и наберите справа 227. Отпустите ALT и вы увидите, как на экране появится число π.
— Ну вот… Только подошли к мистике, как ты сразу о компьютерах.
— Что делать, жизнь такая пошла. Я уверен, что если кто-то читает эти строки, то он не листает бумажные страницы, а смотрит на экран. Вообще, компьютер и литература — это интереснейший вопрос. Дело не в том, как читают и как пишут. Компьютер может делать больше. Давай перенесемся сначала в Москву на Ленинский проспект, в большой дом около улицы Обручева. Однажды я там решил изучать английский, читая художественные книги.
Итак, дом на Ленинском проспекте. Восемнадцатый этаж. Окно кухни выходит на лесок, который тянется до Университета Дружбы Народов. Пью чай и смотрю в книгу, где незнакомые английские слова: defiant, discernible, abyss… Вздыхаю — зачем мне это надо? Маразм вроде не грозит, мозги и так работают в лаборатории, в памяти еле удерживаются формулы и графики — осталось не так много места для новых сочетаний букв, которые, как думаю, мне никогда не пригодятся.
Охи и стоны происходят над книгой Джека Лондона «Белый клык». То ли дело Хемингуэй! Книга «Прощай оружие» прошла на ура. Сначала я даже подумал, что знаю английский, ходил гордый, пока не взял в руки Лондона.
Прошли годы. Теперь надо перенестись в Миннеаполис. Дом в пригороде. За окном старые клены, еще более старая яблоня. Сейчас зима, ветер гоняет поземку по вершинам сугробов. Смотрю на белку, которая пытается залезть на птичью кормушку. Вот прыгнула, уцепилась. Есть в такой позе неудобно, белка начинает сбрасывать зерна. Внизу ожидает ужина ее подружка. Ладно, пусть развлекаются. Смотрю на экран — там страницы романов Хемингуэя и Лондона. Запускаю программу по анализу текстов. Это так, развлечение — по работе надо написать программу, которая ищет важные крупицы информации в словесном потоке. Сейчас же компьютер анализирует качество текста, его оригинальность.
Как это можно сделать? Способов миллион. У меня самый простейший. Можно взять достаточно длинный текст и посчитать, сколько раз встречается то или иное слово. После этого выделить первую сотню наиболее популярных слов и выкинуть их из текста — останутся более редкие. Оставшиеся слова уже не такие расхожие, и их количество характеризует стиль автора, его воображение, словарный запас. Чем больше слов в тексте останется после выкидывания 100 популярных слов, тем более насыщен текст нетривиальными словами.
Прогоняю через программу разные книги. Оказывается, что после выкидывания остается около 40% текста! Это же сколько бумаги и компьютерной памяти занимают эти 100 слов!
Вспоминаю книги Хемингуэя и Лондона. А ну ка, господа писатели, как у вас с языком? Компьютер на секунду задумывается и выдает ответ:
У Лондона остается 46% текста после выкидывания 100 популярных слов.
У Хемингуэя в этом случае остается 40%.
Так, Джек Лондон немного впереди. Что дальше:
Лондон использует в романах слова в среднем по 3,5 раза.
Хемингуэй использует в романах слова в среднем по 6,3 раза.
Ага, вот и ответ, почему тогда в Москве так портилось настроение после романов Лондона. Слишком у него много новых слов в текстах. Но может быть это только для выбранных романов? Прогоняю через программу другие романы. Вижу у Хемингуэя:
«Прощай, оружие!» — 40,1% и 6,6;
«По ком звонит колокол» — 39,6% и 6,0.
Так… числа практически стабильные. Это стиль писателя, он мало меняется от романа к роману.
А как насчет Шолохова? Прогоняю «Тихий Дон» и «Поднятую целину». Числа похожие. Так что, Шолохов все-таки сам написал «Тихий Дон»? Пусть даже используя чужие дневники и наброски. Вопрос можно закрыть? Не знаю… Пусть филологи решают, пишут статьи и диссертации. Я залез в чужой огород, мне надо писать другую программу.
— Означает ли это, что писатели с богатым языком более интересны и пишут лучше?
— Не факт, тут еще много чего надо учитывать. Это совсем другой уровень анализа. Для профессионалов. Но зато так можно понять, с каких писателей лучше начинать изучение языка, а каких оставить на потом.
Филадельфия, центр города, каменные джунгли. Окна комнаты выходят на бетонный пустырь, за ним громада Института глазных болезней, дальше череда старых кирпичных домов, какие-то башни, трубы. Окно пыльное — как его мыть снаружи? Но больше смотреть некуда. В комнате только стол, стул, кровать и шкаф. Есть еще кухня, но туда идти не хочется. Готовой еды нет, заказать из ресторана не получится — телефон еще не купил. Садишься за стол, открываешь огромный блокнот. Надо составить алгоритм программы для изучения движений молекул белка. Надо, надо… Надо еще идти в лабораторию и закончить эксперимент. Для этого придется одеться, спустится по лестнице, перейти дорогу, обогнуть лабораторный корпус, зайти в стеклянную дверь, подняться на лифте, еще двадцать метров по коридору, открыть тяжелую металлическую дверь, подойти к установке и вспомнить, что ты успел сделать два дня назад. Но ты не пойдешь — раскалывается голова, болят мышцы. Это грипп? Может быть. Все равно его не вылечишь, надо больше пить и лежать.
А что происходит за окном? Хоть бы деревце какое. Ага, есть дерево — как ты его раньше не заметил! Хилое, тоненькое, странно оно смотрится на краю бетонной плоскости. Листья почти облетели, вон три лежат неподалеку. Ну хоть что-то. Ладно, посмотрел, что дальше? Работать не получится, читать не хочется. Давай думать о приятном — это можно даже при гриппе.
А что приятного? О проектах думать не хочется. Да, они интересные. Может удастся приоткрыть тайну происхождения жизни на земле и показать пути синтеза новых лекарств. Но об этом надо думать не спеша, с ясной головой. Плохо, когда один. Американцы прекрасные ребята — веселые, добрые, всегда готовы помочь. Но это на работе. А вот душевных разговоров не получается — разные мы смотрели фильмы, разные читали книги. Ты бродишь, как одинокий волк. Проекты полностью на тебе. Это хорошо, ты же любишь сам все планировать. Но и ответственность тоже только на тебе. Ныряешь в проект с головой, а оттуда или со щитом, или на щите. На начальство не пожалуешься. Да и нет его, начальства. Сам себе директор и разнорабочий.
Зачем ты так вкалываешь? Доказать кому-то, что ты можешь? Нет, это уже перерос. Интересно? Пожалуй, да. Деньги небольшие — это не стимул. Только интерес. Просыпаешься и не знаешь, что будет вечером, как лягут точки на график, опишет ли кривую формула. Живешь сегодняшним днем, потому что план на завтра будет зависеть от сегодняшнего успеха. Или провала. Это не привычно. Не привычно потому, что все быстро. Давай, давай! Это ты сам себя подстегиваешь. Женщины, компании, походы, дуракаваляние — это все в прошлом. Сейчас только вперед. Все остальное потом!
Вдруг ты понимаешь, что не хочешь ничего менять. Если завтра ты в лотерею выиграешь миллион, то начнутся заботы, как его потратить. Если завтра полюбишь красавицу, то начнутся бессонные ночи, ревность, потеря аппетита и желание прыгнуть выше головы. И твой грипп — это тоже неплохо. Иначе пришлось бы варить борщ, жарить картошку, думать об утренней зарядке и вечерней прогулке. А так смотришь на дерево за окном и ждешь, когда прояснится голова и ты сможешь написать в блокноте первую формулу.
— Это не рассказ, не история, просто зарисовка.
— Да, пять минут человека, больного гриппом.
— И каково было так жить? Без завтра, только сегодня. Ничего не хотеть, ничего не ждать.
— Я ждал подмогу из России. Но это случилось не скоро.
— А когда миллион захотел?
— Об этом вообще не думал. Когда занимаешься наукой, то деньги на втором плане.
— Следующее путешествие будет за деньгами? Ведь нельзя всю жизнь не хотеть миллион.
— О деньгах неинтересно.
