Упоминание о работе над окончательной редакцией «Учителя музыки» зафиксировано в письме Ремизова Н. В. Кодрянской от февраля 1949 г.: «… как бы я хотел, чтобы вы прочитали эту «Идиллию» <…> это мечта о радости жизни из кипучей горести жизни. Моя автобиография» (Кодрянская. Письма. С. 113).
В процессе работы над книгой план и композиция «идиллии», как ее часто называл Ремизов в своих письмах, претерпели значительные изменения. Прежде всего резко увеличился ее объем. Так, в феврале 1949 г. Ремизов писал Кодрянской: «Мучаюсь над «Учителем музыки». Все это автобиография, как и «Les yeux tondus»… Из последних глав поправляю свои ошибки. И какая-то черная боль (Ихнелата) вскипает. Будет всего один экземпляр. Пока все «Идиллия», но конец – «Письмо Достоевскому» полное отчаяния (написано в 1933 году, весной на Пасху)». (Кодрянская. Письма. С. 112). Напомним, что в окончательной редакции «Письмо Достоевскому» входит в третью главу четвертой части, за которой следуют еще три.
В рассказе «Чинг-чанг» (1933), который позднее станет послесловием к книге, говорится о «стоглавой идиллии, заключающей в себе 25 глав» – свидетельство того, как Ремизов первоначально представлял себе размер повести, которая в окончательной редакции состоит из предисловия, семи частей и послесловия. Кроме того, в варианте оглавления «Учителя музыки», сохранившемся среди рабочих материалов писателя в Собр. Резниковых, были указаны главы, позднее исключенные автором. Такие, как, например, глава «Басаркуньи сказки» (1925). Ремизов планировал, но так и не включил ее в первую часть повести. А рассказ «В сияньи голубом», по плану предназначавшийся для третьей части, был включен Ремизовым в книгу «Мышкина дудочка».
Рассказы-воспоминания, кочующие из одной книг в другую, весьма показательны для творческого процесса Ремизова. Писатель вновь и вновь возвращался к любимым темам и образам и вводил их – то с небольшими изменениями, то с основательными переработками – в свои книги. Так, например, главы «Тло» и «Аэр» из «Учителя музыки» под новыми заглавиями и в переработанном виде были включены в книгу «Подстриженными глазами».
Ремизов стремился сохранить в письменном тексте все возможности устной речи. В «Учителе музыки» сказки и легенды соседствуют с описательными главами, с изображением мелочей повседневной парижской жизни. Хронологическая неточность Ремизова во многом объясняется свободой устного рассказа, в котором эпизоды прошлого передаются вольно, иногда с большей долей выдумки, и реальнейшие факты перемежаются с плодами авторского воображения. К этой свободе устного рассказа, многократно усиленной страстью писателя к литературной игре, восходят и многочисленные изменения и переделки, привносимые Ремизовым и особенно заметные в тех двух главах – «Юнер» и «Ералаш», где он рассказывает о парижской «культурной жизни», произвольно меняя собственные имена героев повествования – своих современников. Так он заменяет имена живших в Париже русских писателей и критиков того времени именами других, не реальных лиц литературного мира.
Если хронист запоминает и документирует события, то рассказчик воспроизводит их, обогащая вымышленными происшествиями и игрой фантазии. Он не стремится к точной передаче прошлого, как сделал бы историк, но излагает факты, воспроизводя их сквозь призму собственного опыта. Так Ремизов вводит происшествия рассказов своего петербургского периода в ткань «Учителя музыки», представляя их как этапы своей автобиографии.
Тон устного рассказа поддерживается и частым использованием глаголов настоящего времени во втором лице единственного числа – прием, предполагающий наличие слушателя. Об этом свидетельствуют многочисленные изменения в окончательной редакции. Кроме того, в «Учителе музыки» писатель устраняет ссылки на авторов цитируемых им фраз: отрывки из классиков – прежде всего любимых им Гоголя и Достоевского – даются в кавычках, но без прямых ссылок. Рассказчик приводит выражения и суждения классиков, но не заботится сообщить об их источнике, вычеркивая фразы вроде «по выражению Достоевского» или «такое есть у Достоевского», «писал Гоголь» и т. д.
Перерабатывая ранее опубликованные отрывки и рассказы в автобиографическую повесть, Ремизов использует следующие приемы: а) Корнетов и другие персонажи наделяются безошибочно узнаваемыми автобиографическими чертами; б) вымышленные имена ряда персонажей заменяются именами реальных лиц, послуживших прообразами ремизовских героев; в) времена повествования часто переносятся из прошлого в настоящее.
Особенно интересна эволюция, которую претерпевает образ Корнетова. Действительный статский советник – главный персонаж дореволюционного ремизовского рассказа «Глаголица», став героем первого варианта будущей повести (1931), превращается в учителя музыки, которому Ремизов придает многие собственные черты. Вводя «Глаголицу» в состав «Учителя музыки», Ремизов также вносит многочисленные изменения в изображения среды и самих событий, представленных в раннем рассказе. Так, друзья, посещающие дом Корнетова, которые в «Глаголице» характеризовались обобщенно, по принадлежности к той или иной профессии, в «Учителе музыки» получают собственные имена, инженер Дымов, певец Труханов, моряк Myкалов и т. д.
Подготавливая окончательную редакцию «Учителя музыки», Ремизов внес последние уточнения в имена персонажей. «Писатель Судок», оставаясь псевдонимом самого автора и самостоятельным персонажем, одновременно идентифицируется им как К. И. Чуковский; «известный Иван Александрович Электрический» становится И. А. Рязановским-Электрическим; философ Быков, учение которого определялось как «мистическое бродяжничество», назван, по имени своего прототипа, Бердяевым. Аналогично реальные лица, которые в ранних редакциях обозначались писателем только по имени и отчеству (Павел Николаевич, Владимир Николаевич, Маргарита Борисовна, Ростик и т. д), в окончательном варианте выведены под своими реальныим фамилиями: Павел Николаевич Милюков, Владимир Николаевич Лебедев, Маргарита Борисовна Исаева, Ростик Гофман и т. д.
В последнюю редакцию «Учителя музыки» Ремизов добавил и новые автобиографические эпизоды, например, детали своего отъезда из России, карантина в Нарве и т. д.
Трагическое восприятие действительности характерно для многих произведений Ремизова. Однако новые главы, включенные в состав «Учителя музыки», и многочисленные вставки, внесенные в ранее опубликованные рассказы, отличаются особенно мрачным тоном. Описание событий и мелочей парижского быта пронизано мыслями о безнадежности положения эмигранта и беспросветности эмиграции-каторги. В предисловии к книге, написанном в марте 1949 г., Ремизов отметил, что «незаметно идиллия перешла в „каторжную идиллию с припевом – пропад“»; и в заключительной главе «Чинг-чанг» «стоглавую идиллию» заменяет «каторжная идиллия», а «затеянный стоглав» становится «каторжной хроникой».
К существенным новациям, внесенным Ремизовым в окончательную редакцию повести, относится правка текста, обусловленная изменением его отношения к Советскому Союзу в послевоенные годы. Составляя окончательный текст «Учителя музыки», писатель старался устранить все «антисоветские» высказывания, вычеркивая фразы и абзацы, которые могли быть поняты как враждебные по отношению к СССР.
Ремизов внес многочисленные изменения в типографскую композицию страниц, которой он всегда уделял много внимания, видя в ней способ передать на письме звучание и интонацию голоса писателя-рассказчика: «знаки препинания – и запятые, и всякие многоточия и тире – дают интонацию. Рукопись приближается к партитуре» (Кодрянская. С. 140.) Повествуя о своей судьбе, Ремизов-рассказчик искал в «Учителе музыки» новый тон и новые «жесты», соответствующие своему трагическому настроению. Со страниц повести исчезли некоторые интонационные знаки, из фраз выброшены условные союзы, уменьшены абзацы. Вся типографская структура страницы стала более сжатой и единообразной; повествовательный материал часто иначе разделен внутри одной и той же главы, появились новые разделы и подразделы, соответствующие другому порядку расположения воспоминаний. Ремизов сам не раз подчеркивал значение подготовительной работы над материалом: «вставки, сокращения, интерполяция, распространение, амплификация, не надо никакой морали. Образ не нуждается в подписи. По материалам – надо приспособлять и к своей земле (обстановке) и к своим чувствам и понятиям» (Кодрянская. С. 131–132).
Повествовательная форма окончательной редакции «Учителя музыки» соответствует мучительному душевному состоянию Ремизова в кругу парижской эмиграции и «приспособлена» к выражению настроения периода трагических послевоенных лет, проведенных им в полуслепом одиночестве. Автобиографическая легенда подверглась значительной стилистической обработке: изменилась звуковая ткань текста, основанная – как и во всех произведениях Ремизова – на интонациях живой речи. Но живая речь, которая слышится в страдальческой интонации последней редакции «Учителя музыки», передана писателем без использования ряда ритмо-мелодических приемов, присутствующих в первых редакциях уже напечатанных глав.
