- Позвольте догадаться, сэр, - сказал лоцман Кацман. - Это - одноногий призрак. Мы подхватили его на отдаленных островах вместе с хей-морроем.
- Давно пора пересчитать подошвы, - проворчал старпом. - Похоже, у кого-то из матросов нога раздваивается.
- Эх, Пахомыч-Пахомыч, - засмеялся капитан, - раздваиваются только личности.
- Но извините, сэр, - заметил я, - бывают на свете такие - блуждающие подошвы. Возможно, это одна из них.
- Подошвы обычно блуждают парами, - встрял лоцман, - левая и правая, а эта вообще не поймешь какая. Что-то среднее и прямое.
- Возможно, она совмещает в себе левизну и правоту одновременно, сказал я, - так бывает в среде подошв.
- Не знаю, зачем нам на "Лавре" блуждающая подошва, - сказал Пахомыч. К тому же она ничего не делает по хозяйству. Только зорю и выбивает. Найду, нащекочу как следует и за борт выброшу.
- Попрошу ее не трогать, - сказал капитан. - Не так уж много на свете блуждающих подошв, которые охотно выбивают зорю. Если ей хочется - пускай выбивает.
По мудрому призыву капитана мы не трогали нашу блуждающую подошву и только слушали по утрам, как она выбивает зорю.
Чем она занималась в другое время суток, мне совершенно не известно, наверно, спала где-нибудь в клотике.
Боцман однажды наткнулся на спящую блуждающую подошву, схватил ее и дал подошвой по уху зазевавшемуся матросу Веслоухову.
Но потом аккуратно положил ее обратно в клотик.
Глава XXXII Остров голых женщин
Никаких женщин мы не смогли различить поначалу даже в самую сильную телескопическую трубу. Да и то сказать: у трубы топталось столько матросов, что окуляры отпотевали.
Наконец на песчаный бережок вышли две дамы в резиновых сапогах, кашпо и телогрейках. Они имели золотые на носу пенснэ.
Заприметив нашего "Лавра", дамы принялись раздеваться.
Мы крепились у телескопа, как вдруг боцман Чугайло содрал с головы фуражку, шмякнул ею об палубу и прямо с борта кинулся в океан.
Ввинчиваясь в воду, как мохнатый шуруп, он с рычаньем поплыл к острову.
Мы быстро сплели из корабельного каната лассо, метнули и вытащили боцмана обратно на "Лавра".
Тут неожиданно напрягся матрос Вампиров. Сжал губы, побледнел и вывалился за борт.
Мы мигом метнули лассо, но в момент покрытия Вампиров предательски нырнул, и лассо вернулось на борт пустым, как ведро.
Тщательно прячась за волнами, Вампиров приближался к женщинам. Мы метали и метали лассо, но находчивый матрос всякий раз нырял, и наш адский аркан приносил лишь медуз и электрических скатов. Правда, на семьдесят четвертом броске притащил он и тарелочку горячих щей с профитролями.
Выскочив на песок, Вампиров, простирая длани, бросился к голым женщинам. В этот момент наше зверское лассо ухватило все-таки за ногу находчивого матроса, проволокло по песку и задним ходом втащило обратно на корабль.
И вдруг на берегу рядом с женщинами объявились два подозрительных типа. Ими оказались мичман Хренов и механик Семенов.
Втайне от нас дружки спрыгнули в океан с другого борта и, не дыша, проплыли к острову под водой. Не говоря лишнего слова, они увлекли хохочущих женщин в заросли карбонария и челесты.
Мы как следует навострили лассо и метнули его в эти заросли, надеясь, что оно само найдет себе пищу.
И оно нашло.
Притащило на борт два золотых пенснэ.
Как два тонколапых краба, пенснэ забегали по палубе, корябались и бренчали, пока матросы не засунули их в банку с водой.
Им насыпали в банку хлебных крошек, и пенснэ успокоились. Они плавали в банке, поклевывая крошки.
Из зарослей же карбонария слышался неуемный хохот. Это сильно раздражало нас, и мы снова метнули лассо. На этот раз петля притащила что-то плотное.
Какой-то бочонок, оснащенный десятком пробок, обмотанных проволокой, как на бутылках шампанского, хлопал себя по животу крылышками, подпрыгивал на палубе, и внутри у него что-то булькало.
- Что за бочонок? - сказал старпом. - Что в нем? Не понимаю.
- Э, да что вы, Пахомыч, - улыбнулся капитан. - Совершенно очевидно, это - неуемный хохот. Вы слышите? В зарослях все стихло.
- Ихний неуемный хохот? - удивлялся старпом. - В виде бочонка?
- Совершенно очевидно.
- Отчего же мы не хохочем?
- Это же чужой неуемный хохот. К тому же и пробки закупорены. Не вздумайте их открывать, а то мы с ног до головы будем в хохоте. Он такой шипучий, что лучше с ним не связываться. Отпустите, отпустите его на волю, не мучьте.
И мы отпустили крылатый бочонок.
Он пролепетал что-то крыльями, подскочил и барражирующим полетом понесся к острову. Долетев до кустов карбонария, он сам из себя вышиб все пробки, хлынула пена, и взрыв хохота потряс окрестность.
- Уберите к чертовой матери наше лассо, - сказал капитан. - Старпом, спускайте шлюпку.
Глава XXXIII Блеск пощечин
Прихватив с собою на остров богатые дары: перец, лакрицу, бефстроганов, - мы погрузились в шлюпку.
Надо сказать, что никто из нас не выказывал признаков сугубого волнения или беспокойства. Немало понаоткрывали мы островов, и остров каких-то там голых женщин нас не смущал и не напугивал. Легкое возбуждение, которое всегда испытываешь в ожидании неведомого, подхлестывало нас, как попутный ветерок.
- Как прикажете, сэр? - спрашивал Пахомыч капитана. - Отобрать голых женщин у мичмана с механиком?
- Да не стоит, - отвечал благодушный капитан. - Пусть отдыхают от тяжелых матросских служб.
- Надо отнять! - возмущался лоцман.
- Успокойтесь, Кацман! Неужто вы думаете, что на этом острове всего две голых женщины? Поверьте, найдется и для нас что-нибудь.
- Первую - мне, - неожиданно потребовал лоцман. - Это, в конце концов, я провел "Лавра" к острову.
- Пожалуйста, пожалуйста, - согласился капитан, - не будем спорить. Берите первую.
- И возьму, - настаивал лоцман. - Я давно уже мечтаю о счастливом душесложении.
Так, дружески беседуя, мы обошли заросли карбонария, откуда слышались крики:
- Ну, Хренов! Ты - не прав!
За карбонарием располагалась пестрая лагуна.
Там по песку разбросаны были маленькие ручные зеркала. Они блестели на солнце и пускали в разные стороны пронзительные зайцы.
На краю лагуны лежала голая женщина.
- Вот она! - закричал лоцман. - Моя, сэр, моя! Мы так договаривались.
Лоцман подбежал к женщине и не долго думая схватил ее за колено.
- Моя голая женщина, моя, - дрожал он, поглаживая колено.
Дремавшая до этого женщина приоткрыла очи.
- Это еще кто такое? - спросила она, разглядывая лоцмана.
- Это я - лоцман Кацман.
- Попрошу без хамства, - сказала женщина. - Ты кто такой?
- Я же говорю: лоцман Кацман.
Тут женщина приподнялась, подкрасила губы и, вздрогнув грудью, закатила лоцману пощечину.
- Я предупреждала, - сказала она. - Перестань сквернословить. Ты кто такой?
Лоцман внутренне сжался.
- Я тот, - прошептал он, - ...
- Который?
- Ну тот... кто призван насладиться твоим роскошным телом. Женщина кокетливо хихикнула.
- А я-то думала, - посмеивалась она, - а я-то думала...
- Что ты думала, радость моя?
- А я думала, что ты - лоцман Кацман.
- Наконец-то, - вздохнул лоцман. - Конечно, я и есть лоцман Кацман.
Женщина нахмурилась.
- Не сквернословь! - сказала она и снова закатила лоцману пощечину.
- Как-то неловко наблюдать их наслаждение, кэп, - заметил я. - Кто знает, как далеко они зайдут.
- Оставим их, - согласился капитан, и мы двинулись по краю лагуны, направляясь к дюнам.
Шагов через двадцать мы обнаружили новую голую женщину. Она мыла бутылки в океанском прибое.
- Ну? - спросил капитан. - А эту кому?
- Только не мне, - заметил я. - Мы сюда наслаждаться приехали, а не посуду сдавать.
- Когда же это бутылки мешали наслаждениям? - резонно спросила дама, игриво полуобернувшись к нам.
Этот ее внезапный полуоборот, океанская пена и блики портвейна на розовой коже внезапно пронзили меня, и я потянул уже руку, как вдруг старпом сказал:
- А мне эта баба так что вполне подходит. Милая, хозяйственная. Перемоем бутылки и сдавать понесем. А есть ли у вас, баба, хоть какие приемные пункты?
- Полно, - отвечала голая женщина, обнимая старпома, - да только сейчас все за тарой поехали.
- А почем бутылки идут? - спрашивал Пахомыч, впиваясь в ее уста.
- А по-разному, - отвечала она, обвивая плечи старшего помощника. Четвертинки - по десять, водочные - по двадцать, а от шампанского не принимают, гады!
- Э-хэ, - вздохнул капитан, - как тяжело даются эти путешествия, забываешь порой не только обо всем святом, но и о простом будничном, человеческом. Ну ладно, следующая женщина - твоя.
- Я готов уступить, сэр, - отвечал я. - Это ведь не очередь за билетами в Нальчик.
- Нет-нет, - улыбался Суер, - капитан сходит на берег последним. Даже на берег страсти. Так что следующая - твоя.
Я неожиданно разволновался.
Дело в том, что я опасался какого-нибудь монстра с шестью грудями или чего-нибудь в этом роде. А чего-нибудь в таком роде вполне могло появиться в этом благословенном краю.
