Для нас, русских, без родины, особенно важно воспитание и укрепление национального духа, чувства. Такое воспитание – краеугольный камень организации русских разведчиков. Им преподают Закон Божий, русскую историю, географию, родной язык. Над лагерем весь день развивается родной флаг на высокой мачте, поднимаемый на заре, при звуках трубы, и опускаемый в торжественной тишине, когда лагерь отходит ко сну с молитвой. Разведчики славно служат почетному званию – «ты – русский!» Мэр Капбретона доктор Жюнка неоднократно высказывал свое восхищение ими – их образцовым поведением, и его «грамоты» с печатями Капбретона хранятся в архиве организации. Физическое развитие и ловкость русских разведчиков отмечены призами-победами их на морских праздниках в Осегоре, на так называемых «осегорских играх» – главным образом, в гребном спорте. Художественная талантливость питомцев «русского лагеря» не раз отмечена печатью, местной и департаменской. Концертные публичные выступления разведчиков вызывают восторги французов и иностранцев. Коренные капбретонцы это знают и гордятся: «наши-то ребята, русские разведчики!» Это чувство связи через место закрепилось в прошлом году знаменательным происшествием.
Лагерь устроил бесплатный концерт, собравший множество посетителей французов и иностранцев. Приехали даже из Биаррица, не говоря уже о близком курорте – Осегоре. Исполнение было блестящее, и французские газеты отметили это большой и восторженной статьей. Одна француженка, сестра влиятельного журналиста из Бордо, как-то узнала, что трое разведчиков должны уехать из лагеря до срока, так как родители их не внесли денег за их содержание в лагере. И вот, не переговорив с начальником организации, не получив разрешения от него – от полк. П. Н. Богдановича, – она обошла зрителей со шляпой в руке, собирая «в пользу неимущих разведчиков». Давали охотно, и француженка собрала что-то около 300 франков. Положение создалось и трудное, и неприятное. Выходило так, что разведчики приглашали на даровой концерт, и вот обошли со шляпой, собирая на свою бедность. Не желая обижать ни зрителей, ни добрую француженку, желавшую от всего сердца помочь бедным, полковник Богданович нашел очень тонкий выход: он поблагодарил публику за приятную неожиданность, за трогательное внимание к разведчикам, объяснил, что разведчики всегда находят поддержку родной среды и с благодарностью объявил, что они отдают эти собранные для них деньги в пользу бедных детей Капбретона. Надо было видеть, как приняли этот «жест» французы и иностранцы! Надо было слышать, как кричали: «что за молодцы, эти русские!..» И по всей округе, по всем Ландам побежала слава об этом, как говорили, – «красивом жесте!» Говорили об этом все, и сияли глаза французские. Только и слышалось – «молодцы! молодцы русские!» Этим я и закончу ответ на запросы о «русском лагере».
Июнь, 1934 г.
Париж
(Возрождение. 1934. 28 июня. № 3312. С. 2)
Убили Короля Александра I, благородного нашего Печальника. Убили ценнейшее, посягнули на самое священное, что остается еще у человечества в шаткое наше время: духовное благородство, доблесть, чувство долга, самоотверженность… – ибо Король Александр редкостно воплощал в себе эти благороднейшие человеческие черты. Это ведомо теперь всем, даже и омертвевшим душам – политиканам-европейцам, подменившим живую жизнь мертвыми принципами. Если бы имели еще они живую душу, они должны были бы воскликнуть – «Ты победил, Галилеянин!» – как воскликнул когда-то наш полуевропеец Герцен.
То, чему свидетелем стал весь мир после кончины Короля Александра I – величайшая из побед: всенародная канонизация, причисление Короля к лику Святых Мучеников, как бы помазание на вечное царствование в памяти и сердцах народа, помазание без слов, всеобщим неслыханным стоном, всеобщими слезами. Это чудо шаткое нашего времени, которое в чудеса не верит, но которому дано увидеть. Оно поставлено перед чудом – перед величавой душевной красотой и благородством поистине исключительным. То, что теперь увидали все – победа духа над тлением, вечного над преходящим и суетным. Глас народа – глас Божий: весь народ Югославии, все совестливые люди исторически подтвердили, Кого потеряли, Кого отняли у скудного ограбляемого мира насилием убийства. Бывают события, когда Перст Божий как бы грозится миру; когда человечеству, потерявшему различение добра и зла, через одного, достойнейшего, как бы через искупительную жертву, указуется верный путь, когда всем делается ясно, где правда, доблесть, добро и благородство, и где – бесстыдство, ложь, низость, зло.
Кем был для нашей безустойной жизни почивший Король Александр I Югославский? Олицетворением чести, защитником правды – Божией и человеческой. Он был ослепляющим укором для всех, строящих жизнь неправдой; свет Его был отовсюду виден, колол глаза. И служители тьмы погасили его насилием. Олицетворением чести был Король-Рыцарь, Александр I Югославский. Свидетельствуют об этом: государственные акты, слова Короля, в актах запечатленных, миллионы голосов Его народа, страдание наше русское, утоленное Им так благородно – чутко. Мы свидетельствуем об этом и будем всегда, ныне и присно свидетельствовать миру. Он не только Славным вошел в историю: Он вошел в недра народные – Героем, бессмертным Кралем-Юнаком; войдет в сказания, как Святой, в творчество, как прекраснейший образ человека и Государя. Отшедший, он будет жить: Он обогатил человеческую мысль и чувство и найдет свое воплощение в Искусстве. Это глас вопиющий – в пустыне сумеречных дней наших. Услышит ли пустыня? Это – знамение человечеству: очнись!
Как бы низко ни падал человек, как бы ни подменивал похотями ценнейшее – в каждой падшей душе тлеет святая искра. Трагическое событие, Кровь Короля-Мученика – поставило Его на высоту, как образ недосягаемой красоты духовной, да разумеют и падшие. Какая жертва принесена! Поймут ли такое знамение?!
Не только Он вознесен на высоты недосягаемые; за собой Он поднял свою Державу, с миром ее поставил лицом к лицу: «смотрите же, чтите, это – Мой народ!»
А нам, русским людям, да будет великим утешением, ободрением и надеждой: Он – наш, духовно. Сербией порожденный, воспитанный ее духом героизма и верности, Он вдохновлен был великой русской культурой, человеколюбивой, широкой и глубокой, благостной и благоговейной, верной великому завету: «Свет Христов просвещает всех». Его жизнь – служение и подвиг. Святая Жертва за мировое окаянство, ныне принадлежит Он миру.
22 октября – 5 ноября 1934 г.
Париж
(Россия. 1934. 17 нояб. № 31. С. 1)
<Ответ на анкету «Как вы стали писателем?»>
Я уже писал об этом в рассказе «Как я стал писателем»: гимназистом сочинил рассказ «У мельницы» и отнес в «толстый» журнал – «Русское обозрение». Через год, уже студентом, увидел свой рассказ в журнале – июль, 1895 г. – и получил первый в жизни гонорар, 80 рублей; на нынешние перевести – около 1200 фр.
Но начало моего писательства, если быть вполне точным, надо бы отнести, кажется, к 1890 г., – я был тогда пятиклассником. Ваня Сахаров, сын арендатора наших бань – о нем у меня в рассказе «Как я узнавал Толстого», – показал мне, на масленице, помню: был я у него на блинах, показал мне юмористический журнал «Будильник». Там было написано: кто пришлет лучшие две строчки стишков о «Будильнике», тому дадут премию – 10 рублей, были и еще две премии: 5 и 3 р. Ваня мне и предложил: «давайте сочиним?» Он много сочинял. И показал мне уже готовое, что-то вроде «журнал – не для потехи: всем достанется на орехи». Мне понравилось. Дома я сочинил такие стишки: «Буди, буди, буди, „Будильник“, Чтоб жизнь была, а не могильник». Мы послали и стали ждать. Ждали долго. Вдруг прибегает Ваня и кричит: «Вы – Злое Перо», по псевдониму, и вот, «„Злому Перу“, в журнале напечатано!» И мы прочитали – дух у меня перехватило! – прочитали: «Дали бы второй приз, и уже присудили, но!..» помню я это «но», с восклицанием и многими точками, – «но!., по независящим от нас причинам стишки уснули могильным сном, и как мы ни старались пробудить их к жизни, они неумолимы». Какая-то чепуха! Я махнул рукой, но Ваня Сахаров отправился в «Будильник», назвался «Злым Пером», и его там встретили с почетом: угостили папироской, – он был парень рослый, – сказали: «стишки скончались, после крестин», – и показали гранку: «можете полюбоваться!» Он увидал мои стишки и на них красный косой крест, чернилами; а под стишками написано красным же: «Не „могильник“ наша жизнь, а Божий дар!!!» – три знака восклицания и что-то вроде извивающейся змеи – подпись? «Бились, хлопотали, – говорят, – но цензор остался неумолим». И подарили на память гранку. Я посмотрел на серую длинную бумагу, удивился и возгордился: на такой длинной бумаге только одни мои стишки, две строчки! Ваня Сахаров выпросил у меня эту бумагу: «Я, говорит, ее в рамочке повешу под стеклышком, подари-те!» Я подарил. Потом видел ее в рамочке, рядом с портретом Толстого. Это мое «начало» вскоре сгорело в пожаре вместе с Ваниной библиотекой и с его знаменитым сочинением «Страшные Цепи – Оковы», которое «читал сам Толстой», если верить Ване. История со стишками меня раззадорила, я попробовал дальше, написал одну штучку… но и ее перекрестил цензор. Об этом как-нибудь расскажу.
