желали знать о самочувствии Клауса.
Приехал Голо. Мать с сестрой бранили его за то, что, услышав телефонный звонок, он снимал трубку и тут же клал ее на рычаг. Даже когда пришли новости, что Клаусу полегчало, Голо не поднял глаз от книги. Однако, когда Томас попытался найти в Голо союзника, осудив поступок Клауса, Голо ответил холодно:
– Моя мать беспокоится.
Томас вернулся в кабинет. Вскоре в дверь постучала Эрика. Она сказала, что Клаус, которого выписали из больницы, изъявил желание поплавать в бассейне, перед тем как вернется домой.
– Он включил газ, зная, что соседи учуют запах, тем более что он оставил окно открытым. Когда они заколотили в дверь, он принялся царапать запястье тупым ножом. Сколько шуму на пустом месте!
Клаус переехал в отель в Санта-Монике, где проводил время с объявившимся Гарольдом, которого Катя не пускала на порог. Томас узнал, что в том же отеле живет Кристофер Ишервуд.
– Тот самый Кристофер Ишервуд, который когда-то нашел тебе мужа? – спросил Томас Эрику.
Она кивнула.
– Бесстыжий мелкий негодник! Я часто думал, что ему не помешала бы разминка в военной форме. Неужто освобождение мира из пут тирании прошло без его участия?
– Он в войне не участвовал, – ответила Эрика.
– Мы можем и его не пускать на порог?
Томасу позвонила Альма Малер:
– Я понимаю, как вы переживаете. Если в семье бывали самоубийства, это, как красота или цвет глаз, все равно когда-нибудь проявится. Обе сестры! А в предшествующих поколениях бывали случаи?
Томас ответил, что нет, не бывали.
– Разумеется, о подобных вещах предпочитают молчать. А как умер ваш отец?
Томас заверил ее, что сенатор умер от естественных причин. Ему хотелось сменить тему.
– Мои отчим и сводная сестра с мужем приняли яд, когда узнали, что Красная армия входит в Вену, – сказала Альма.
Томас знал, что некоторые члены ее семьи были нацистами, но об этом Альма научилась не упоминать.
Теперь, когда война закончилась, Альма, став вдовой, принялась путешествовать, сначала в Нью-Йорк, потом в Европу. В Лос-Анджелесе она поддерживала знакомство с самыми незначительными из эмигрантов. Если кто-нибудь издавал поэму или сочинял струнный квартет, если кому-то случалось угодить в неприятности или поссориться, Альма была тут как тут и с удовольствием разносила новости.
Поскольку Альма всегда с симпатией относилась к его работе, Томас удивился, почему после выхода «Доктора Фаустуса» она изменила свое отношение. В процессе работы над книгой Томас делился с ней впечатлениями, чувствуя, что Альма, возможно, лучше прочих эмигрантов поймет, какое давление испытывали немецкие композиторы после смерти ее мужа. Альма была не слишком умна и порой высказывала странные суждения, но в музыке разбиралась. Ей нравилась идея о запретных аккордах и звуках, способных призвать дьявола. А еще она восхищалась поздним Бетховеном. Иногда, если Томасу случалось упомянуть какое-нибудь его произведение и рядом был рояль, Альма могла сыграть мелодию по памяти.
Томас не делал тайны из будущей книги, даже устраивал чтения глав перед гостями. Но он никогда не обсуждал роман с Арнольдом Шёнбергом – его ученость и сдержанность пугали Томаса. Он чувствовал: композитор вполне способен дать понять, что знания Томаса о музыке не настолько глубоки, чтобы браться за сочинение подобной книги.
Томас предполагал, что, поскольку эмигрантский круг узок, кто-нибудь непременно передаст Шёнбергу, что Манн пишет книгу о современном композиторе. Когда книгу опубликовали, оказалось, что Томас ошибался.
Оглядываясь назад, Томас понимал, что не стоило посылать Шёнбергу книгу с надписью: «Арнольду Шёнбергу, настоящему, с наилучшими пожеланиями». Слово «настоящему» могло быть воспринято как комплимент: персонаж Томаса вымышленный, в то время как Шёнберг и есть истинный герой книги. Тогда выходило, что Манн создал версию Шёнберга, придумав композитора, заключившего сделку с дьяволом.
Ко времени выхода книги зрение Шёнберга ухудшилось настолько, что он просто не смог бы ее прочесть. Ему оставалось размышлять над посвящением и слушать, что говорят другие. Поначалу Томас не понимал, почему Шёнберг решил, что люди подумают, будто он, как герой романа, болен сифилисом. Однако, прогуливаясь между торговыми рядами в Брентвуде и встретив одну немецкую эмигрантку, Шёнберг неожиданно сообщил ей, что никогда не страдал венерическими заболеваниями.
Когда она удивилась, как такая идея могла прийти ему в голову, Шёнберг объяснил, что это написано в книге Томаса Манна. Дама не придумала ничего лучшего, чем отправиться прямиком в Пасифик-Палисейдс и рассказать обо всем Кате.
Томас решил, что успокоить композитора сумеет Альма Малер, объяснив ему, что роман – это всего лишь изощренный вымысел, читателю и в голову не придет, что если у персонажа сифилис, то этой болезнью страдает и сам Шёнберг.
Альма согласилась, что Шёнберг повел себя странно; сказала, что поговорит с ним, и пригласила Маннов на ужин, где будут Шёнберг с женой и они поднимут бокалы за выход великолепного романа.
Чего Томас не знал, так это того, что Альма несколько раз звонила Шёнбергам после выхода «Доктора Фаустуса» и сообщала пугающие подробности. Все это рассказал Томасу один из друзей композитора.
Все просто, сказала она Шёнбергу: композитор в романе Томаса Манна изобрел двенадцатитоновую систему, значит это Шёнберг; герой Манна страдал сифилисом и заключил сделку с дьяволом, а значит, люди могут подумать, что и Шёнберг такой же.
Томас беспокоился, что, если композитор пойдет к адвокату, Кнопфы могут заставить его распутать нити сюжета, отделив правду от вымысла. Томас вздрагивал при мысли о том, как трудно будет объяснить, из каких странных глубин возникла эта книга.
Несмотря на мудреное содержание, «Доктор Фаустус» стал в Америке бестселлером. Это не прошло бы мимо внимания адвокатов. Если Шёнберг все-таки подаст в суд, он может потребовать часть гонорара, а возможно, взыскать убытки своей репутации. Учитывая, какое количество текста может быть предъявлено в качестве обвинения, процесс разорит Томаса.
По утрам, лежа в кровати, он живо представлял, как ему велят передать весь доход от книги Арнольду Шёнбергу.
От ссоры между Томасом и Шёнбергом Альма, приходя к Маннам в гости, выглядела еще возбужденнее обычного.
– Мне кажется, вы не понимаете Арнольда Шёнберга. Его атональная музыка не трюк, и ее не следует считать только техническим приемом. Это нечто духовное.
Альма замолчала, заметив изумленный взгляд Томаса.
– Шёнберг – глубоко религиозный человек. Он искренне перешел в протестантизм, а затем с абсолютным смирением и серьезностью вернулся к иудейским корням. Ему хватает скромности не считать свою музыку религиозной, но для него она оплот против материализма. Поэтому, когда он видит, что изобретенный им принцип присваивается выдуманному персонажу, одержимому дьяволом, чей творческий порыв вдохновлен сифилисом, это
