В «Русских ведомостях» я печатаюсь в неопределенные сроки*, в те месяцы, когда редакторствует Соболевский. У меня накопилось 1036 сюжетов для мелких рассказов, и я засяду за них, когда потеплеет.
Мне стали высылать «Осколки». Это последствие визита, какой нанес мне Н<иколай> А<лександрович>. Он (т. е. Н. А., а не визит) опустился физически, обрюзг и, по-видимому, проживет еще не долго. Стал добрее и мягче.
Пишите водевили*. Пишите водевили. Купите себе попугая и научите его кричать Вам каждую минуту: пишите водевили. Предполагая, что из пяти водевилей только один дает хлеб, каждому искусившемуся надо писать их 150. Вам, стало быть, осталось написать еще 130, а затем можете почить на лаврах. Детям пригодятся водевили, ибо дадут они пенсию все-таки изрядную.
Где Вы живете? Я боюсь, что это письмо не скоро дойдет до Вас.
Будьте здоровы, приезжайте ко мне и верьте в мое искреннее расположение к Вам. Пишите.
Ваш А. Чехов.
Молодой человек*, кончивший университет, юрист, коллежский секретарь, податной инспектор, желал бы поступить в почтмейстеры приличного города. Что он должен для этого сделать? Какими качествами обладать?
Горбунову-Посадову И. И., 2 апреля 1895*
1551. И. И. ГОРБУНОВУ-ПОСАДОВУ
2 апреля 1895 г. Мелихово.
2/IV. Ст. Лопасня.
Многоуважаемый Иван Иванович! А. В. Жиркевич, живущий в Вильно (с ним я не знаком), прислал мне свой рассказ, напечатанный в «Вестнике Европы». Мне кажется, что если изменить заглавие и кое-что вычеркнуть, то рассказ пригодился бы для Вас. Буде он понравится Вам, я спишусь с автором; адрес его мне известен.
Как Вы поживаете?
Крепко жму Вам руку.
Ваш А. Чехов.
На Фоминой неделе я буду в Москве. Хочу отправиться к Льву Николаевичу*.
Жиркевичу А. В., 2 апреля 1895*
1552. А. В. ЖИРКЕВИЧУ
2 апреля 1895 г. Мелихово.
95 2/IV. Ст. Лопасня, М.-К. д.
Многоуважаемый Александр Владимирович, на нашей станции не выдают заказной корреспонденции, и потому Ваше письмо всё это время лежало в Серпухове, и если бы не выручил сотский, который по субботам ходит в город, то Вам долго бы еще пришлось ожидать от меня критики*.
Ваш рассказ мне очень понравился. Это хорошая, вполне интеллигентная, литературная вещь. Критиковать по существу положительно нечего, разве только по мелочам можно сделать несколько неважных замечаний. Сегодня первый день праздника, около меня толчется народ, писать приходится урывками, и потому разрешите для легкости излагать эту критику по пунктам:
1) Название рассказа «Против убеждения…» — неудачно. В нем нет простоты. В этих кавычках и трех точках в конце чувствуется изысканная претенциозность, и я подозреваю, что это заглавие дал сам г. Стасюлевич*. Я бы назвал рассказ* каким-нибудь одним словом: «Розги», «Поручик».
2) Рутинны приемы в описаниях природы. Рассказ должен начинаться с фразы: «Сомов, видимо, волновался», всё же, что раньше говорится о туче, которая улеглась, и о воробьях, о поле, которое тянулось, — всё это дань рутине. Вы природу чувствуете, но изображаете ее не так, как чувствуете. Описание природы должно быть прежде всего картинно, чтобы читатель, прочитав и закрыв глаза, сразу мог бы вообразить себе изображаемый пейзаж, набор же таких моментов, как сумерки, цвет свинца, лужа, сырость, серебристость тополей, горизонт с тучей, воробьи, далекие луга, — это не картина, ибо при всем моем желании я никак не могу вообразить в стройном целом всего этого. В таких рассказах, как Ваш, по-моему, описания природы тогда лишь уместны и не портят дела, когда они кстати, когда они помогают Вам сообщить читателю то или другое настроение, как музыка в мелодекламации. Вот когда бьют зорю и солдаты поют «Отче наш», когда возвращается ночью командир полка и затем утром ведут солдата наказывать, пейзаж вполне кстати, и тут Вы мастер. Вспыхивающие зарницы — эффект сильный; о них достаточно было бы упомянуть только один раз, как бы случайно, не подчеркивая, иначе ослабляется впечатление и настроение у читателя расплывается.
3) Рутинность приемов вообще в описаниях: «Этажерка у стены пестрела книгами». Почему не сказать просто: «этажерка с книгами»? Томы Пушкина у Вас «разъединяются», издание «Д<ешевой> библиотеки» «прижато»… И чего ради всё это? Вы задерживаете внимание читателя и утомляете его, так как заставляете его остановиться, чтобы вообразить пеструю этажерку или прижатого «Гамлета», — это раз; во-вторых, всё это не просто, манерно и как прием старовато. Теперь уж только одни дамы пишут «афиша гласила», «лицо, обрамленное волосами»…
4) Провинциализмы, как «подборы», «хата»; в небольшом рассказе кажутся шероховатыми не только провинциализмы, но даже редко употребляемые слова, вроде «разнокалиберный».
5) Детство и страсти господни изображены мило, но в том самом тоне, в каком они изображались уже очень много раз.
Вот и всё. Но это всё такая мелочь! По поводу каждого пункта в отдельности Вы можете сказать: «Это дело вкуса» — и будете правы.
Ваш Сомов, несмотря на воспоминание о страстях господних, несмотря на борьбу, все-таки наказывает солдата. Это художественная правда. В общем рассказ производит то впечатление, какое нужно. «И талантливо, и умно, и благородно*»*.
За фотографию и за лестную надпись* приношу Вам мою сердечную благодарность. Свой портрет вышлю Вам, когда сам получу.
Погода отвратительная.
Желаю Вам всего хорошего, поздравляю с праздником.
Ваш А. Чехов.
* Это из одной моей повести. Когда меня ругают, то обыкновенно цитируют эту фразу с «но».
Лазареву (Грузинскому) А. С., 3 апреля 1895*
1553. А. С. ЛАЗАРЕВУ (ГРУЗИНСКОМУ)
3 апреля 1895 г. Мелихово.
3 апр.
Христос воскрес, милый Александр Семенович! Поздравляю Вас и Вашу семью с праздником и желаю всего хорошего.
С оным журналом* я уже не имею никаких сношений. В Петербурге мне сказали, что я должен не г-же Ремезовой, а бывшему издателю, который мой аванс взял на себя.
Снегу еще на аршин. По-видимому, нескоро еще вы оседлаете свой велосипед.
Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
На обороте:
Москва. Грузины, Б. Тишинский пер., д. Пашкова,
Его высокородию Александру Семеновичу Лазареву.
Чехову Г. М., около 5 апреля 1895*
1554. Г. М. ЧЕХОВУ
Около 5 апреля 1895 г. Мелихово.
<Христос воскрес, милый> Жоржик! Всю твою семью поздравляю и низко кланяюсь.
Ждем девочек*. О дне их приезда извести письмом дня за 3–4; мы вышлем лошадей.
Самое лучшее время для приезда — конец мая, когда у нас всё цветет. Теперь же еще снег и езда на санях. Распутица лютая. Приезжай и ты, будем очень, очень рады.
Наши кланяются. Крепко жму руку и обнимаю.
Твой А. Чехов.
На обороте:
Таганрог. Георгию Митрофановичу Чехову.
Лейкину Н. А., 7 апреля 1895*
1555. Н. А. ЛЕЙКИНУ
7 апреля 1895 г. Мелихово.
7 апр.
Дорогой Николай Александрович, и Вас также поздравляю с праздником и желаю дождаться многих предбудущих в добром здоровье и благополучии. Комплект «Осколков» я получил еще задолго до Пасхи и тогда же уразумел, что путешествие Вам не удалось* и зима прогнала Вас к пенатам. У нас продолжает быть зима. В поле снегу на аршин, а в лесу на два. По утрам морозы в 8°. Езда на санях. Пасху встретили по-крещенски. Около полудня бывает тепло, но всё же это не весна, а в сущности чёрт знает что такое. Скворцы прилетели и опять улетели. Тяга и тетеревиный ток еще не начинались и нескоро еще начнутся, хотя я давно уже приготовил два ружья.
Конюшня, которую Вы видели в зародыше, уже покрыта железом и внушает некоторый страх, ибо такого большого здания до сих пор в нашей волости еще не было. В бане уже парились.
Фотографию Вашего пса передал его детям*. Долго оба нюхали и, ничего не почувствовав, отошли прочь. За сахалинскую гречу большое спасибо*. У нас для нее есть подходящие места и в саду, и в поле. Но мы, конечно, сначала попробуем в саду. У себя на родине она растет во влажных местах, на долинах рек, стало быть, почва заливных лугов для нее наиболее подходящая.
