диаметру трубы, отверстие.
"Странно, что парафин не плавится от трубы", - подумал Саша - "Мороз наверное".
На буржуйке закипал большой медный чайник. Идиллию нарушал только странный подземный гул, идущий казалось отовсюду, от стен, от пола и даже от сводчатого купола. Периодически к гулу примешивался короткий, резкий
чавкающий звук, как будто рядом за стеной тираннозавр рекс заглатывал добычу.
-- Ну, давайте знакомиться, -- Саша первый раз увидел наконец человека, голос которого встретил его на пороге.
-- Меня зовут Матвей Игнатьевич Коробьев, я начальник нашего ОКБ, а заодно и конструктор, и полимерщик, и даже слесарь-инструментальщик слегка.
-- Туполев наш, -- послышался из-за кульмана девичий смех.
-- Ладно, ладно, не галдеть! Чай готов? Накрывайте... К сожалению, к чаю нет ничего,
-- он сдвинул в сторону чертежи, -- ну, показывайте, молодой человек, с чем прибыли.
-- Так ведь материал у дверей остался?
-- Материал уже в трапезной, я не об этом, показывайте, что привезли.
-- Вот мое командировочное, кстати и распишитесь...
-- Так, хорошо, сейчас мы вам гостинницу закажем, Александр Ильич, еще что?
-- Больше ничего, а насчет гостинницы, может мы до обратного поезда управимся?
-- Так, так, может и управимся, а что еще-то?
-- Да ничего, меня в такой спешке собирали, больше ничего не успели.
-- Очень, очень досадно, -- покачал головой Матвей Игнатьевич, -- мы думали, вы все же привезете... Обычно привозят. Ну да ладно, -- он опять оживился -- скажите, как вам наши изделия нравятся?
-- Какие изделия?
-- Да вот же они, вот, везде стоят, -- Коробьев сделал круговой жест рукой.
-- Как, вот эти плиты? Я думал, они парафиновые.
-- Какой парафин, чистейшей воды полиэтилен высшей пробы.
Матвей Игнатьевич смотрел на него выжидательно. Саша присел у стопки плит, провел по верхней рукой. Плита была прямая, ровная, полупрозрачная, без утяжин и каверн.
-- Как же это вам удалось?
-- Ага! -- вскричал Матвей Игнатьевич,
-- Вот теперь я вижу, что передо мной профессионал!
Его прямо распирало от удовольствия: -- Правильно, во всех учебниках написано, что получить толстостенное изделие из кристаллизующегося полиолефина без нарушения поверхности нельзя! Максимум один сантиметр! А мы получаем! Аж целых тринадцать сантиметров! Каково, а?
-- Ну, вы прямо герой, Матвей Игнатьевич, -- сказал Саша, отступая за кульман.
-- И это не предел! Все зависит от раскрытия зева. В теории можем получать любую толщину, хоть метр, -- Матвей Игнатьевич вошел в раж, -- Нет предела, нет, я вам говорю! Пойдемте, я вам покажу процесс.
Он схватил Сашу за рукав и потащил к арке, закрытой кованой железной дверью.
Слова: -- Матвей Игнатьевич, а ничего, что без допуска? -- потонули в лязге щеколд и в резко усилившемся утробном гуле. После ярко освещенной часовни трапезная показалась темной и мрачной. Когда глаза привыкли к полутьме, Саша увидел прямо перед собой силуэт слона, мерно покачивающего хоботом на фоне низкого пыльного оконца.
26.
Вячеслав Прокофьевич Гусев маялся. Он иногда замирал с кирпичом в руке, сыпал цемент мимо мешалки, набирал полную грудь воздуха, как будто собираясь что-то сказать, но, так и не решившись, выпускал его, как проколотая покрышка. Было видно, что какая-то неотвязная мысль гложет его изнутри, рвется наружу, и он уже почти не в силах ее сдержать. Митя поглядывал на него с опаской...
Сегодня во время обеда он попытался подшутить над Гусевым, вполне, по его мнению, безобидно. Передав тому солонку и выждав, пока Вячеслав Прокофьевич круто посолит борщ и начнет есть, он спросил как бы невзначай:
-- Ну как, это действительно соль?
Результат был непредсказуем. Гусев замер на полминуты, не моргая глядя в стену, потом щека у него задергалась, он вскочил, перевернув стул, расплескал компот и выбежал.
-- Ты что, академик, озвонарел? -- поднял стул Борька, -- ты не знаешь, с кем дело имеешь? Он же шизо, у него и белый билет есть. Он тебя мог вилкой проткнуть, и ничего бы ему не было... Может еще и проткнет, шизы они злопамятные. -- добавил он, поразмыслив.
... Наконец Гусев решился. Проходя мимо Мити с очередным кирпичем, он быстро, негромко заговорил, оглядываясь на Борьку:
-- Митя, я знаю, вы человек порядочный, поэтому я решил вам все рассказать. Если вы пообещаете никому, вы слышите, никому ни словом не обмолвиться о том, что вы сейчас узнаете, обещаете? -- он выжидающе замолк.
-- Обещаю, -- сказал Митя, на всякий случай отойдя от ямы.
-- Тогда слушайте, позавчера я направил свое предложение во всемирный экологический совет Земли по вопросу новых энергетических ресурсов. Заказным письмом, с уведомлением о вручении, лично на имя председателя совета, мистера Джонатана Упенгайма.
Еще раз оглянувшись на Борьку, который уже начинал прислушиваться, Гусев продолжил, понизив голос:
-- Первая премия - миллиард долларов, будет присуждена весной, не позднее первого апреля.
Митя молчал, тупо глядя на дрожащий в руках Гусева кирпич.
-- Только помните, что вы обещали, я разглашения не прощу, -- сказал тот, -- а о сути изобретения даже и не пытайтесь дознаться, ничего у вас не выйдет. Весной узнаете, после вручения награды. Меня к тому времени здесь уже не будет...
-- Хорошо, -- сказал Митя.
Продержался Вячеслав Прокофьевич недолго. Через двадцать минут он неожиданно остановился, расплескав ведро с раствором, и произнес:
-- Ну ладно, раз вам так не терпится, я вам изложу суть, но кратко, без подробностей, так что вам все равно не удастся меня опередить, даже и не пытайтесь.
-- Вы знаете, Вячеслав Прокофьевич, я пожалуй обойдусь, -- начал было Митя, но тот уже склонился к нему и, прикрыв рукавицей рот, произнес:
-- Вода - топливо...
Дикий скрежет резанул по ушам. Гусев отскочил с обезумевшим взглядом и своротил в яму стопку кирпичей. Метрах в двадцати от них первый секретарь комсомольской организации объединения Виктор Кузачев пересекал шоссе на снегоходе "Буран". Дюралюминиевые лыжи скрежетали по асфальту как бронечешуя дерущихся стегозавров.
-- В лабаз пошел, -- подвел черту Борька.
27.
Когда глаза привыкли к полумраку трапезной, Саше удалось разглядеть то, что он вначале принял за слона. Посредине низкого, сводчатого помещения, на земляном полу выл изношенным приводом древний репарационный экструдер. Экструдер был раздет полностью: боковые крышки отсутствовали, на месте щита управления был косо привинчен кольцевой соленоид с красным маховиком. Из под остатков давным-давно облупившейся краски проступала ржа.
Головки не было в помине, прямо из оголенного открытого торца цилиндра, как мед из разоренного улья, потоком толщиной с руку изливался расплавленный полиэтилен. Нижний край этого тягучего водопада ложился петлями на большие напольные весы, где медленно рос дымящийся шишковатый полужидкий шмат, неторопливо расплывающийся и напоминающий мозг какого-то исполинского ископаемого. Казалось, это мастодонт оглаживает
хоботом добычу.
-- Смена материала! -- заорал Коробьев прямо в ухо, -- приходится сбрасывать смесь. Сейчас ваш пойдет!
Цвет потока изменился, из прозрачного он стал коричнево-матовым.
-- Обрезай! -- крикнул Матвей Игнатьевич, -- а я пока добавлю оборотов.
Он начал с натугой крутить скрипящий маховик. Мотор завыл озверело. Одна из серых фигур, стоящих неподалеку, приблизилась и огромными ножницами отхватила хобот у основания. Тот немедленно начал расти опять, как хвост ящерицы. Не мешкая, две другие работницы вцепились в шмат парой сталеварских щипцов и отволокли его к стене, где уже валялось штук десять ему подобных.
-- Будем отвешивать из расчета на пять сантиметров толщины, семнадцать килограмм восемьсот грамм, -- прокричал Коробьев. Вцепившийся в маховик, он был похож на корабельного рулевого, -- а пока гляньте на нашу гордость: безусадочную самозапирающуюся прессформу.
Невдалеке темнел огромный гидравлический пресс, похожий на тот, где нашел свой бесславный конец Терминатор 1. В прессе стояла угловатая конструкция, состоящая из двух стальных плит с перекрестно загнутыми навстречу друг другу краями.
-- Давай, Татьяна! -- скомандовал Матвей Игнатьевич, и Татьяна, мощным броском зашвырнула восемнадцатикилограммовый шмат полужидкого расплава между плитами. Пресс заурчал и вдруг захлопнул пасть, как медвежий капкан, расплющивая массу в блин. Раздался тот самый чавкающий звук.
-- Вы видели! -- заорал Коробьев в экстазе, -- челюсти полностью изолируют формовочную полость! И в то же время металл нигде не садится на металл!
