Вы обещали переснять фотографию с фотографии Пальмина и прислать мне*. Кстати замечу, что Н. П. Аксаков*, москвич, живущий ныне в Петербурге и служащий в министерстве путей с<ообщения>, кажется, в железнодорожном департаменте, собирает материал, чтобы издать книжечку о своем друге Пальмине. Книжечка предназначается главным образом не для продажи, а, кажется, только pour les amis[5]. Если встретитесь с ним, то поговорите. Быть может, у него и выйдет что-нибудь в самом деле интересное.
Книги, высланные Вами в «Русскую мысль», получу* в пятницу на Фоминой. Сердечно благодарю. Мои старики и сестра благодарят Вас за память и кланяются Вам. Просят, чтобы Вы опять приехали. У нас самое нескучное время — это начало июня и сентябрь. Вот приезжайте-ка в июне! Вчера видел журавлей. Бедняги летят, несмотря на холод.
Низко кланяюсь Вам и Прасковье Никифоровне. Феде тоже. Будьте здоровы и не лечите Ваших глаз, ибо и без лечения дело обойдется.
Ваш А. Чехов.
Лаврову В. М., 9 апреля 1895*
1556. В. М. ЛАВРОВУ
9 апреля 1895 г. Мелихово.
9 апр.
Милый друг, посылаю тебе рассказ, написанный для «Артиста»*. Думаю, что он не годится для «Русской мысли». Прочти, пожалуйста, и попроси Виктора Александровича прочесть. Если согласитесь со мной, то возвратите мне рассказ, если не согласитесь, то печатайте его не ранее, как будет напечатан тот рассказ, который вскорости я пришлю.
Ожидаю сахалинскую корректуру*. Приехать не могу*, ибо распутица. Когда будете обедать в честь Альбова, то не забудьте выпить за здоровье его друга К. С. Баранцевича. Альбов и Баранцевич всё время шли рядом, и оба они прекрасные люди.
По ночам мороз; днем тепло; снегу в полях чёртова пропасть, на 1½ арш.
Кланяюсь всем, а тебя кроме того благодарю за память, поздравление и приглашение. Интересно знать, по каким дням ты будешь приезжать летом в Москву.
Крепко жму руку.
Твой А. Чехов.
Получил мои сочинения в двух томах, высланные мною в январе из Петербурга?*
Глуховскому В. С., 11 апреля 1895*
1557. В. С. ГЛУХОВСКОМУ
11 апреля 1895 г. Мелихово.
11 апр.
Многоуважаемый Владимир Степанович, в ответ* на Ваше последнее письмо посылаю Вам список моего рогатого скота:
1) бык.
2) альгаузская корова (вчера отелившаяся).
3) красная корова 8 лет.
4) пестрая корова 6 лет (одного соска нет).
5) белобокая корова, ярославка, 12 лет.
6) рыжая корова с белым пятном на боку 3 лет.
№№ 1 и 2 уже мною застрахованы у Вас за 2 р. 75 к. Остальные же №№ будьте добры застраховать по особой (по 25 руб.) или нормальной оценке.
В § 3 Устава сказано, что на страх<ование> принимается крупный скот не моложе одного года; если это нужно понимать как обязательство, что я должен застраховать всех достигших одного года (страхового возраста — как сказано в § 4), то прошу застраховать и еще две головы:
7) телка рыжая 1½ года,
8) бычок белобокий, сын ярославки, 1 г<од>.
Я уже надоел Вам, простите пожалуйста. Деньги пришлю с сотским в земскую управу в одну из суббот.
Если будете проезжать через Мелихово, то милости просим.
Уважающий Вас
А. Чехов.
Суворину А. С., 13 апреля 1895*
1558. А. С. СУВОРИНУ
13 апреля 1895 г. Мелихово.
13 апр.
Вы спрашиваете: получил ли я то письмо? Да, получил и говорил Вам об этом в Петербурге. В нем Вы неблагонадежны вдвойне, так как относитесь критически и к настоящему и к прошедшему. Вспомните-ка, что Вы писали об Екатерине II и шелковых сорочках!* Отыскивая это письмо, я, кстати, просмотрел мельком все Ваши письма и привел их в некоторый порядок. Сколько в них хорошего! Особенно ярко то время, когда Вы ставили «Татьяну Репину», а я «Иванова»*. Заметно некоторое кипение жизни.
Одолеваю «Семью Поланецких» Сенкевича*. Это польская творожная пасха с шафраном. Если к Полю Бурже прибавить Потапенку, попрыскать варшавским одеколоном и разделить на два, то получится Сенкевич. «Поланецкие» несомненно навеяны «Космополисом» Бурже*, Римом и женитьбой (Сенкевич недавно женился); тут и катакомбы, и старый чудак-профессор, вздыхающий по идеализме, и иже во святых Лев XIII с неземным лицом, и совет возвратиться к молитвеннику, и клевета на декадента, который умирает от морфинизма, поисповедавшись и причастившись, т. е. раскаявшись в своих заблуждениях во имя церкви. Семейного счастья и рассуждений о любви напущена чёртова пропасть, и жена героя до такой степени верна мужу и так тонко понимает «сердцем» бога и жизнь, что становится в конце концов приторно и неловко, как после слюнявого поцелуя. Сенкевич, по-видимому, не читал Толстого, не знаком с Нитче, о гипнотизме он толкует, как мещанин, но зато каждая страница у него так и пестрит Рубенсами, Боргезе*, Корреджио, Боттичели — и это для того, чтобы щегольнуть перед буржуазным читателем своею образованностью и показать кукиш в кармане материализму. Цель романа: убаюкать буржуазию в ее золотых снах. Будь верен жене, молись с ней по молитвеннику, наживай деньги, люби спорт — и твое дело в шляпе и на том и на этом свете. Буржуазия очень любит так называемые «положительные» типы и романы с благополучными концами, так как они успокаивают ее на мысли, что можно и капитал наживать и невинность соблюдать, быть зверем и в то же время счастливым.
У нас какая-то жалкая весна. Снег всё еще лежит в полях, и нет езды ни на санях, ни на колесах, а скотина скучает по траве и воле. Вчера пьяный мужик-старик, раздевшись, купался в пруде*, дряхлая мать била его палкой, а все прочие стояли вокруг и хохотали. Выкупавшись, мужик пошел босиком по снегу домой, мать за ним. Как-то эта старуха приходила ко мне лечиться от синяков — сын побил. Откладывать просвещение темной массы в далекий ящик, это такая низость!
Яворская не живет с Коршем, но это правда, что он ее ревнует. Как прошел спектакль в лит<ературно>-артистическом кружке?*
Желаю Вам всяких благ. Поздравляю Вас с японско-китайским миром* и желаю скорейше приобрести незамерзающую Феодосию на восточном берегу и провести к ней железную дорогу. Не было у бабы хлопот, так она купила порося. И мне кажется, что с этим незамерзающим портом мы наживем себе массу хлопот. Он обойдется нам дороже, чем если бы мы вздумали завоевать всю Японию. Впрочем, futura sunt in manibus deorum[6].
Приезжал Миша и говорил, что он получил Станислава 3 степ<ени>*.
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., 18 апреля 1895*
1559. А. С. СУВОРИНУ
18 апреля 1895 г. Мелихово.
18 апр.
В доказательство, что и я тоже не чужд японского вопроса*, посылаю Вам вырезку из своего «Сахалина». Про Невельского я писал в октябр<ьской> книжке «Русской мысли» 1893 г. и, подобно дочери, рекомендовал его читателю как личность исключительную.
Если бы Вы приехали в Москву в конце апреля или в начале мая, то мы поездили бы по кладбищам, монастырям, подгородным рощам, поехали бы, пожалуй, к Троице. Раз в письме Вы проговорились, что хотели бы посидеть и походить со мной, молча и лениво перекидываясь фразами, то я и предлагаю Вам Москву. Если будет хорошая погода, то скитания наши по Москве и около удадутся настолько, что будет приятно вспомнить о них под старость.
Ваш отзыв об Яворской мне не показался резким*.
Перерыв. Ходил в деревню к чернобородому мужику с воспалением легкого. Возвращался полем. По деревне я прохожу не часто, и бабы встречают меня приветливо и ласково, как юродивого. Каждая наперерыв старается проводить, предостеречь насчет канавы, посетовать на грязь или отогнать собаку. В поле поют жаворонки, в лесу кричат дрозды. Тепло и весело.
Мише напишу*. Пьесы писать буду, но не скоро. Драмы писать не хочется, а комедии еще не придумал. Пожалуй, засяду осенью за пьесу*, если не уеду за границу.
Я очень рад успеху «Ганнеле»*. Это успех литературно-арт<истического> кружка, успех частной затеи. Теперь Вы смело можете начать войну с макао*, и если Вы не охладеете, то кружок может сделаться богатым. Успех пьес и концертов и популярность дадут больше денег, чем штрафы, которые платят картежники. В Москве нет кружка, но несколько литераторов собираются нанять на один вечер театр Корша и дать любительский спектакль* с благотв<орительной> целью. Играть будут только одни литераторы и дамы, имеющие отношение к литературе. Это моя затея. Выпишем Потапенку и Мамина. Поставим, вероятно, «Плоды просвещения», я буду играть мужика. Когда-то я хорошо играл*, теперь же, кажется, у меня не хватит голоса. Во всяком разе пора перестать быть очень серьезными, и если мы устроим дурачество монстр, то это шокирует только старых психопаток, воображающих, что литераторы гипсовые.
