- Знаешь, наверное, рай - это большая-большая библиотека, - задумчиво говорю я, стараясь отвлечь мою Дульцинею от грустных мыслей. - Может быть, даже, как Библиотека конгресса.
И мы замолкаем, завороженные этим чудом - видением Библиотеки конгресса в Вашингтоне. Мне вспоминаются не массивные корпуса, соединенные великолепными широкими переходами, а только один из корпусов. По размерам он напоминает огромный, но уютный ангар для воздушных лайнеров или съемочный павильон Киевской киностудии, в который свободно въезжали танки для съемок фильмов о Великой Отечественной. Передо мной снова возникает стена библиотечного зала высотой с пятиэтажный дом и шириной как торец этого пятиэтажного дома. И вся эта стена - стеллаж, тесно уставленный книгами. Каким-то чудом любую из этих книг можно сразу же получить. Но поразило меня не это. Оказалось, что все это - только справочные издания. Словари, энциклопедии, тезаурусы, симфонии, конкорданции и тому подобные. Справочники по искусству, по естествознанию, по математике, по медицине, по технике. На всех языках всего мира.
Когда я попадаю в незнакомую библиотеку, я прежде всего смотрю в каталогах, какие издания моей кафедры и мои собственные здесь имеются. Это не самолюбование. Это такой тест. Ну-ка, как у вас представлен русский провинциальный университет, русский провинциальный ученый? По результатам этого теста я сужу о русском отделе библиотеки вообще, о том, что вообще можно в нем найти, и никогда не ошибаюсь.
Библиотеки американских университетов принимают вызов. На первых порах они поражали меня полнотой своих русских коллекций. А однажды в Висконсине, стоя у стеллажа, признаюсь, я вдруг почувствовал, что горло сдавливают рыдания и на глаза выступают слезы. Не поверил бы себе, но так случилось. С какой любовью, с какой заботливостью там подобраны издания русских писателей! Выпущенные у нас; на Западе по-русски; на Западе в переводах; исследования о наших писателях, вышедшие в России до революции; в СССР, причем рядом стоят книги официозных авторов, и арестованных, расстрелянных, изгнанных из страны, чьи книги в нашей стране давно (или относительно недавно) изъяты из библиотек и перемолоты на бумагу или даже сожжены; и отпечатанные за границей, и не только в Соединенных Штатах, но и в других странах на разных языках.
В базе данных библиотеки Мэрилендского университета в Вашингтоне имеется двести номеров трудов Юрия Михайловича Лотмана и работ, ему посвященных. Для сравнения: Майкл Риффатер, прекрасный филолог, создатель целого научного направления, много лет профессорствовавший в американских университетах, представлен в базе данных библиотеки Мэрилендского университета ста записями. Это тоже совсем немало.
Однако Библиотека конгресса поразила меня даже после всех этих впечатлений. Когда я ввел в компьютер каталога свою фамилию, среди книг, которые имеются в библиотеке, я нашел и такую...
Несколько лет тому назад моя аспирантка защитила диссертацию о "Горе от ума". В основу исследования были положены два составленных ею словаря великой комедии Грибоедова - частотный и алфавитно-частотный. Мы их поместили в приложении к основному тексту диссертации. Но ректор молодого университета, в котором работает моя ученица, не будучи литературоведом и вообще филологом, оценил значение этих словарей и издал их. Тиражом в сто экземпляров. На титульном листе кроме фамилии составительницы указана моя фамилия как научного редактора. И вот оказывается, Библиотека конгресса каким-то чудом имеет у себя один из этих ста экземпляров, и по моей фамилии на титульном листе компьютер каталога указал среди моих книг и это издание.
Ни одного слова не было сказано, пока перед моим внутренним взглядом проносились эти воспоминания. Не знаю, что делалось в душе жены, но она молчала так же, как и я. Наконец мы очнулись. Чай давно остыл. Да и до чая ли нам было?
- Отец наш Небесный положит свою добрую мягкую руку на твою голову, и ты увидишь перед собой "Фигуры стиля" Патрика Бакри. Это будет издание второе, исправленное и дополненное, - сказал я.
Она ответила мне долгим взглядом и чуть заметно улыбнулась.
И забуду я все - вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав
И от сладостных слез не успею ответить,
К милосердным коленам припав.
