Комната Судейкина. По стенам развешаны осовиахимовские плакаты: разрезы винтовки и противогаза, окопы полного профиля, с красноармейцами, ползущие по-пластунски стрелки и прочее. Судейкин сидит за столом, подбрасывает костяшки на счетах.
Входит Муся.
- Сидор Иванович, мы приняли новую рабочую. Квартиры пока у нас нет. Придется размещать в вашем кабинете.
- То есть как в моем кабинете? А мне куда?
- Переселяйтесь к директору. Зимой вам будет веселее.
- А кого мы приняли? Что за рабочая?
- Авдотья Одинцова.
- Ту самую, с заимки?
- Да.
- А вы знаете, что их раскулачили?
- А это меня не интересует. Приказ директора... Прошу выполнять.
- Ну ладно, поглядим! - Судейкин уходит.
Муся начинает снимать со стены плакаты.
В селекционной лаборатории женщины перебирают семена. Перед каждой на столе небольшая кучка, которая постепенно истаивает...
Муся засевает семена в плошки. В иных плошках уже крупные зеленя.
Мерзлое окно оттаивает, оплывает. В окно стучатся первые капли дождя. На поле Чапурин пашет на паре лошадей двухлемешным плугом.
Аржакон погоняет лошадь с сеялкой. Муся стоит на запятках сеялки.
И вот уже комбайн плывет. Комбайнер в очках, незнакомый нам. А подручным сидит Аржакон; он дергает за веревку копнителя. Параллельно с комбайном идет грузовик - принимает зерно.
Грузовик отходит от комбайна и катит по пыльной полевой дороге.
Он подъезжает к пакгаузу возле реки; здесь грузчики насыпают мешки. На каждом мешке крупное табло: "Госсортиспытание" и чуть ниже, крупно: "Якутянка-241". Мешки несут на катер. Здесь Муся что-то говорит приемщику и расписывается в накладных. Приемщик тоже подписывается.
На очередной машине подъезжает Василий, подходит к Мусе, спрашивает:
- Нагрузились?
- Да, - отвечает счастливая Муся.
- Ну, поздравляю! С первым рейсом нашей "Якутянки", - Василий жмет ей крепко руку.
- Разрешите и мне присоединиться, - жмет руку Мусе приемщик. - Ваша "Якутянка" далеко пойдет.
- Не знаю, как "Якутянка", а вот автор ее далеко поедет... Это уж точно! - Василий вынимает из папки отпускной билет и подает Мусе.
Муся читает, сначала не понимая:
- Отпускной билет... - И взрывается от радости: - В Москву едем? На восемь месяцев! Вася, милый!
И она, забывшись, целует его при всех.
Опытная станция. Длинный северный день клонится к концу. Еще в кровавом отсвете заходящего солнца полыхает закат, еще в синей дымке хорошо просматриваются восточные дали, а природа уже спит: затихла до зеркального блеска река, не видно птиц в воздухе, бормочут спросонья куры на поветях, тяжко вздыхают жующие сено лошади, спят на подушках дети - Володя и Наташа, и где-то далеко на лесной опушке монотонно и протяжно кричит полярная совка-сплюшка:
- Сплю-у-у... Сплю-у... Сплю-у-у...
Василий и Муся сидят в селекционной лаборатории. На столах целые вороха отборного зерна. И они утомились: Василий курит, Муся сидит, устало опустив руки.
- На сегодня хватит, - говорит Василий. - Спать пора. Завтра с рассветом в путь.
- Да, пора, - отзывается Муся...
Они шли от реки. Их было трое: один в военной форме с пистолетом, второй в сапогах, черном плаще и широкой кепке, третьим был Судейкин. Они подошли уверенно к дверям Силантьевых и постучали.
- Кто там? - отозвался Василий.
- Василий Никанорович, откройте! - сказал Судейкин. - К вам уполномоченные.
Василий открыл дверь и те вошли, оттеснив его плечом.
- Спокойно! - сказал человек в кепке. - Мы из Якутска.
Он показал Василию удостоверение и ордер на арест, потом коротко приказал:
- Собирайтесь!
Муся, еще толком не поняв, в чем дело, спросила:
- Куда?
- Вас это не касается, - ответил тот, в кепке.
Между тем он и лейтенант стали тщательно осматривать комнату. Но здесь, ничего, кроме кроватей, да шкафа, да спящих детей не было.
- Где ваши бумаги? - спросил старший, что был в кепке.
- Какие бумаги?
- Ну, записи, книги, тетради.
- Все в лабораториях, - услужливо сказал Судейкин.
- А вы помолчите, - оборвал его старший.
- Есть! - вытянулся Судейкин.
- Попрошу в лабораторию!
Василий, все трое пришедших и последней Муся вошли в лабораторию Василия.
- Это ваши записки? - указал старший в черном плаще и кепке на стопку папок, тетрадей и черновых записок.
- Да, - сказал Василий.
- Забери! - коротко кивнул лейтенанту старший.
Тот моментально сложил все в большую кожаную сумку. Человек в кепке деловито осмотрел содержание стола, прошелся глазами по стенам, оглядел полы.
- Вы, может быть, ответите мне, что это значит? - опять спросила Муся.
- Ваш муж обвиняется в антисоветской деятельности, - холодно ответил человек в кепке.
- В чем она заключается? - спросил Василий.
Тот даже не обернулся к нему.
- Он еще удивляется! - сказал Судейкин. - То кулаков покрывал... То кампанию всеобщей коллективизации дискредитировал...
- А вы помолчите! - оборвал его старший, и - Василию: - Пошли!
Они двинулись к выходу. Муся преградила дорогу Василию, глядела на него скорбно и потерянно.
- Не волнуйся, - произнес Василий. - Это какое-то недоразумение. Я скоро вернусь.
- Прощай, Вася! - она поцеловала его и сказала спокойно: - Вещи необходимые пришлю.
- Прощай, Муся!
- Я буду ждать тебя.
Все четверо вышли. Муся осталась недвижной и глядела куда-то в угол.
Муся сидит одна-одинешенька на пустынном речном берегу. Уже высоко поднялось солнце, стремительно проносятся над речной гладью береговушки, топают на пристани проснувшиеся пассажиры, поскрипывают сходни под тяжелыми сапогами грузчиков, а она не шелохнется, будто спит. Смотрит в туманную речную даль, где скользит еле различимая черная точка, похожая на такую же шуструю береговушку. Но эта черная точка заметно приближается, вырастает и обретает знакомые очертания станционного катера. Сидит за рулем один Судейкин. Василия нет.
Муся встала, спустилась по берегу к самому урезу воды. Судейкин вырулил на песчаную отмель, лихо выпрыгнул из катера, даже не поздоровавшись с Мусей, словно ее и не было здесь. На лице его играла злорадная усмешка.
- Где Василий? - сухо спросила Муся.
- Ваш муж отстранен от должности. Его попросили задержаться... до выяснения обстоятельств.
- Это какое-то недоразумение, - машинально повторила Муся давешнюю фразу Василия.
- Недоразумение то, что вы руководили станцией. А я переживал.
- Ну что ж, зато теперь вы довольны, - сказала Муся.
- Пока еще нет. Вот когда я вас отсюда вытряхну, тогда успокоюсь. - Он повернулся уходить и через плечо бросил: - Почвенную лабораторию сегодня же освободить. В ней будет мой кабинет. Вам подготовить дела к сдаче, - и ушел.
Утро. Проснулись дети: Володя, черноголовый мальчик, в трусиках и в майке делает зарядку, Наташа все еще лежит в своей кровати, закинув руки за голову, смотрит в потолок. А мать, безучастная ко всему, сидит за столом все в той же одежде, в которой была возле реки, смотрит долгим невидящим взглядом куда-то в окно - по всему видно, что она и в руки ничего не брала.
- Мама, а где папа? - спрашивает Володя.
- Папа заболел. Его увезли в Якутск.
- В больницу? - удивляется Наташа, приподняв голову.
- Да, в больницу.
Володя перестал делать свою гимнастику, спрашивает тревожно:
- Мама, что-нибудь серьезное?
- Пока еще трудно сказать, - отвечает, помедлив, Муся. - А вам придется в Москву ехать, к бабушке.
- Ой, в Москву! - закричала Наташа, вставая с кровати. - Да здравствует Москва! Ура-а!
- Значит, бабушка ждет нас? - спрашивает Володя.
- Конечно. Она письмо прислала.
- Мама, а наша бабушка старенькая? - Наташа подходит к матери, обнимает ее за плечи, старается заглянуть в лицо, расшевелить ее или насмешить. Она, поди, чепец носит, как в книжках?
- Она всегда по моде одевалась, - ответила мать, грустно улыбаясь.
- В школе говорят, что пароход пристает прямо к лесному берегу. Можно брусники набрать, пока он стоит, - сказал Володя.
- Ой, мы наберем брусники для бабушки! - обрадовалась Наташа.
- Вот и молодцы, - сказала мать.
- А как же папа? - спросил Володя.
- Я тут погляжу за ним. Поправится он - тогда и мы приедем в Москву. А за вами тетя Ирина прилетит. Ей телеграмму дали.
Муся в лаборатории упаковывает зерно в пакетики, надписывает их, складывает в стопки.
- Марфа, это вот образцы "урожайной". А здесь "магницкий овес".
- Я боюсь перепутать... У меня голова дырявая, - говорит Марфа.
- Я все записала... И в каталогах все есть...
- Вы уж погодили бы до приезда новенькой, - говорит Марфа.
- Это от меня теперь не зависит.
Открывается дверь, входит старшая сестра Марии Ивановны, Ирина. Это строгая располневшая женщина в сером дорожном костюме и в шляпе. Светлый плащ висит на согнутой руке.
- Муся, что случилось? - спросила от порога.
- Ирина, милая! - Мария Ивановна кинулась к ней на шею и разрыдалась, не стыдясь своих слез.
