- Ладно! Заели! - сказал наконец Фадеев, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, а потом, через секунду, и следующую. - Заели! Только, чур, Иван Семенович, надо отработать! У меня - Театр!
- То есть как? - поинтересовался Иван Семенович Козловский.
- Ну, что-нибудь... Из старых водевилей... Что-нибудь посмешнее... И не меньше трех сцен с этим!
- С чем? - не понял Иван Семеноич Козловский.
- С этим! С этим! - рассвирепел Фадеев. - Как у птиц! - Фадеев перевел дух и добавил уже спокойней: - И обнаженки побольше.
- Хорошо, - сказал Иван Семенович Козловский после паузы. - Я согласен.
И пошел к дверям. Малышка направилась следом.
- Постой! - окликнул ее Фадеев и назвал по имени. - Как вы там?
- Нормально, - сказала Малышка.
- Хочешь?.. Я тебе отдам четырнадцатое место... Третий ряд балкона...
- Зачем? - удивилась Малышка.
- Будешь сдавать. Или... Еще есть карниз за левым фасадом. Тоже кому-нибудь... Для рекламы.
- Спасибо. Мне не надо, - сказала Малышка.
- Не спеши, посоветуйся с людьми.
- Мне не надо, - повторила Малышка.
Сначала Иван Семенович Козловский пытался работать на своем старом месте в литературной части, но сделать это оказалось практически невозможно, потому что все прибегали на него посмотреть, и в маленькой комнате все время кто-то курил, пил кофе и разговаривал, а Анжела Босячная даже сделала несколько довольно агрессивных попыток затащить его к себе на лестницу. В конце концов Иван Семенович Козловский стал заниматься водевилем у себя в больнице, и Малышке пришлось бегать к нему туда за уже готовыми сценами.
Однажды Малышка спросила, почему он прилагает такие усилия и даже идет на вполне определенный компромисс ради человека, которого он совсем не знает, режиссера Петрова.
- Все повторяется, - ответил тогда Иван Семенович Козловский загадочно.
Продолжать разговор у него, видимо, не было ни времени, ни желания - дверь закрылась и сварливо лязгнул засов.
- Все повторяется, - сказал Иван Семенович Козловский через несколько дней, когда Малышка пришла за очередной сценой. - Мне интересно - насколько...
И Иван Семенович Козловский поманил Малышку пальцем... Опять миновав множество дверей, засовов, запоров и задвижек, Малышка очутилась в знакомой палате. Она подошла к стене, на которой цветными фломастерами светились непонятные знаки... Прямо перед ней по диагонали была нарисована голубая спираль...
- Это - время... - сказал Иван Семенович Козловский.
- Что? - переспросила Малышка.
- Время, - спокойно повторил Иван Семенович Козловский.
Малышка подняла голову - голубая спираль времени, расширяясь, уходила вверх, к правому углу стены.
- Где мы? - спросила Малышка.
- Ты хочешь сказать - сейчас? - спросил Иван Семенович Козловский. Сейчас мы вот здесь, - и он показал на точку на спирали, расположенную немного выше его роста, - вот в этой точке пространства... А через год, по моему мнению, будем здесь, - Иван Семенович Козловский немного переместил палец. Если хочешь, это и есть судьба.
У Малышки немного закружилась голова... И сквозь это головокружение до нее доносился голос Ивана Семеновича Козловского:
- Время не имеет начала, поэтому за исходную точку я беру условную единицу... Но потом надо считать, потому что время - считают. Сколько месяцев в году?
- Двенадцать, - сказала Малышка. - Двенадцать месяцев... Есть такая сказка...
- А теперь посмотри на часы, на циферблат, какое там самое большое число?
- Двенадцать, - сказала Малышка.
- Любимое число времени - двенадцать, - сказал Иван Семенович Козловский. - Это очень древнее число...
Иван Семенович Козловский все говорил и говорил про древние египетские и индийские царства, шумеров, Вавилон и Ассирию, а также про двенадцатилетний цикл китайского и японского гороскопов, где каждому году было дано имя животного.
- Название - условность, главное - принцип, - сказал Иван Семенович Козловский. - Древние видели мир обобщенно и в принципах не ошибались!
Малышка смотрела на голубую спираль времени, вокруг которой толпились формулы, цифры и даты жизни самого Ивана Семеновича Козловского, его друзей и знакомых, а также дни и годы самых разных событий, происшедших в Театре, - на спирали времени всем хватало места, - и голова ее все кружилась и кружилась...
- Вы хотите сказать, - сказала наконец Малышка, - что спектакль "Ромео и Джульетта" режиссера Петрова ждет та же участь, что и спектакль Фадеева?
- Конечно, - сказал Иван Семенович Козловский. - Но с некоторой разницей. Потому что мы находимся сейчас в другой точке пространства.
И он написал на стене еще одну формулу, в которой спектакль "Ромео и Джульетта" Фадеева и все, что происходило с ним когда-то, равнялся будущему спектаклю Петрова и тому, что с ним произойдет, плюс икс. Из чего икс равнялся будущему спектаклю Петрова и тому, что с ним произойдет, минус спектакль Фадеева и то, что с ним произошло. И именно это и интересовало Ивана Семеновича Козловского, когда он взялся писать для Фадеева сборный водевиль с тремя сценами с этим и большим количеством обнаженки.
- Более того, - добавил Иван Семенович Козловский, свирепо вцепившись в плечо Малышки и основательно ее встряхнув, - с помощью этого икса я попробую получить коэффициент изменения будущего по отношению к прошлому!..
- У меня голова кружится, - сказала Малышка и села на привинченный к полу стул.
Когда режиссер Петров взялся за распределение ролей к спектаклю "Ромео и Джульетта", оказалось, что практически весь женский состав Театра занят в "Большом водевиле". И сколько он ни уговаривал (по совету Ивана Семеновича Козловского) жену Главного, актрису А. Кривозубову, Анжелу Босячную и даже изрядно располневшую Лизочку взяться за роль Джульетты - они категорически отказались. Режиссер Петров было уже совсем впал в отчаяние, но как-то раз именно в таком отчаянном настроении на улице, недалеко от Театра, встретил шестнадцатилетнюю девчушку-школьницу, лохматенькую и довольно неказистую. Девчушка была в куртке до колен и обтрепанных джинсах, она шла впереди режиссера Петрова, отхлебывала из банки с пивом, жестикулировала и разговаривала сама с собой.
- Вы не хотели бы сыграть главную роль в моем спектакле? - спросил девчушку режиссер Петров.
- А то нет? - сказала девчушка. Она посмотрела на режиссера Петрова сквозь завесу своих лохматых волос и добавила: - Может, переспим, для верности?
- Нет, - сказал режиссер Петров. - Я не путаю работу со своей личной жизнью.
Роль кормилицы согласилась сыграть Екатерина Петровна, недавно вернувшаяся в Театр после очередного исчезновения. Остальные роли тоже как-то распределились, и вся компания на несколько месяцев уединилась в репетиционной.
Конечно, только увидев Екатерину Петровну, Малышка вспомнила про Самого. Теоретически, его давно уже должно было не быть в живых, и она думала, что так оно и есть, но спросить о нем у Екатерины Петровны она не решалась, зная, что та терпеть не может подобные вопросы.
Тем временем работа над "Большим водевилем" была в разгаре и уже шла к своему концу. На перья, пух, золотую краску, искусственный мех и прочее были потрачены все ресурсы Театра и даже деньги, полученные от спонсоров. Зрелище предстояло совершенно грандиозное. А на художественном совете, утверждавшем оформление и костюмы, разгорелся ожесточенный спор - полностью ли раздеваться кордебалету или не до конца. Анжела Босячная считала, что кордебалет должен раздеваться полностью (одним из аргументов в свою пользу она хитроумно считала экономию на костюмах), а актриса А. Кривозубова, жена Главного режиссера Фадеева, была более умеренных взглядов и считала, что кордебалет должен раздеваться не до конца. Обе женщины были агрессивно настроены и непримиримы, и в конце концов Главный режиссер Фадеев заявил, что часть кордебалета будет раздеваться полностью, а часть - не до конца, и на этом поставил точку.
Однако спор этот имел более глубокие корни, и сложности с раздеванием кордебалета только начались, потому что, как дошло до дела, раздеваться полностью захотели все. Начались нашептывания, науськивания, подсиживания и даже анонимные письма. Так, в одном из подобных писем говорилось, что у актрисы Тихорецкой при внимательном рассмотрении виден шрам от аппендицита, а у актрисы Васечкиной короткие ноги. Кончилось тем, что кордебалет стал тянуть жребий и немного поуспокоился. Но кроткая Лизочка, вытянувшая несчастливый билет, все равно не могла смириться и неутомимо все ходила и ходила на своих тяжелых, распухших ногах, преодолевая скрипучие ступени лестниц и трещины в полу, к Главному режиссеру Фадееву и все канючила и канючила и так его достала, что из уважения к ее рабочему стажу он все-таки разрешил ей раздеться полностью, но с условием - стоять в последнем ряду, в самом уголке.
Пока Театр раздирали все эти страсти, Малышка тихо сидела в своей литчасти и сортировала пьесы по фамилиям действующих лиц, наличию мужских и женских ролей и по количеству союзов "и" и "но" - последнее ее почему-то особенно успокаивало. Когда кому-то было до нее дело и к ней заглядывали, она недовольно кричала:
