Степанида Ивановна выпила черного кофе и приказала просить к себе генерала, но Алексея Алексеевича в кабинете не оказалось: он ушел к амбарам, где насыпали отсеянную рожь на воза.
Покупка Свиных Овражков и приготовление к свадьбе заставили генерала поторопиться продажей хлеба. Он решил сам теперь вникать во все мелочи хозяйства, присутствовал при насыпке, а вечером сегодня собирался в город, чтобы на утреннем базаре самому продать рожь.
Довольный, что нашел дело по душе, Алексей Алексеевич стыдился немного приказчика, с улыбкой выслушивавшего решительные его приказания, и, чтобы устранить всякое постороннее влияние, послал приказчика считать деревья в заповедном лесу, хотя это, можно было сделать и в другое время. Приказчик обиделся, но ушел, а генерал летал от веялок к амбару, от амбара к возам и зычным голосом покрякивал на рабочих, - красный весь, одухотворенный, будто на войне.
К полднику в пять часов генерал явился в промокшем насквозь кителе и поспешно принялся есть. Очень этим недовольная, Степанида Ивановна начала обиженным тоном издалека рассказ о сегодняшней находке, но генерал перебил:
- Хорошо, хорошо, Степочка, отлично... Нашла какую-то штуку... после доскажешь.
И убежал, крича Афанасию закладывать лошадей.
- Не штуку, а крест! - крикнула вдогонку генеральша - Сумасшедший человек, бурелом!.. Чувствую, дети мои, - с этой продажей хлеба - кончится плохо.
Вечером того же дня подъезжал Алексей Алексеевич по ровной и голой степи к уездному городу. Солнце село, и тусклые тучи висели над темной степью. Тащились навстречу телеграфные тощие столбы вдоль дороги. Впереди за канавой торчали кресты кладбища, еще далее - заборы, крыши предместья и колодезные журавли. Тихой рысью бежали лошади, поднимая пыль. У дороги валялась падаль, оскаля зубы. Становилось тусклее с каждой минутой, тоскливее.
Алексей Алексеевич сначала бодрился, откинув на затылок генеральскую фуражку и подбоченясь, но тоска, наконец, и его проняла.
- Погоняй, что ли!
- Но, милые, - уныло покричал кучер, помахал варежкой и опять сгорбился, так что линялая его рубашка надулась пузырем.
Наконец, поравнявшись с первой избой, тарантас тяжело въехал в песок улицы. У ворот поклонился генералу седой мещанин в жилетке; опустив крылья, побежала под лошадей курица; Алексей Алексеевич прочел заржавленную вывеску синими буквами: "Стрижка, бритье, также починка часов", - поморщился и сердито крикнул да мальчишку, которым норовил присесть сзади тарантаса. Дома были с воротами и крашеными ставнями, но ближе к центру стали попадаться и каменные, под охру или дикого цвета. На углу переулка дремал в заплатанном кафтанишке извозчик, линейка его и сивая лошадь были до того стародавние, - казалось, со времен еще Екатерины дремал он на этом углу. В переулке появился первый керосиновый фонарь, и тарантас, громыхая, въехал на большую площадь, где стояли собор, лавки и въезжий трактир.
Алексей Алексеевич приказал здесь остановиться, на вопрос кучера, не завернуть ли лучше в "Ливерпуль", ответил, что приехал не спать, а дело делать, и крикнул отворять ворота.
Рыжий мужик, в нагольном полушубке, но босой, со скрипом отворил ворота, и лошади, чавкая по навозной жиже, въехали во двор.
- Не были еще воза из Гнилопят? - спросил генерал.
- Нет, возов из Гнилопят не было, - отвечал мужик. - А что, овес у вас свой или хозяйский?
- Хозяйский, хозяйский, - сказал кучер, - у нас господские кони, едят овес без песку.
- Зачем хаешь, у нас овес хороший, - сказал мужик.
Генерал вылез из тарантаса, разминая отекшие ноги, потянулся, через широкое, затоптанное грязью крыльцо вошел в трактир. В большой, низкой и грязной горнице у окна за самоваром сидели три человека в суконных чуйках и негромко разговаривали. Один был толстый, с висячей губой - сопя, втягивал он в себя чай и крякал; другой - безбородый парень, круглолицый и курносый, говорил прибауточками, вытирая полотенцем скулы, которые до того были крепки: колоти по ним кулаком - мозоли набьешь; у третьего - седая борода и умные серые глаза.
На вошедшего генерала чаепийцы посмотрели равнодушно, но, когда он сел на лавку и отвернулся, перемигнулись.
"Запашок!" - подумал Алексей Алексеевич и, разглядывая липкие, ободранные обои, захарканный пол, заметил еще четвертого посетителя, должно быть, землевладельца из мужиков, в суконном кафтане, сидевшего поодаль, подсунув под себя руки... Мужик слушал, что говорилось, на генерала же не обернулся... Говорили о прошлых ценах, об урожае и о каком-то Ниле Потапыче Емельянове.
- Вы тоже рожь привезли? - спросил генерал мужичка, подсунувшего руки.
Мужик зевнул, ладонью провел вверх и вниз по лицу и кивнул головой.
- А какие, вы думаете, цены назавтра будут?
- А кто их знает, все от бога...
- Цены, господин генерал, плохие, - бойко сказал парень, - ржи очень много навезли. Да вы подсаживайтесь, сделайте милость, - не угодно ли стаканчик чайку?..
"Э, да у них я все разузнаю, - подумал генерал и пересел к чайному столу. - У меня, кажется, с собой бутылка вина есть и пирожки".
- Степан! - постучав пальцем в окно, позвал он, - Принеси-ка погребец. Так вы говорите, низкие цены?
- Хлеб хоть в речку ссыпай, вот какие цены, - хрипло сказал толстый человек...
- Жаль, а у меня так сошлись семейные дела, что вынь да положь сейчас деньги, - сказал генерал и спохватился. - Хотя не сойдусь в цене - отправлю за границу.
Чаепийцы уставились глазами в стол, старик сказал;
- Нет, рожь за границу не идет... Пшеничка - другое дело...
- Куда ее с базара повезешь, провоз денежки стоит, - сказал толстый человек.
- Мы уж и так горюем, - подхватил парень. Мужик, сидевший на лавке, перебил их с сердцем:
- Горюем. Горе твое вот где у меня, - и показал себе на шею... Все трое захохотали, а мужик громко плюнул, снял кафтан и лег, ворча: Мошенники, прасолы, осиновым вас колом...
- Так вы мои завтрашние покупатели? - спросил генерал...
- Нет, - отвечал парень, - где нам, мы для себя берем возик или два. И стал расспрашивать Алексея Алексеевича о хозяйстве и о том, почему сам приехал, а не послал приказчика. Генерал охотно на все это отвечал, радуясь, что ловко сумел угостить нужных ему людей...
Потом пришла босая и заспанная баба, унесла самовар и привернула лампу... Прасолы, встав из-за стола, пошли спать, должно быть, на сеновал или в телеги. Алексей Алексеевич разостлал на лавке плед, под голову положил кожаную подушку и, не думая заснуть в такой духоте и вони, скоро задремал, чувствуя, как дрожат стены и стекла, хлюпает что-то, рвется, задыхаясь, будто ходит по горнице мокрый вихрь, - то похрапывал христианской своей утробой землевладелец из мужиков... Потом пришел какой-то человек, сел на пол и стал раздеваться, - оказалось, это был Смольков во фраке с графином кваса в руке... "Дайте-ка напиться", - сказал ему генерал. "А по сорока семи копеек за пуд хочешь?" - ответил Смольков, и у него отвисла губа. "На кого он похож? - со страхом думал генерал. - Э, да это убитый турок! Ах ты!.." Но турок стал на четвереньки и вдруг ударил в барабан. В ужасе генерал проснулся, сбросил ноги и посмотрел.
За окном брезжил рассвет и кричали петухи; кто-то, выйдя из избы, ударил дверью.
"Зачем я сюда попал? - подумал генерал. - Пить как хочется... Ах, да..." - И, поспешно надев пальто, вышел во двор.
На дворе очертания крыш четко рисовались на небе, едва тронутом с востока оранжевой зарей, и было так тихо, что слышался хруст жующих сено лошадей. Кучер Степан, в армяке от утреннего холодка, подошел к Алексею Алексеевичу и не громко еще, по-ночному, сказал:
- Воза приехали, ваше превосходительство.
Алексей Алексеевич кивнул головой и, вздрагивая от дремоты, вышел через калитку на площадь.
Площадь, пустая с вечера, теперь была заставлена возами, - поднятые оглобли их торчали, как лес после пожара. Распряженные лошади жевали сено, и слышались голоса проснувшихся крестьян. Предрассветный ветер пахнул навозцем, сенной трухой и дегтем. Алексей Алексеевич, ходя меж возов, после долгих расспросов отыскал, наконец, свои сто сорок восемь т"лег, стоявших на дальнем конце площади, у реки.
- Что, ребята, благополучно? - спросил генерал, подходя к своим.
Трое или четверо возчиков сняли шапки, один, ответил:
- Все слава богу, Алексей Алексеевич.
- Хорошо продадим - на водку получите.
- Благодарим покорно, - ответил тот же голос.
Генерал взлез на телегу и закурил папироску. Вчерашний задор соскочил с него, и продажа хлеба вовсе не казалась простой и веселой, к тому же от душной комнаты тошнило, болела голова и хотелось пить... Но генерал пересилил себя и в трактир не пошел, а дождался, когда откроют пекарню, и послал одного из возчиков купить горячего хлеба и молока.
"Расскажу Сонюрке, - думал он, - как я на возу молоко пил. Фантастично! Что же эти дураки купцы не идут, пора бы, совсем светло... А вдруг они ко всем подойдут, а ко мне не подойдут? Гм!"
