ей замечание.
– Извини, мам, там все равно всё перетрется, а мне нужно на улицу, – бормотала сестра, глотая следующий непережёванный кусок. Отец сдержанно улыбался, а мама снисходительно качала головой.
– Раз уж вымокнешь, посмотри, не ломает ли ветром мой бамбук, и если что, подвяжи его шнуром из садового домика.
– Хорошо, мам, гляну. Спасибо за ужин, – буркнула Бекки с набитым ртом, уже убегая из-за стола.
– Беги уже, девочка дождя, я сама за тобой уберу, – нежно сказала мама, и мы втроем понимающе переглянулись.
Не успели мы допить чай, как во всем доме погас свет.
– Ух ты! – сказал отец. – Давненько уже такого не было, я даже забыл, что это вообще возможно.
Он, ничуть не растерявшись, подошёл к комоду, почти на ощупь достал оттуда спички, зажег одну и, пока она не погасла, выудил три подсвечника со сгоревшими наполовину свечами. Поджег все три другой спичкой и поставил на стол.
– Пе́тре, возьми, пожалуйста, две свечи и оставь одну у двери возле входа в дом, чтобы наша повелительница стихий не пробиралась в темноте.
– Хорошо, пап.
Я взял два подсвечника и направился на первый этаж к входной двери. Я всегда уважал, даже поражался умению своего отца четко и обдуманно выполнять любые действия, практически не прилагая усилий. Этот факт свидетельствовал о прекрасной организации его ума. Мне всегда хотелось верить, что я когда-нибудь смогу быть хоть чуточку на него похожим. Оставив одну зажженную свечу у входа, я еще не успел вернуться со второй, а отец уже заканчивал разговор с диспетчером:
– Сколько, по-вашему, займет устранение неполадки? Да, большое спасибо, хорошего вам вечера.
Он повесил трубку и вернулся за стол объяснить, что произошло.
– В нашем районе буря сломала дерево как раз тогда, когда по дороге проезжала машина. Водителю ничего не оставалось, кроме как вывернуть в распределительный щиток, или как оно там называется. Света не будет не менее трех часов.
– Надеюсь, в холодильниках ничего не случится? – нахмурившись, задала вопрос мама, больше сама себе, чем кому-то из нас.
– Не волнуйся, Тереза, они даже не почувствуют. У тебя что, в детстве никогда не пропадал свет?
Мама в задумчивости уставилась вверх:
– Нет, что-то не припомню.
Тут в комнату ворвалась мокрая, блестящая от азарта зверушка с подсвечником в руках, отдаленно напоминающая Ребекку.
– Вот это класс! Вот это улёт, улётней всех самых улётных улётов! Вы бы только видели!
– Бекки, аккуратнее со свечей, иначе завтра ты будешь полдня улётно отковыривать весь наляпанный на пол парафин, стеарин или что там они сейчас в этих свечах используют, – сказала мама. – Как там мой бамбук?
– Да что ему станется, камыш камышом. Мы же не в Китае, где он растет по десять метров, – пробубнила Бекки с выражением Чеширского Кота.
– Камыш! Вы слышали?! И такое говорит человек, у которого кактусы вянут! – вспылила мама, и если бы не вмешался отец, Бекки получила бы по полной. Альпийская горка, озерцо с пятнистыми карпиками и все, что было посажено вокруг дома, было предметом большей гордости нашей мамы.
– Дорогая, не волнуйся, ты вспомни себя в её возрасте. Всему своё время.
– Да, мам, – виновато подхватила Бекки, – не злись. Я тоже скоро заведу себе пару карапузиков, а когда они вырастут, начну обсаживать дом камышами, бамбуком и другой травой, которая будет в тренде на тот момент.
Все четверо хихикнули. Я четко осознал, чего мне не хватало во время учёбы. Атмосферы родного места, поддержки каждого члена нашей семьи, того факта, что обрывками фраз мы могли так точно и позитивно передавать тончайшие оттенки сложностей этого мира, и самое важное – слышать и понимать сказанное другими. Именно такая обстановка и называется домом, местом, куда хочется вернуться, которое хочется перенести в быт уже своих детей, взяв за основу самое лучшее из своего взросления.
– Это всё, конечно, очень хорошо, – подытожил отец. – Но, не считая двух фонарей, находящихся в садовом домике, у нас нет других благ цивилизации. Предлагаю не пользоваться фонарями, а приготовиться ко сну, используя только свечи. Добро пожаловать в позапрошлое тысячелетие!
– Папа, ты супер! – сразу же выпалила Бекки. – Всем пока, я сушиться и спать.
Я тоже поблагодарил за ужин и, взяв одну из свечей, отправился к себе в комнату. Буря постепенно стихала, ветра уже почти не было, слышалось только неровное биение капель о подоконник. Приведя в порядок свои вещи, подготовившись ко сну и расстелив постель, я достал из кошелька свою новую находку и, немного рассмотрев её в таком необычном свете, поставил возле себя на тумбочку. Свеча почти догорела, но спать не хотелось. Нужно было поискать, есть ли здесь ещё свечи. В гостевом крыле дома, кроме самой комнаты, расположились ещё сауна, душевая, туалет и кухня. Где-то должно заваляться пару древних светильников, свечных таблеток для аромалампы или похожих источников яркого тепла. Поиски не принесли результата, и я уже стал подумывать, кого буду считать, чтобы уснуть – овечек или барашков. Но тут в забытом всеми углу кухни я нашел толстую рождественскую свечу, которую уже несколько раз зажигали и, не дожидаясь, чтобы фитиль прогрел её до краев, гасили. После многократного использования она больше напоминала макет рудника по открытой добыче руды, в центре которого торчал чёрный скрюченный фитилек, окруженный волнами парафина. Но её было более чем достаточно для освещения, и мой угасающий огонёк был без труда перенесен на найденную свечу. Еще некоторое время я баловался, макая сгоревшую спичку в жидкий парафин и поджигая огарок, но очень скоро коротенький остаток фитилька утонул, первая свечка догорела, и мы остались один на один с рождественской красавицей.
* * *
Буйство природы медленно затихало. Я удобно устроился на диване и, наслаждаясь прелестями домашнего уюта, смотрел на маленький огонек пузатой свечи. Постепенно все события последних дней отдалялись, я просто смотрел на свечу, и чем дольше это делал, тем выразительней казалось пламя огня и второстепенней – окружающий его мир. Все, что было вокруг – темнело и сливалось с мраком ночи, уходило на задний план и растворялось. Я всматривался в огонь, и с каждой секундой плотнее и непроницаемее становился мир – весь, кроме сферы, согретой огнем пламени. Всё, кем был я раньше, всё, что я делал и чего добился – было там, далеко, запечатано мраком. И только некий я сам в этот конкретный момент находился здесь, внутри теплого сгустка света. Без одежды, без кожи, без тела. Некий, с кем я никогда не считался, погрязнув в бесконечных диалогах своего сознания. Но тут была тишина, говоруны остались запечатанными спасительной темнотой, и осталось что-то другое, ещё не осознанное, но простое и чистое.
Шум бури постепенно затихал, и темнота уплотнилась ещё и тишиной. По мере горения
