- Это Роман Сенчин, - уточняет Сергей, - его рассказы я тебе по Интернету тогда посылал.
- Я понял, понял, - кивая мне с симпатией и одновременно вроде как с укоризной, отзывается Дима. - Очень приятно!..
- И мне, - тоже киваю и пытаюсь широко улыбаться, - очень приятно. Сергей о вас рассказывал.
Серегин брат по отцу живет в Америке, в каком-то средненьком штате, работает химиком на сахарном заводе... Уехал отсюда, когда уезжать стало не только модно, но легко и безопасно, - на грани восьмидесятых и девяностых. Там во второй раз женился, родился у него сын, потом дочка... Как-то Сергей сообщил, что отослал ему несколько моих вещей; брат пришел в ужас - хотел, мол, приехать посмотреть, как стало в России, уже настроился, а теперь, после таких рассказов, все желание пропало. Но вот - решился. Пересилил, значит, свой ужас...
Сергей откупорил бутылку вина с этикеткой на нерусском языке.
- А я - ваше продегустирую, - говорит Дима, вкручивая штопор в горло "Арбатского".
Я сижу оглядываю кухню с ее тумбочками, ножами, баночками для специй, дуршлагом, поварешками разных размеров, кошусь на хозяина Сергея, увлеченно режущего сыр тонюсенькими пластиками, на его молодую жену, напоминающую олененка, и завидую их безоблачной семейной жизни, этой уютной кухоньке... Хотя нет, не совсем она безоблачна, их жизнь. Когда знал их до свадьбы, они явно души друг в друге не чаяли, а теперь, через год после свадьбы, так однозначно это утверждать нельзя...
- Что ж, за встречу, за знакомство! - поднимает Дима бокал.
- Да, - отвечаю; чокаясь, интересуюсь: - Вы сегодня приехали?
- Сегодня в пять утра по Москве. Разбудил вот наших молодоженов.
Сергей и Люба переглядываются, и в их глазах сейчас столько нежности, что мне опять становится стыдновато.
Отпили из бокалов. Дима вслух строит планы, куда надо сходить, с кем встретиться за те дни, что он будет в Москве. Спрашивает Сергея о каких-то родственниках, знакомых, потом спохватывается, извиняется передо мной:
- Вам-то, наверно, Роман, кисло наши междусобойчики слушать. Простите... Вы, если не ошибаюсь, в Литературном институте сейчас преподаете?
- Мой учитель, - шутливо замечает Сергей.
- Да так, - говорю, - громко сказано - преподаю. Я вообще-то как бы ассистент у Александра Евсеича...
Разговаривать об институте, о писательстве совершенно не хочется, но у нас с Димой нет других общих тем - его брат, бывший студент-физматовец, вот стал вдруг писателем, студентом Лита, и я тоже писатель, этот институт закончил и теперь в нем работаю.
- Молодцы, ребята. Печатаетесь, заграничная командировка наметилась. Премии, Серега говорит, получаете.
В голосе Димы вроде как и искренняя доброжелательность, уважение даже, но за этим слышится что-то, напоминающее иронию. Или, может, за рубежом у всех такая интонация...
- Да, - отмахиваюсь несколько наигранно, - сейчас столько премий, что почти каждая вещь из журналов что-нибудь получает. Премии стали как дополнительный гонорар... Назовите фамилию любого классика - и попадете на название премии. Премия Шолохова есть, Паустовского, Фета, Платонова, Григорьева... Даже на литературных персонажей уже перешли.
Сергей смеется и делает широкий глоток вина, Люба ставит на стол тарелку с раздувшимися, вкусно пахнущими сардельками.
- О, родненькие, говяжьи! - Дима потирает руки и втягивает в себя пар. - Сразу советской властью запахло.
Я тоже шучу:
- К таким сарделькам нужен портвешок тридцать третий...
- Ладно, сойдет и "Арбатское". Отличье невелико.
Жуем сардельки, сыр, запиваем вином.
- Откровенно скажу, ребята: очень я рад за вас. Я всегда по-хорошему творческим людям завидовал. Особенно - писателям. У нас с Серегой отец таким библиофилом был!.. Помнишь, брат?..
Дима пока только хвалит нас, но я чувствую, что дальше последуют замечания. И даже знаю, по каким пунктам.
- Каждую субботу с утра - в книжный. А тогда ведь с ними туго было, книги - дефицит не слабее хрусталя с коврами...
Сергей тоже, вижу, насторожился. Потупился. Или об умершем отце вспоминает.
- Но откровенно скажу: не очень я, ребята, люблю русскую литературу. Есть в ней... гм... - Дима сделал паузу, задумался. - Вот взять хотя бы тему семьи. Ведь ни одного произведения, которое показало бы семейную жизнь более или менее в положительном свете. В "Обломове", например, ничего не получается, в "Анне Карениной" - сплошь измены, разводы, а противовес в лице Левина с его... как ее?... с Кити неубедителен совершенно. Или что еще?.. Да ни одной книги не припоминаю, которая показала бы нормальную семью, каких большинство. А ведь внутри этой семьи тоже столько проблем, драматизма, что грех не показать. Семья, без преувеличения могу сказать, - подвиг.
- Н-да, - вздыхаю. - Но писатель, понимаете, - это человек, который в первую очередь видит всякие отклонения. И их фиксирует, разбирает...
Дима протестующе поднимает руку:
- Но ведь западные могут так писать, грубо говоря, без патологии.
- Ну, наверно... - как бы соглашаюсь, хотя западные "без патологии" на память не приходят - то ли не читал таких, то ли прочитал и забыл.
Спорить нет никакого желания. Вообще размышлять о литературе в последнее время противно как-то. И, слава богу, Дима не продолжает, переводит разговор в другое русло - интересуется, читали ли мы Мураками. Ни я, ни Сергей, ни Люба еще не читали. А Коэльо? Тоже нет...
Съев пару сарделек, почувствовав легкий хмель от вина, я решаю, что пора и честь знать. Благодарю, поднимаюсь, иду одеваться.
- Рома, можно тебе тест дать? - спрашивает Люба. - Ответь, будет время.
Она учится на психолога. Готовит диплом по теме "Особенности психики творческой личности". И я у нее один из, так сказать, подопытных.
- Конечно, давай. Это дело мне нравится.
Люба приносит несколько листов бумаги.
- Просто ставь напротив вопроса плюс или минус. И долго не размышляй.
- Угу, хорошо. Во вторник супругу отдам.
- Да мне не к спеху...
- Кстати, Серега, ты послезавтра на суд-то придешь?
Его лицо становится испуганным, будто суд будет над ним. Торопливо трясет головой:
- Приду, приду обязательно!
Мы ищем Хамовнический суд в паутине узеньких переулков. Впереди решительно шагает Александр Евсеевич, полвека назад опоздавший по возрасту на войну с фашистами, за ним идет Людмила Николаевна, она сегодня особенно не в духе - слышал, как ей утром сообщили, что плата за аренду помещения опять повышается. Я в центре нашей процессии, а замыкает ее Валентин Дмитриевич, опираясь на свой батожок. Не в курсе, что у него с ногой, но сейчас, под настроение, мне хочется думать, что это последствия зимы с сорок первого на сорок второй, которую он провел в Ленинграде... Георгий Михайлович тоже хотел пойти, но позвонил, сказал, что очень плохо себя чувствует...
На час дня назначено рассмотрение иска главы издательства "Славянская правда" и одноименной газеты А. Ахатова, которого Александр Евсеевич около года назад назвал идеологом русского фашизма... Я бы лично не обиделся, если бы меня так назвали, тем более если бы печатал в своем издательстве авторов вроде Муссолини или Гитлера. Но с другой стороны, судиться - это шанс заработать. Недавно слышал по "Маяку": родители одного школьника подали в суд на какую-то телепередачу. Дело в том, что там рассказывали о Клеопатре в нее, дескать, влюбились императоры Юлий Цезарь и Марк Антоний и стали воевать за то, чтобы владеть Клеопатрой. Ну, мальчик послушал, пошел в школу и на уроке истории Древнего мира это пересказал. Его обсмеяли, учительница поставила двойку. А мальчик оказался ранимый - попытался покончить с собой. И теперь, не исключено, с телеканала снимут кое-какие денежки...
Да, судиться - неплохое средство подзаработать. И тому масса примеров последних лет. Да и Зощенко еще это заметил и целый рассказ написал... Один критик не так давно назвал меня Смердяковым, который вдруг почувствовал в себе литературный дар. Может, тоже попытаться стрясти с него бабок? Или это не оскорбление?..
Суд как суд. Покрашенные густо-зеленым стены, узкие, полутемные коридоры, залы заседания, стенды, на которых образцы разных документов с образцовым же именем-фамилией-отчеством - "Иванов Иван Иванович"; есть, конечно, дверь с табличкой "Конвойная"... За последний год это уже третий суд, в котором я побывал. То развестись надо было, то выступал свидетелем серьезного ДТП, а сегодня вот это, насчет фашизма...
Дверь нужного зала заседаний. Оттуда доносятся возбужденные голоса. Наверняка кто-то судится... Александр Евсеевич с Валентином Дмитриевичем устало садятся на скамью в коридоре, а Людмила Николаевна отходит к стендам. Я стою, навалившись на стену. Разглядываю людей вокруг. Все озабоченны, но тихи, шепотом что-то друг у друга спрашивают, даже спорят шепотом. Проходит пара - довольно молодые, высокие и симпатичные мужчина и женщина; лица их одинаково суровы, решительны, и идут они хоть и рядом, а вроде отдельно друг от друга. Таких я теперь узнаю с первого взгляда: точно так же и мы с женой шли туда, где нас разведут. Лишь спросят: "Не переменили своего решения расторгнуть брак?" Спросят таким тоном, что язык не повернется сказать: "Передумали". И потому говоришь торопливо, послушно: "Нет-нет!" Расписываешься в каком-то журнале, и всё - свободны.
