Хозяйка
Я открыла глаза.
Что за странное место? Ах, да, больница…
Я огляделась. Комната была небольшая и квадратная. В углу стоял телевизор, рядом высокий открытый бельевой шкаф. Напротив кровати – письменный стол. Он был завален моими художественными принадлежностями.
Стены были окрашены в бледно-зеленый цвет, как и в коридоре, который я видела однажды, когда выбегала из своего «сада».
Но зелёный цвет едва виднелся: все стены украшали рисунки. На них были запечатлены различные вариации моей палаты-сада в четырёх временах года. На каждой картинке присутствовал львёнок.
Я встала с кровати и стала разглядывать собственные рисунки. Не было ни одной привычной картинки с одинокими девушками. Лишь одна лежала на столе.
В остальном же, одни звери. Львенок – главная звезда. Вот он ехал в автобусе, где сплошной зоопарк. Потом валялся в куче жёлтых листьев. Затем носился за бабочкой. Познакомился с разноцветной птичкой, а она своим маленьким, но ловким клювиком, выхватывала у него карандаш, не пойми, как очутившийся у львёнка…
Далее на рисунках появляется волк.
На одном он охранял клетку, в котором сидел львёнок. На втором качал кроватку, в которой он плакал. На третьем пробрался в сад и укрыл трясущегося львенка пуховой периной…
Надо ещё нарисовать готическую зиму.
Я села за стол. На нем тоже лежали рисунки.
На одном была изображена девочка. Ей лет десять, и у нее клетка вместо туловища, а в клетке сидит маленький львёнок. Клетка была закрыта. Львёнок грустил, и от скуки сосал лапку, а девочка была отрешённой, одинокой и печальной. Она напомнила мне ту девушку, что я изобразила возле аллеи.
Я убрала рисунок и улыбнулась: на другой картинке клетка была открыта, а взрослая девочка тискала в руках довольного львёнка. Оба были счастливы.
Неожиданно дверь открылась и в палату зашла медсестра.
Я чуть не вскрикнула от неожиданности – только сейчас заметила, что стены в палате три. Та стена, что параллельна моей кровати, не стена вовсе, а огромное стеклянное окно, а за ним сестринский пост. Оттуда за мной наблюдали, а я не выбегала из «сада». Я смотрела через стекло…
Улыбчивая медсестра зашла в палату, чтобы сделать мне какой-то укол.
Я же, как следует, разглядев ее, громко крикнула, что бедняжка вздрогнула.
– Амадина!!!
Девушка вытаращила на меня огромные круглые глаза. Она испуганно попятилась, а потом звонко расхохоталась.
– Аманда! – смеясь, сказала она.
– Вы американка?!
– Да! – сказала она почти без акцента.
Я вспомнила, как пару дней назад еще до моей попытки суицида, в отделение приходили практиканты. И эта Аманда, совсем не славянского происхождения – интерн – не пойми какими судьбами, занесённая в эту клинику.
Минуту мы таращились друг на друга, пока она, покраснев, не вытащила карандаш из кармана.
– Вот, я возвращаю, – виновато произнесла она. – Я в первую ночь дежурила в твоей палате и читала книгу. Мне надо было срочно сделать отметку, и я взяла твой карандаш, но по привычке засунула себе в карман. Извини.
Я улыбнулась и забрала карандаш.
Медсестра выполнила манипуляцию и собралась уходить, когда я, схватив рисунок со стола, подбежала к ней.
– Это тебе.
Аманда осторожно взяла мой подарок.
На нем изображалась рыжеволосая кудрявая девушка, читающая книгу, и медсестра сразу узнала себя.
На плече у нее сидела яркая птица – Амадина Гульда.
Аманда, растроганная таким вниманием, аж прослезилась.
– Откуда ты знаешь, что у меня есть такая птица?! – удивленно спросила она.
– Понятия не имею! – пожала я плечами. – Вы же с ней так похожи. Обе яркие. Особенные…
Медсестра смущенно улыбнулась ещё раз поблагодарила меня и вышла из палаты.
Я села за стол и, достав чистый лист бумаги, стала рисовать.
Как раз, когда я закончила рисунок, меня навестил врач. Он хотел приступить к беседе, но я протянула рисунок. На нем взрослый волк учил маленького несмышленого львёнка, как не бояться эмоций и чувств и проявлять себя.
Странно, как это вообще можно изобразить! Но мне легче нарисовать, чем описать словами.
Но я научусь. Ведь львёнок во мне, и его клетка всегда открыта. Договариваясь с ним, (а не подавляя), я и стану счастливой Взрослой.
