искренне.
Клим похмурился на нее и с ужасом осведомился:
– Не любишь?!
Аня помотала головой. Клим сообщил:
– Ты просто не умеешь его готовить.
– Ха, – сказала Аня и покрутила ручками.
– А вот попробуешь настоящего… – заворковал Клим, берясь за процедуру заваривания, замысловато многосоставную. – С листочками вишни… С лимончиком… С евонной корочкой…
– Бэ-э, – сказала Аня, наблюдая за его манипуляциями с удовольствием.
Мужчина на кухне – это довольно непривычно и, оказывается, весьма интересно, а Клим еще и двигался ловко и округло, будто боевой танец исполнял.
– Ни бэ, ни мэ, ни кукаре́ку, как мама моя говорят. И варенье она же делает. Под художественным управлением бабушки. Вот попробуешь сейчас…
– Ты куда? – испугалась Аня.
– На балконе оно. Я быстренько.
– Не надо, пожалуйста! – взмолилась Аня. – Я вообще варенье терпеть не могу, меня им с детства насильно закармливали, а крыжовенное особенно. А тебя… Клим, я к тебе приехала, а не к варенью. Посиди рядом, пожалуйста.
– Вот так и начинается: сперва посиди, потом полежи, – проворчал Клим, усаживаясь рядом, и провел большим пальцем Ане по скуле так, что от глаз в живот будто козырек снега рухнул, тяжеленный и холоднющий. – Слушаюсь, ваше капризейшество. Будем голый чай пить. Картина Клода Берроуза «Голый ужин без травы».
– Совсем голый? – ужаснулась Аня.
– Женщина, не торопите события, – предложил Клим и потянулся за чашками.
В этот момент Матвиевский сказал:
– Блядь. Это же тот мужик, с которым Руслан разговаривал.
– Какой мужик? – не понял Андрей.
– Я вспомнить не мог, где Змея видел. Во дворе. Во дворе Такмазы. Мы его когда принимали как подозреваемого, Змей во дворе сидел, Руслан с ним разговаривал. Во дворе Такмазы. Он знает, где Такмаза живет.
– Всех туда срочно! – скомандовал Андрей, бросаясь к выходу из квартиры, из подъезда, к машине. – Сам далеко отъехал?
Шевяков не отставал, а Матвиевский ныл, что встрял в пробке и что до разворота минут пять ползти будет.
– Адрес диктуй! – рявкнул Андрей. – Я туда, а ты всех гони, вдруг кто раньше успеет, – и скорую сразу вызывай! Бригаду, кто с ножевыми умеет!
Никто раньше них не успел – только скорая. Похоже, именно вызванная Матвиевским карета тоскливо завывала, перекрывая въезд во двор нужной девятиэтажки.
– Быстро, молодцы, – сказал Андрей, выскакивая из машины и обегая скорую по надкусанному сугробу, чтобы раскрошить пробку. Но пробки не было, не было и наглеца, решившего поиграть со скорой в барана. Потенциальные наглецы из трех машин, застывших чуть поодаль с распахнутыми дверями, как покалеченные жуки, топтались вокруг неуместного сугроба, выковыривая из него совсем тут неуместную магазинную тележку, набитую пустыми бутылками. Видимо, какой-то бомж не завершил передислокацию.
Андрей выругался и дернулся помогать, но тут же сообразил, что тратит время зря, и побежал к седьмому дому, сверяясь с навигатором в телефоне.
Он завис и даже остановился на секунду, пытаясь сообразить, с какой стороны второй подъезд, и тут его нагнал Шевяков, схватил за рукав и немедленно принялся кохать на разрыв.
– Что? – раздраженно спросил Андрей, не понимая ни звука из того, что вылетало вместе с кашлем.
Шевяков ткнул рукой в балконы дома, вроде как раз нужного, и согнулся от кашля, слабо водя руками по полам куртки.
Андрей всмотрелся и обмер. На незастекленном балконе седьмого этажа спиной к ним стоял мужик. Балкон был далековат, свет фонаря его не доставал, а соседние окна помогали слабо, но можно было понять, что мужик одет по-уличному, что он не курит, не любуется окрестностями и не вставляет сверло в дрель, а просто неподвижно стоит, глядя в соседнее окно – видимо, кухонное.
Он бегло оглянулся и посмотрел вниз, кажется, прямо на Андрея, а потом извлек что-то из кармана и медленно повел этим чем-то в воздухе туда-обратно, будто демонстрируя. Андрей не мог разобрать, что в руке, и не мог разглядеть лица, но ему это и не надо было. Он и так знал, что в руке чайная ложка со скальпельно наточенной рукояткой, что на балконе Змей, а на кухне Маркова и Такмаза – и сейчас Змей к ним войдет.
Шевяков, судорожно вздохнув, сумел наконец и задержать кашель, и выдернуть из кармана телефон, и принялся трясущимися руками открывать контакты. Телефон то ли не хотел слушаться ледяных рук, то ли сам подмерз на обоях с лунным пейзажем.
Андрей задрал руку с пистолетом, который, оказывается, уже выдернул, помедлил, ругнулся и рванул вперед.
Потому что человек на балконе встал так, чтобы фанерный шкафчик прикрыл его от Андрея, и толкнул балконную дверь.
– Ну в туалет-то можно? – спросил Клим.
– А в туалете варенья нет? – бдительно уточнила Аня.
– Ну формально… – начал Клим задумчиво.
– Иди уже, – сказала Аня, захохотав, и хлопнула его по плечу.
Ей было удивительно легко и весело. Как никогда в жизни. И неотвратимо надвигавшееся счастье было таким, какого Аня никогда в жизни не испытывала.
И только когда Клим ушел, не переставая шутить, и продолжал неразборчиво шутить из-за хлопнувшей поодаль двери, Аня вспомнила, что не только сто лет не проверяла телефон, но даже не сняла его с авиарежима, на который поставила, отправляясь на операцию. Вроде бы неудачную – и такую удачную.
К бормотанию Клима добавился шумовой фон: вдали жужжали машины, орала то ли пожарная, то ли полицейская сирена, и еще кто-то орал сквозь кашель. Пьяный, наверное, – уже напраздновался.
– Выперся все-таки на балкон! – воскликнула Аня возмущенно. – Я же просила!
– Ничего подобного, – возразил Клим явно не с той стороны, откуда лился уличный шум.
Змей улыбнулся и шагнул навстречу голосу Ани.
Телефон заблеял на все лады сигналами всех возможных мессенджеров и тут же зажужжал, трясясь от звонка. Паша. Клим опять сказал что-то бодрое и совершенно неразличимое за шумом воды из крана и в кране. А уличный вой будто приблизился.
Аня, слегка поплывшая от обилия раздражителей с разных сторон, поднесла трубку к уху.
– Змей на балконе, – заорал незнакомым – сиплым и задыхающимся – голосом Паша, если это, конечно, был он. – Змей на твоем балконе, бегите!
– Паш, я не дома, – смущенно улыбнувшись, сказала Аня.
– Беги, он входит! – рявкнул Паша и вдруг залаял.
Аня, испуганно отстранив телефон от уха, уже на ходу поняла, что это кашель, и прищурилась, застыв на пороге комнаты и вглядываясь в зыбкую темноту, поводившую пятнами впереди и справа. Тянуло холодом. Свет в комнате не горел, поэтому Аня не видела ничего, пока не нажала на узкий носик старинного выключателя. И вскрикнула, уронив телефон.
Справа у стены стояли тахта, тускло отсвечивающий полировкой шифоньер и почему-то велосипед.
