"Серж, - писал я, - ты знаешь, я строчу тебе это на арифметике. Мне все равно не везет в ней. Я думаю, не оттого ли, что я почему-то не могу рассмотреть на доске мелкие цифры. Поэтому мне не удается следить за уроком".
"Я много читаю. Два раза уже я прочел "Достоевского". Чем он мне нравится, Серж, это тем, что в нем много смешного".
"Слыхал ли ты, Серж, будто Чичиков и все жители города Эн и Манилов мерзавцы? Нас этому учат в училище. Я посмеялся над этим".
"Серж, что ты сказал бы о таком человеке, который а) важничает, б) по протекции, не платя, ходит в театр?"
Я рвал свои письма, когда они были готовы, и забрасывал клочья за шкаф, потому что у меня не было денег на марки, маман же перед отправкой читала бы их.
"Серж, - писал я еще, - ты не видел борцов? Я не прочь бы взглянуть на них, Серж, но, ты знаешь, маман где-то слышала, что это - грубо".
На святках в помещении училища состоялся "студенческий бал". В гимнастическом зале, уставленном елками, зажжено было множество ламп. Между печками расположился военный оркестр и под управлением капельмейстера Шмидта играл. Мадам Штраус хотелось послушать поближе, и она подходила к печам и стояла внимательная, держа в руках сахарницу, которую выиграла в "лотерее аллегри".
На сцену выходили актеры из театра и произносили стихи. Мадмазель Евстигнеева пела. Играла, качая пером, украшавшим ее голову, Щукина, содержательница "Музыкального образования для всех". - Может быть, - думал я, - она дочь этих "статских советников Щукиных", на могиле которых когда-то я сидел, дожидаясь "господ и госпож".
Объявили антракт для открытия форточек и удаления стульев. Среди суетившихся был Либерман. Он был очень параден в мундире со шпагой и "распорядительском банте". Я вспомнил Софи, его сверстницу, вместе с ним так удачно когда-то игравшую в драме, и мне стало грустно: бедняжка, она почему-то казалась уже лет на двадцать старее его.
На расчищенном месте уже завертелись вальсJры. Карл Пфердхен кружился со своей сестрой Эдит. Конрадиха фон-Сасапарель выступила с Бодревичем, издателем газеты "Двина". Натали, покраснев, приняла приглашение подскочившего к ней Грегуара. Учитель словесности, мимо которого я проходил, подмигнул ему. Он улыбнулся, польщенный. Мне подали с "почты амура" письмо. - "Отчего это, - кто-то спрашивал в нем, - вы задумчивы?" Заинтересованный, я стал смотреть на все лица и, как Чичиков, силился угадать, кто писал. Я увидел при этом Л. Кусман и поспешил убежать.
Я не сразу вернулся домой, я прошелся по дамбе. Мечтательный, я вынимал из кармана записку, полученную на балу, и опять ее прятал. Погода менялась от оттепели к небольшому морозику, и на глазах у меня расползлись облака и открылось темное небо со звездами. Двое саней не спеша обогнали меня. - У тебя ли табак? - спросил задний мужик у переднего. Я удивился немного. услышав, что мужики, как и мы, разговаривают.
Письмецо я хранил, и минуты, которые иногда проводил над ним, я считал поэтическими.
Подходила весна. От Кармановых я получил предложение провести с ними лето. Они обещали заехать за мною. Маман изготовила мне полосатые трусики.
Этой зимой мы видели члена Государственной думы. Канатчиков делал осмотр, какой будет нужен ремонт. Он стоял у окна и ощупывал рамы. Член думы проехал вдруг - в маленьких санках., запряженных большой серой лошадью под оливковой сеткой. Канатчиков крикнул нам. Мы подбежали и успели увидеть молодцеватую щJку и черную бороду. - Наш, крайний правый, - сказал нам Канатчиков. Мы улыбнулись приятно.
21
У Кармановой были еще в нашем городе кое-какие делишки. Она продавала участок, который достался ей по закладной. Из-за этого она прожила у нас несколько дней.
Я и Серж побывали вдвоем в Шавских Дрожках. Оркестр играл, как всегда. Из купален слышны были всплески. Лоза над рекою цвела. - Серж, ты помнишь, сказал я, - когда-то мы были здесь счастливы.
Долго мы ехали в поезде. Утром мы вскакивали, чтобы видеть восход. К концу дня облака принимали вид гор, обступающих воду.
Прибыв в Севастополь, мы наскоро осмотрели собор панораму и перед вечером отплыли. Мы заболели в пути морскою болезнью. Мы приплыли поздно, и я не увидел впотьмах ни мечети, ни церкви. Я знал их давно по открытке "Приветствие из Евпатории".
Нас посадили на шлюпки. Мне сделалось дурно, когда я слезал туда по веревочной лестнице. - Васенька - мысленно вскрикнул я. Кто-то подхватил меня снизу.
У мола нас ждал Караат, запряженный в линейку. Он взят был на лето напрокат у татар. Держа вожжи, возница - на "даче" он был управляющий, кучер, садовник и сторож - обернулся к Кармановой и начал ей делать доклад.
Одинаковые, друг за другом шли дни. Мы вставали. Карманова в "красном, с турецким рисунком, матинэ из платков" принималась сновать между "флигелем", в котором мы жили, и "дачей". Являлись с корзинами булочники. Караат начинал возить дачников к грязям и в город. Карманова, стоя в пенсне у ворот, отмечала в блокнотике, кто куда едет. Во двор, томно глядя, выходил Александр Халкиопов, студент. Мы здоровались с ним и отправлялись с ним к морю.
У моря мы проводили все утро, валяясь, беря в горсть песок и по зернышку медленно сыпля его. Александр рассказывал нам интересные штуки. Я часто чего-нибудь не понимал. - Ты дитя, - говорил тогда Серж, - шаркни ножкой. - В Москве он узнал много нового, много такого, чего я никогда бы себе и представить не мог.
Отобедав, я уходил с Сержем в тень. Он читал там "Граф Монте-Кристо" или "Три мушкетера". Он брал их из библиотеки. Когда он кончал читать первую книгу и принимался за следующую, я начинал читать первую. Мне не удавалось прочесть только последнюю книгу - окончив ее, Серж отдавал ее. Я вспоминал тогда о деньгах Чигильдеевой. Если бы я ими мог уже распоряжаться, я сам записался бы в библиотеку и ни от кого не зависел бы.
Вечером дачницы, перекликаясь, собирались на главной террасе. Гурьбой, драпируясь в "чадры" из расшитого блестками "газа", они уводили Александра гулять. Их мужья отправлялись в бильярдную. Дети садились на доску качелей и тихо покачивались. Я и Серж подходили и прислонялись к столбам. Становилось темно. Инженерша при лампе читала у себя на веранде "Кво вадис?". Кухарка с помощницей, сидя на заднем крыльце, тоже с лампочкой, чистили к завтраму овощи. В море гудел пароход. Иногда недалJко начинали играть на трубе.
Мел, гвоздей,
подпевал я тогда ей беззвучно,
Кистей, лак и клей.
Тарахтела, приближаясь к воротам, линейка, бегал Караат, и его распрягали.
В шкафу я нашел одну книгу, называвшуюся "Жизнь Иисуса". Она удивила меня. Я не думал, что можно сомневаться в божественности Иисуса Христа. Я прочел ее прячась и никому не сказал, что читал ее. - В чем же тогда, говорил я себе, - можно быть совершенно уверенным?
Новые дачники сразу подолгу сидели на солнце, и оно обжигало их. Мы им советовали употреблять "Идеал", крем Петровой. Потом мы ходили к ней и получали "комиссию". Я дочитал на нее "Мушкетеров" и "Графа" и скопил два двугривенных.
Скоро появились арбузы и дыни. Теперь Караата кормили их корками. Значит, он сыт, - говорила Карманова, - если не ест их.
В одно воскресенье Александр решил съездить в город. Он взял нас с собой. На бульваре мы сели. Рассеянные, мимо нас пробегали девицы. Тогда он вытягивал ногу, и они спотыкались. Уткнувшись в платок, Серж ужасно смеялся. Я думал о том, что он слишком уже увлечен Александром, и мне начинало казаться, что он равнодушен ко мне.
Караимская дама Туршу, наша новая дачница, попросила однажды, чтобы я показал ей, где живет хиромант. Я пошел с ней вдоль каменных стен, за которыми, низенькие, росли абрикосы. Она была черная, с темными веками, в розовом платье и зеленой "чадре". - Побеседуемте, - предложила она мне, и я рассказал ей, как был убит инженер. - Без причины, - сказал я, - конечно, его не убили бы.
Из Евпатории я возвращался один. Инженерша дала мне для маман "перекопскую дыню". Туршу помахала мне вслед из окна своей комнаты, и Александр, который стоял у окна вместе с ней, покивал мне. Серж сел на линейку со мной и проехался до парохода.
22
Когда я приехал и вышел из вокзала на площадь, то город показался мне странным. На улицах не было видно деревьев. Извозчики были одеты по-зимнему. Дрожки у них были однолошадные. Не было слышно, как море шумит. Я представил себе "Графскую пристань" - колонны и статуи и ступени к воде. - Серж, Серж, ах, Серж, - по привычке вздохнул я.
Собор против нашего дома почти был достроен. Его купола были скрыты холщовыми навесами в виде палаток. Извозчик сказал мне, что там золотильщики.
Аннушка с бабкой и дочерью Федькой стояла у дома на солнышке. - Может быть, - думал я, - глядя на эти шатры, она вспоминает маневры. - Она поклонилась и крикнула что-то.
Маман была дома. Увидя меня из окна, она выбежала, и Евгения выбежала вслед за нею. Они расспросили меня, пока я умывался. - Вот видишь, - сказала маман, - как приятно иметь знакомых со средствами.
